Вольфганг Бюшер - Берлин – Москва. Пешее путешествие

• Название: Берлин – Москва. Пешее путешествие
• Автор: Вольфганг Бюшер
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-98797-010-2

Книга «Берлин – Москва» (2003) немецкого журналиста и писателя Вольфганга Бюшера рассказывает об особого рода «путешествии на Восток», о пешем восьмидесятидвухдневном пути к пониманию себя и других на переходе от Берлина до Москвы.

---

– Трудно сказать. В лесу ты будешь в безопасности, а в городе – нет.

– А на проселочной дороге?

– Опасно.

– Да кому я нужен?

– Да всем! Преступникам, мафии, каким-нибудь типам. Но, я думаю, ты никого из них не увидишь. Не так-то просто их увидеть, они же не бегают туда-сюда. У тебя нет машины, и с виду по тебе не скажешь, что ты при деньгах, так что ты в безопасности.

Он засмеялся:

– Всё это сказки!

Он напряг весь свой английский и сказал:

– Stories!

Автобус отправлялся в полдень. Я прошелся последний раз по Белостоку, и мне бросилось в глаза, какими пустынными кажутся некоторые пограничные города, – те из них, что расположены на настоящей границе, где что-то действительно прерывается и заканчивается, где ослабевает одно магнитное поле и еще не возникает другое, поэтому ничто не притягивает сюда ни деньги, ни фантазию. Только даль, которая теряется в еще более невероятной дали. Такая земля вызывает лишь два желания: затеряться в ней или покорить ее. Я рассматривал темный солдатский строй на белом снегу, крупнозернистую нереальность военных снимков, погребенных в темных, редко открываемых ящиках, у меня в ушах звучал голос моего первого учителя русского языка, командира вермахта. Он входил в класс и погружался в свои грезы. Присев на парту первого ряда, он закидывал ногу на ногу, – знак того, что урок будет необычным, – так проходил наш короткий курс, всегда после обеда, и эти послеобеденные занятия в опустевшей школе сами по себе были чем-то вроде огромной страны, пустого пространства. И тогда он рассказывал о России. Всегда о деревнях, никогда о городах: о полях, о водке, о сушеной рыбе и крестьянском хлебе, о кружках с молоком и о девушках, их разносивших. Не приходилось сомневаться в том, что он любил эту землю, которую покорил во время страшной войны. Он сидел на парте, устремив взгляд вдаль, поверх наших голов и рассказывал, и рассказывал. Из его уроков я не запомнил ни одного русского слова. Остался лишь образ человека, вспоминавшего лучшую часть своей жизни.

Я услышал цокот копыт, он приблизился, и вот из-за угла показалась польская кавалерия. Национальные флаги, лихие усы, обнаженные клинки. Всадников было немного, всего лишь небольшая группа в традиционной форме, но в глазах у командира пылал такой огонь, что даже гордые полячки не могли устоять: они подбегали ближе, обнимали шею его лошади и фотографировались с ним. Командир выставлял вперед подбородок и выпрямлялся в своем скрипящем седле. Я вспомнил графиню Манковскую. Разве не выказывал своего восхищения перед польской кавалерией один из расквартированных у нее немецких офицеров? Вежливая ложь победителя, кто знает, но тем самым он определенно тронул ее сердце. Не поддающаяся объяснению сентиментальная любовь поляков к своей отважной, но, увы, безнадежно устаревшей кавалерии здесь, на рыночной площади Белостока, проявлялась во всей своей полноте.

Старики в орденах и красно-белых лентах подошли к всадникам и похлопали лошадей по холкам, новобранцы промаршировали по площади, взяли винтовки на караул, а их офицеры обнажили сабли. Между ними затесались упитанные мужчины среднего возраста, которые не принимали участия в битвах прошлого и не обладали природной удалью молодежи, зато отличались усами, как у Леха Валенсы, а иногда униформой городской дружины. Таково было последнее впечатление от мира узких железнодорожных путей, затем штора белорусского автобуса опустилась.

Часть 2. В Белой стране

Контрабандистки

Это был старый, сто раз латаный «Икарус» c грязными коричневыми занавесками. Его выцветший красный кузов, помятый и изношенный за многие лета и зимы, напоминал забытую, заржавевшую от времени эмалированную табличку. Шофер неприветливо поглядывал в салон, его напарник, как только автобус остановился, погрузил свои испачканные маслом руки глубоко в мотор и стал в нем копаться. Пассажиры в странных солнечных очках медленно выходили из автобуса, бродили вокруг как лунатики и молча курили. Автобус возвращался из Варшавы с крупнейшего русского рынка в Польше, багаж у него был соответствующий. Всюду коробки, некоторые разодранные, всюду обувь, размеры от 41 до 46, расцветки green / silver, – я попал на обувной рейс. Я замешкался в нерешительности в проходе, и водитель тут же рявкнул мне в затылок:

– Садитесь! Садитесь! Нечего здесь стоять.

