Анастасия Туманова - О сколько счастья, сколько муки… (Погадай на дальнюю дорогу, Сердце дикарки)

• Название: О сколько счастья, сколько муки… (Погадай на дальнюю дорогу, Сердце дикарки)
• Автор: Анастасия Туманова
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-52380-1

Ни минуты не раздумывала Настя, когда отказалась от блестящего будущего лучшей певицы, от предложения руки и сердца, которое ей сделал князь Сбежнев. Она сбежала с Ильей и обрекла себя на полуголодную, невыносимо трудную жизнь таборной цыганки – потому что любила, потому что готова была пожертвовать ради Ильи всем, даже жизнью. Конечно, ее любовь была взаимной и Илья не мыслил без нее жизни, но вот только хранить ей верность никогда не считал нужным. Настя всегда жила с ощущением, что ее счастье может разрушиться в любую минуту. Неужели ее предчувствия оправдаются? Ранее роман выходил под названием «Сердце дикарки».

---

– Мама! Где моя шаль с кистями?! – завопила она на весь дом.

Поймав взгляд Ильи, осеклась, нахмурила густые, как у мужчины, брови. А он не сразу сумел отвести глаза, пораженный ее нарядом. Семнадцать лет назад хоровые цыганки одевались на выступление в ресторан по-русски, в шелковые и атласные платья, поверх которых накидывали цветные шали, волосы укладывали в высокие прически, украшали себя жемчужными ожерельями до пояса, дорогими брошами. А Маргитка сейчас стояла на ступеньке лестницы, одетая как таборная цыганка-болгарка. Сшитая из легкого шелка длинная красная юбка с оборкой, кофта с широкими рукавами, какие Илья видел в котлярских таборах. В косы вплетены мелкие монетки, а на шее – мониста. Такого, однако, не было и у котляров: Илья знал, что мониста могли носить только замужние женщины.

– Рот закрой, морэ, ворона влетит, – усмехнулся кто-то за его спиной. Вздрогнув, Илья обернулся, увидел Митро, смутился:

– Да я, морэ, это... вот... Как ты дочь-то одел? Раньше вроде не было такого.

– Я одел? Сама захотела! Насмотрелась на Илонкину родню, каждый год ведь наезжают табунами! Да, по чести сказать, я беды не вижу. Раньше этих болгар и знать никто не знал, а сейчас их полным-полно стало, как весна – стадами вокруг Москвы гуртуются! Господа в ихние таборы наезжают, на баб любуются, а потом в ресторане к нам с глупостями пристают: почему у вас цыганки не по-цыгански одеты? Объяснять я им, что ли, буду? Поговорили с Яковом Васильичем, решили – если господам так нравится, пусть девки по-котлярски одеваются, хоть для пляски. И, знаешь, та-а-ак хорошо пошло! Певицы-то по-старому, в платьях, а плясуньи все в юбки с оборками позалезали и монет на себя понавешали. Господа довольны, сил нет: настоящих цыганок им предоставили…

Илья недоверчиво покачал головой, хотя в душе вынужден был признать, что выглядит котлярский наряд лучше некуда – по крайней мере, на Маргитке. А через минуту в дверь щебечущей стайкой влетели дочери Стешки от десяти до шестнадцати лет – все в таких же юбках и кофтах, с монетками в волосах. За ними солидно протиснулась сама Стешка, утирающая пот со лба.

– Эй, чяялэ{Девчата.}, поспокойнее, мать совсем загнали! Здорово, Илья. Ну – вздрогнем сегодня, едешь с нами?

– Да уж, сестрица, тряхнем стариной, – в тон ей ответил Илья.

– Э-э... Смотри, чтоб не отвалилась старина-то!

Цыгане заржали. Илья тоже улыбнулся, подумав о том, что Стешку Дмитриеву не изменили ни замужество, ни дети – как была язва сибирская, так и осталась.

– Господи... – вдруг тихо ахнул рядом с ним Митро.

Илья поднял голову и увидел спускающихся сверху жену и дочь.

Настя шла впереди, одной рукой приподнимая подол платья, а другой держа за локоть Дашку. Черный блестящий атлас делал жену стройнее и выше, накинутая через плечо шаль была сколота бирюзовой брошью, и в этом наряде Настя казалась моложе на десять лет. Волосы ее, уложенные в тяжелый узел, отливали вороненой синевой, черные глаза блестели по-молодому живо, на губах играла уверенная улыбка. Илья невольно встал с дивана и, стоя, как и все, с открытым ртом, отчетливо понял: вот теперь его Настя на своем месте. Дашка осторожно шла за ней, придерживаясь за перила, стараясь не наступить на подол белого платья, выгодно оттенявшего ее смуглое строгое лицо.

– Ну, пхэнори... – только и проговорил Митро, делая шаг к лестнице. А больше ничего сказать он не успел, потому что хлопнула дверь с улицы, и в залу влетел запыхавшийся, размахивающий гитарой Кузьма.

– Что, собрались уже? Слава богу, поспел! – На его физиономии была широкая улыбка, сощуренные глаза весело блестели, и о том, что Илья видел утром, напоминал лишь изжелта-черный синяк под левым глазом. Вспомнив о том, как утром Кузьма и Митро вдвоем ушли из дома, Илья подивился: слово, что ли, петушиное знает Арапо? Как ему удалось всего за день привести этого хитрованца в божеский вид?

