Виктор Гюго - Ган Исландец

• Название: Ган Исландец
• Автор: Виктор Гюго
• Жанр: Классическая проза

Викто́р Мари́ Гюго́, фр. Victor Marie Hugo[viktɔʁ maʁi yˈɡo]; 26 февраля 1802, Безансон — 22 мая 1885, Париж) — французский писатель (поэт, прозаик и драматург), глава и теоретик французского романтизма. Член Французской академии (1841).

В 1823 году был опубликован роман Виктора Гюго «Ган Исландец» (Han d’Islande), получивший сдержанный приём.

---

Орденеръ пристально взглянулъ на него.

— Поручикъ, мое терпѣніе гораздо короче моей шпаги.

— Понимаю, мой храбрый молодчикъ, — сказалъ офицеръ, иронически улыбаясь: — вамъ хотѣлось-бы, чтобы я оказалъ вамъ эту честь. Но знаете ли кто я? Нѣтъ, нѣтъ, какъ хотите, князь противъ князя, пастухъ противъ пастуха, какъ говорилъ прекрасный Леандръ.

— И если сказать трусъ противъ труса! — возразилъ Орденеръ: — То я все-же не имѣлъ-бы чести помѣряться съ вами.

— Я разсердился-бы, мой уважаемый пастушекъ, если-бы только вы носили мундиръ.

— У меня нѣтъ ни галуновъ, ни эксельбантовъ, поручикъ, но за то у меня есть сабля.

Молодой человѣкъ, гордо откинувъ плащъ за плечо, надѣлъ шляпу на голову и схватился за эфесъ своей сабли; но Этель, испуганная грозной опасностью, бросилась къ нему на шею съ крикомъ ужаса и мольбы.

— Вы поступаете благоразумно, прекрасная дѣвица, не желая, чтобы я проучилъ этого молодчика за его дерзость, — промолвилъ поручикъ, который безстрашно принялъ оборонительную позу при угрожающемъ движеніи Орденера: — такъ, какъ Киръ, поссорясь съ Камбизомъ, хотя быть можетъ я дѣлаю слишкомъ большую честь этому вассалу, сравнивая его съ Камбизомъ.

— Ради самаго неба, господинъ Орденеръ, — шептала Этель: — не дѣлайте меня причиной подобнаго несчастія?.. Орденеръ, — прибавила она, поднявъ на него свои прекрасные глаза: — умоляю тебя!..

Орденеръ медленно вложилъ въ ножны полуобнаженную саблю.

— Клянусь честью, рыцарь, — вскричалъ поручикъ: — я не знаю, имѣете-ли вы право на это званіе, но даю вамъ этотъ титулъ, такъ какъ мнѣ кажется, что вы его заслуживаете, — клянусь честью, мы поступаемъ согласно законамъ храбрости, но не рыцарства. Молодая дѣвица права, поединокъ, который чуть было не завязался у насъ, не долженъ происходить въ присутствіи дамъ, хотя не во гнѣвъ будь сказано прелестной дѣвицѣ, дамы могутъ быть причиной его. Теперь мы можемъ только условиться относительно duellum remotum [5] и, какъ обиженный, вы имѣете право назначить время, мѣсто и оружіе. Мой острый толедскій клинокъ или меридскій кинжалъ къ услугамъ вашей тяпки, вышедшей изъ кузницъ Ашкрота, или охотничьяго ножа, закаленнаго въ озерѣ Спарбо.

Отсроченный поединокъ, который офицеръ предложилъ Орденеру, пользуется правомъ гражданства на сѣверѣ, откуда, по мнѣнію ученыхъ, ведетъ свое начало обычай дуэли. Самые знатные вельможи предлагали и принимали duellum remotum. Поединокъ откладывался на нѣсколько мѣсяцевъ, иногда даже на нѣсколько лѣтъ и въ продолженіе этого промежутка времени противники обязаны были ни словомъ, ни дѣйствіемъ не касаться того, что послужило поводомъ къ вызову.

