Ноам Хомский - Государство будущего

• Название: Государство будущего
• Автор: Ноам Хомский
• Жанр: Философия
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9614-2549-9

Американский лингвист, публицист, философ Ноам Хомский считается одним из наиболее влиятельных из ныне живущих интеллектуалов. Ярый и последовательный критик политической тирании, анархист Хомский анализирует роль государства от его истоков до современности и обозначает векторы его будущего развития. Он считает одинаково регрессивными идеологии государственного социализма и государственного капитализма, а государство будущего связывает с развитием либертарианства как логического продолжения идей классического либерализма.

---

В этом отношении Бакунин, к сожалению, оказался провидцем, и такого рода предупреждения многократно раздавались со стороны левых. Например, в 1890-е анархо-синдикалист Фернан Пеллутье вопрошал: «Неужели даже переходное государство, которое нам непременно понадобится, обязательно или неизбежно превратится в коллективистскую тюрьму? Неужели оно не может быть либертарианской организацией, которая сводится к нуждам производства и потребления, а все политические институты при этом отменены?»30

Не претендуя на знание ответа на этот вопрос, я полагаю вполне очевидным, что если ответ не утвердительный, то шансы на подлинно демократическую революцию малы. Коротко и ясно, по-моему, охарактеризовал эту проблему Мартин Бубер: «Нельзя ожидать, что саженец, превращенный в дубинку, вдруг пустит корни и расцветет»31. Именно поэтому абсолютно необходимо, чтобы в Соединенных Штатах существовало мощное революционное движение, если мы, конечно, надеемся на возможность радикальных демократических социальных изменений в капиталистическом мире. Сходные соображения, думаю, справедливы и в отношении Российской империи.

До самого конца жизни Ленин повторял «азбучную истину марксизма, что для победы социализма нужны совместные усилия рабочих нескольких передовых стран»32. Для этого требуется как минимум, чтобы внутренние силы препятствовали контрреволюционной интервенции из крупных центров мирового империализма. Только при таких условиях революция сможет отбросить собственные карательные государственные институты, по мере того как экономика будет переходить под прямой демократический контроль.

Подведем краткий итог. Я уже упомянул две исходные позиции для обсуждения государства: классический либерализм и либертарианский социализм. Идеологически они согласуются друг с другом в том, что функции государства репрессивны и что роль государства должна быть ограничена. Либертарианский социалист идет дальше, настаивая, что государственная власть должна быть уничтожена и заменена демократической организацией индустриального общества с прямым народным контролем над всеми институтами. И осуществлять этот контроль должны как те, кто участвует в работе этих институтов, так и те, кого она напрямую затрагивает. Так что можно представить себе систему рабочих советов, потребительских советов, общественных собраний, региональных федераций и т. д. с прямым и подлежащим отзыву представительством. Это значит, что представители ответственны за свои действия и подотчетны определенной и интегрированной социальной группе, интересы которой они представляют в более высоких общественных организациях. Такое устройство явно отличается от нашей системы представительства.

КОНТРАРГУМЕНТЫ

Было бы весьма уместно спросить, насколько подобная социальная структура осуществима в сложном, высокотехнологичном обществе. Тут есть контраргументы, и я разделяю их на две основные категории. В первом случае утверждается, что такая организация противоречит человеческой природе, во втором – что она несовместима с требованиями «эффективности». Я бы хотел кратко рассмотреть обе категории.

Возьмем первый контраргумент – что свободное общество противоречит человеческой природе. Довольно часто спрашивают: если люди действительно желают свободы, хотят ли они ответственности, которая ее сопровождает, или они предпочтут, чтобы ими правил великодушный хозяин? Соответственно, защитники существующего распределения власти придерживаются той или иной версии идеи о счастливом рабе. Двести лет назад Руссо осуждал склонных к софистике политиков и интеллектуалов, которые искали способы скрыть эту истину, и настаивал, что первое из естественных прав человека – свобода: «Они приписывают людям естественную склонность к рабству… они не задумываются над тем, что со свободой дело обстоит так же, как с невинностью и добродетелью, цену которым ощущаешь, лишь пока ими обладаешь, и вкус к которым утрачиваешь, едва их теряешь»33. В качестве доказательства он прибегает к тем чудесам, которые совершили все свободные народы, чтобы оградить себя от тирании.