– Ой, Кузьма, это ты? – тихо спросила Настя. Кузьма поднял глаза, охнул, смешался, шагнул было за спину Митро. Но Настя слетела с лестницы вихрем, как девчонка, пронеслась через всю залу и кинулась Кузьме на шею:

– Дэвлалэ! Морэ! Как же я тебя не видела давно! Дэвла, вот радость-то, а я вчера все глаза проглядела – где Кузьма, где мой дорогой? Ну, как ты, чяворо?{Мальчик.} Да что ж ты отворачиваешься, глупый, я тебе что – не тетка?!

Тетка, как же, подумал Илья, глядя на смущенную физиономию Кузьмы. Ее сестра двоюродная за его отцом замужем, вот и все родство... Но Настю такие мелочи не занимали. Она смеялась, целовала Кузьму, не давала ему отвернуться (тот явно старался спрятать синяк), и в конце концов Кузьма рассмеялся сам:

– Будет, сестрица, дыру процелуешь.

– Да как же тебе не стыдно? Я тебя столько лет не видела! Не узнать, право слово, не узнать! Я тебя мальчишкой помню, а тут – смотрите, саво мурш баро!{Какой молодец знатный!}

Кузьма покраснел, невесело усмехнулся. Поискал взглядом Митро.

– Трофимыч, я еду?

– Да куда тебе... – неуверенно протянул Митро. – На пятак-то под глазом посмотри.

С лица Кузьмы пропала улыбка. Настя, забыв снять руки с его плеч, тревожно повернулась к брату:

– Митро, да бог с ним, с пятаком! Из второго ряда не увидят!

Митро колебался. Но в это время, на ходу оправляя темно-синий казакин, из кухни быстрым шагом вышел Яков Васильевич. Цыгане при виде его притихли.

– Сиди дома, – бросил он, едва взглянув на Кузьму.

Кузьма растерянно посмотрел на Митро. Тот, пожав плечами, отвернулся. Спорить было бесполезно, это знали все.

– Отец, – вдруг сказала Настя, – можем минуту подождать?

– Чего ждать?

– Стеша, пойдем со мной! Кузьма, живо! – Она схватила за руку Кузьму, махнула Стешке и устремилась на кухню.

– Стой! Куда? Что я тебе – соловей легкокрылый?! – запыхтела Стешка, тщетно силясь поспеть за по-прежнему тоненькой и легкой сестрой. Яков Васильевич от неожиданности не успел возразить и стоял с удивленно поднятыми бровями, провожая взглядом Стешкину внушительную фигуру. Когда дверь на кухню захлопнулась, он сердито крякнул:

– Дожидайся теперь...

Но долго ждать не пришлось. Через несколько минут дверь открылась. Первой выплыла довольно улыбающаяся Стешка, за ней появился Кузьма с выражением некоторого замешательства на лице, а следом вышла Настя, озабоченно внушающая:

– Только личность свою кулаком не три, а то еще хуже будет...

Синяка не было. Не было, хотя Илья трижды протер глаза. Поморгав, он повернулся к Митро, но и тот выглядел озадаченным:

– Девки, как же вы это?

– И очень просто! – торжествовала Настя. – Тестом замазали, а сверху – мелом с кирпичом, с печи наскребли. Дай бог, не расползется до ночи.

Яков Васильевич молчал, с неодобрением поглядывая на Кузьму. Цыгане притихли.

– Ладно, шут с вами, – наконец буркнул хоревод. – Едем.

Кузьма просиял. Настя потащила его к дверям, на ходу что-то оживленно говоря. Илья, держа за руку Дашку, шел следом. Уже в дверях они с Кузьмой встретились взглядами. Кузьма, нахмурившись, опустил глаза. Илья с досадой отвернулся. Черт знает что...

На улице оказалось еще теплее, чем вчера. Сирень развернула листочки, между ними уже проглядывали голубые соцветия, верба у крыльца вся обвесилась золотистыми сережками, и даже луна, поднимающаяся над крышами Живодерки, была теплой, желтой, весенней. Где-то на задворках томно завывали коты. Со стороны церкви Великомученика Георгия доносился слабый перезвон. К заведению мадам Данаи, покачиваясь, подъезжал рыдван, набитый пьяными приказчиками. Пахло сыростью, влажной землей. Илья шагал рядом с Настей и Дашкой, но обе не обращали на него никакого внимания, вполголоса беседуя. От нечего делать он посматривал на Маргитку. Та шла впереди с молодыми цыганками, над чем-то смеялась, иногда поднимала руки – поправить волосы, и в тусклом вечернем свете на ее запястьях вспыхивали браслеты. Один раз она быстро обернулась, и Илья, захваченный врасплох, не успел отвести глаз. Но Маргитка взглянула мельком, снова расхохоталась, и он успокоился: не заметила.

Хозяина ресторана Осетрова не брали ни годы, ни обстоятельства. Все такой же высокий, прямой, сухопарый, с аккуратно подстриженной бородой, он лишь скупо улыбнулся на радостный возглас Митро:

– Фрол Васильич, знаешь, кто вернулся-то?

– Да уж слышали, – сдержанно ответствовал Осетров. – Настасья Яковлевна с супругом второй день как в Москву из табора прибыли. Оченно рады приветствовать.

– Да ну тебя, гриб старый, – разочарованно протянул Митро. – Скучно с тобой, ей-богу. Какая тебе сорока принесла?

– Своя агентура имеется, – без тени улыбки ответил Осетров. – Уже и господа приезжали, спрашивали: верно ли, что Смоляковы и Настя здесь?