За полчаса до границы началось великое перекладывание вещей. Все места были заняты, я расположился в самом конце салона на пыльном, изношенном запасном колесе. Женщина, сидевшая передо мной, обернулась и спросила, не могу ли я записать в свою таможенную декларацию пару коробок с обувью. В салоне были одни женщины, за исключением меня, водителя, его напарника, одного молодого человека без багажа и моего соседа, бородатого толстяка, нервно дергавшего лямки моего рюкзака. Казалось, они все друг друга знали, паспорта их были похожи на блокноты собирательниц купонов на скидки: штемпель на штемпеле, страница за страницей. При первом паспортном контроле меня проигнорировали, зато во время второго забрали паспорт, благодаря чему я снискал несколько дружелюбных взглядов, улыбку сидевшей передо мной блондинистой контрабандистки и возглас моего нервного соседа: «Компьютер!» Было неясно, кому адресовать его восхищение: мне или техническому оснащению пограничного пункта. «Смотри, они работают на компьютерах!» Или: «Смотри, сейчас они тебя насквозь просветят!»

В автобусе было невыносимо жарко, а нам приходилось ждать. Мы подождали полчаса, затем час, потом еще час и еще. Следом еще один. Мы давно уже вытащили наружу наш багаж и выставили для проверки вдоль автобуса. Гладильные доски. Канистры со средством для мытья посуды. Плюшевые чехлы для автомобильных кресел. А также обувь, расцветки green / silver, торчавшая из бесчисленных коробок. Но проверка не приходила. Проверка была у автобуса, стоявшего перед нами. Такие же базарные ряды из порванных коробок и неупакованных товаров, позади выстроился немой и решительно настроенный ряд их защитниц, тридцать пар глаз наблюдали за таможенником, расхаживавшим туда-сюда и сверявшим то, что он видел, с колонками цифр на покрытых каракулями таможенных декларациях, пачка которых была у него в руке.

По второй полосе мимо нас медленно ехал мицубиси с вунзидельскими28 номерами. Я потерял надежду вырваться из таможенной западни до захода солнца и спросил водителя, у которого были три золотых зуба, не подвезет ли он меня, поскольку здесь дело не продвигается и мне хочется найти другой транспорт. Водитель ответил, что сожалеет. Он перегоняет мицубиси в одно местечко сразу за границей, и бензина у него в баке только, чтобы добраться туда, правда, только туда, поэтому он ничем не может мне помочь.

Некоторое время спустя к посту подкатил огромный черный седан, и его оформили за пару минут. Тонированное стекло немного опустилось, и я увидел внутри красивую молодую женщину, окруженную всеми признаками того, что ей невыносимо скучно. Солнечные очки от Gucci, апельсиновая блузка от Prada, радикально красный шейный платок, удобное кресло; пузырь жевательной резинки лопнул на ее красных губах, когда таможенник у автобуса в третий раз пересчитывал упакованные в целлофан пластиковые стаканчики с нарисованными на них веселыми собачками и сравнивал итоговое число с цифрой на листке, ставшем в его руке влажным от пота, при этом взгляд его клиентки ни на секунду не отрывался от него и от помятой декларации. Таможенник был бледен как смерть. Люди обступили его кольцом – пронзительные взгляды, скрещенные руки, кулаки, упертые в бока. Тихие проклятия, еще одна сигарета, потом другая, и насмешливые лица, когда он в очередной раз в ярости несется на пост и с решительной миной возвращается. Ругательства сделались громче. Крепкий, несколько дней не брившийся парень в бело-синих брюках из парашютного шелка – его волосы с левой стороны стояли дыбом, а с правой были приглажены от долгого сна в автобусе – закричал на какого-то таможенника, тот подлетел к нему и холодно прошипел что-то в лицо, после чего бело-синий присмирел и продолжил разговор в совершенно спокойном и даже извиняющемся тоне.

Это была война нервов, она затягивалась, и мы, которых еще даже не начали проверять, должны были дожидаться ее окончания. Таможенник нещадно придирался к женщинам, а те уже снова никуда не торопились и весьма успешно доводили его до белого каления. Я подошел к молодому человеку, которого заметил еще в автобусе, поскольку он единственный помимо меня ехал с маленьким багажом, то есть путешествовал, а не вез контрабанду. Он тоже никого не знал в автобусе. Он уселся на ограждение и стоически смотрел прямо перед собой сквозь солнечные очки с бронзовым напылением.

– Почему это длится так долго?

Он сделал известный жест – потер указательным пальцем о большой. Деньги. Дань. Бакшиш. Я спросил его по-русски, откуда он.