Я знаю, что [те, кто отказался от свободы] не устают превозносить мир и спокойствие, которыми они наслаждаются в своих оковах… Но когда я вижу, что другие жертвуют удовольствиями, покоем, богатством, властью и даже самою жизнью, чтобы сохранить только это достояние, к которому с таким пренебрежением относятся те, кто его потерял… когда я вижу, как толпы совершенно нагих дикарей презирают наслаждения европейцев и не обращают внимания на голод, огонь, железо и смерть, чтобы сохранить свою независимость, я понимаю, что не рабам пристало рассуждать о свободе34.

Этому размышлению мы, вероятно, можем придать современное толкование.

Довольно сходные мысли были высказаны Кантом сорок лет спустя. По его утверждению, он не может принять допущение, что определенные люди «пока еще не созрели для свободы», например крепостные какого-нибудь помещика.

Но, если исходить из подобных предположений, свобода никогда и не наступит, ибо для нее нельзя созреть, если предварительно не ввести людей в условия свободы (надо быть свободным, чтобы иметь возможность целесообразно пользоваться своими силами на свободе). Первые попытки бывают, конечно, вполне неумелыми и обыкновенно сопровождаются большими затруднениями и опасностями, чем те, которым подвержен человек, не только подчиняющийся другим, но и состоящий на их попечении; однако для пользования своим разумом созревают не иначе, как в результате собственных усилий (но чтобы предпринять их, нужно быть свободным). Я не имею ничего против, если власти, вынуждаемые обстоятельствами момента, будут отодвигать освобождение от этих трех оков весьма и весьма далеко. Но превращать в принцип то положение, что для подчиненных им людей свобода вообще не годится и поэтому справедливо постоянно отдалять их от нее, – это уже вторжение в сферу власти самого Божества, которое создало человека для свободы35.

Этот примечательный отрывок весьма интересен также и из-за его особенного контекста. Кант защищал Французскую революцию в период террора от тех, кто заявлял о том, что она продемонстрировала неготовность широких масс к обретению свободы. Мне кажется, что его аргументация актуальна и сегодня. Разумный человек не может одобрять насилие и террор, в особенности террор в постреволюционном государстве, которое попало в руки жестокой, беспощадной автократии, неоднократно демонстрировавшей неописуемые дикости и кровопролитие. В то же время гуманный и сопереживающий человек не станет с ходу осуждать насилие, которое часто сопутствует подъему угнетенных народных масс на борьбу против угнетателей или их первым шагам на пути к свободе и перестройке общества.

За несколько лет до Канта Гумбольдт тоже выразил сходное мнение. Он писал, что свобода и выбор – непременные условия человеческой самореализации:

Ничто не готовит к свободе так, как сама свобода. Эту истину, похоже, не осознают люди, которые столь часто используют «незрелость», как аргумент в пользу продолжающегося угнетения, однако, по моему мнению, она напрямую вытекает из самой человеческой природы. Неготовность к свободе может вытекать лишь из нехватки моральной и интеллектуальной силы. Единственный путь – развивать ее, но для этого изначально надобна свобода, которая возбуждает самостоятельную активность…36

Те, кто этого не понимает, – продолжает Гумбольдт, – «видимо, не понимают человеческой природы вообще и желают превратить людей в машины»37.

Похоже звучит и братская, сочувственная критика большевистской идеологии и практики в изложении Розы Люксембург. Только активное участие народных масс в самоуправлении и общественном строительстве способно вызвать к жизни то, что Люксембург определяла, как полное духовное преображение народных масс, веками деградировавших под гнетом буржуазного класса. Точно так же только их созидательный опыт и самостоятельная деятельность могут решить мириады проблем на пути к созданию либертарианского социалистического общества. И далее она заявляет, что «исторически ошибки, допущенные по-настоящему революционным движением, безгранично более плодотворны, чем непогрешимость умнейшего Центрального комитета»38. Думаю, эти замечания можно напрямую отнести к параллельной в известном смысле идеологии «человечной корпорации», которая приобрела определенную популярность у американских ученых, например у Карла Кейзена, который писал:

Перестав быть игроком на рынке, которого заботит исключительно получение прибыли от инвестиций, правление корпорации более не считает себя ответственным перед акционерами, персоналом, клиентами, общественностью и, что важнее всего, самой фирмой как институтом. Тут нет места проявлениям корысти или жадности, нет желания спихнуть на рабочих или общество основную часть социальных расходов бизнеса. Современная корпорация – великодушная корпорация39.