Такимъ образомъ, напримѣръ, въ любовной интригѣ, соперники не имѣли права видѣться съ предметомъ ихъ страсти, въ виду того, чтобы обстоятельства дѣла оставались въ одномъ и томъ-же положеніи, — и въ этомъ отношеніи полагались на рыцарскую честность. То-же самое происходило и на древнихъ турнирахъ, когда судьи поединка, считая законъ рыцарства нарушеннымъ, бросали жезлъ на арену, въ ту-же минуту сражающіеся останавливались, но, вплоть до разъясненія недоразумѣній, шпага побѣдителя ни на волосъ не отдѣлялась отъ шеи побѣжденнаго.

— Итакъ, рыцарь, — промолвилъ Орденеръ, послѣ минутнаго раздумья: — мой секундантъ увѣдомитъ васъ о мѣстѣ.

— Прекрасно, — отвѣчалъ поручикъ: — тѣмъ болѣе, что я до тѣхъ поръ успѣю побывать на бракосочетаніи моей сестры и такимъ образомъ вы будете имѣть честь драться съ шуриномъ благороднаго вельможи, сына вице-короля Норвегіи, барона Орденера Гульденлью, который, по случаю этого блестящаго союза, какъ говоритъ Артамена, получитъ титулъ графа Данескіольда, чинъ полковника и орденъ Слона; я же, какъ сынъ великаго канцлера обоихъ королевствъ, безъ сомнѣнія, буду произведенъ въ капитаны.

— Хорошо, хорошо, поручикъ Алефельдъ, — терпѣливо перебилъ Орденеръ: — но вы еще не капитанъ, сынъ вице-короля не полковникъ… а сабля всегда останется саблей.

— А мужикъ всегда мужикомъ, какъ-бы вы его ни шлифовали, — пробормоталъ сквозь зубы офицеръ.

— Рыцарь, — произнесъ Орденеръ: — вамъ должны быть извѣстны законы рыцарства. Вы не войдете болѣе въ эту башню и сохраните строжайшее молчаніе относительно сегодняшняго происшествія.

— Относительно молчанія, вы можете положиться на меня, я буду нѣмъ, какъ Муцій Сцевола, когда держалъ въ огнѣ свою руку. Въ башню тоже не будутъ ходить, ни я, ни одинъ изъ аргусовъ гарнизона, такъ какъ я только-что получилъ приказаніе оставить впредь Шумахера безъ надзора, приказаніе, которое я обязанъ былъ сообщить ему сегодня же вечеромъ, но не успѣлъ, провозившись съ новыми краковскими сапожками… Приказаніе, сказать между нами, довольно неблагоразумное… Хотите вы посмотрѣть мои сапожки?

Во время этого разговора Этель, убѣдившись, что противники успокоились, и не понимая, что значитъ duellum remotum, исчезла, тихо шепнувъ на ухо Орденеру:

— До завтра.

— Я бы попросилъ васъ, поручикъ Алефельдъ, чтобы вы помогли мнѣ выйти изъ крѣпости.

— Охотно, — отвѣчалъ офицеръ: — хотя уже довольно поздно, или лучше сказать очень рано. Но какимъ образомъ раздобудите вы лодку?

— Это ужъ моя забота, — возразилъ Орденеръ.

Дружески разговаривая, они прошли садъ, дворы круглый и квадратный, и Орденеръ, сопровождаемый дежурнымъ офицеромъ, нигдѣ не былъ задержанъ. Миновавъ большую опускную рѣшетку, артиллерійскій паркъ, плацъ-парадъ, они достигли низкой башни, желѣзная дверь которой была открыта по приказанію поручика.

— До свиданія, поручикъ Алефельдъ: — сказалъ Орденеръ.

— До свиданія, — отвѣчалъ офицеръ: — объявляю васъ храбрымъ бойцомъ, хотя не знаю кто вы и будутъ ли достойны титула секунданта тѣ, которыхъ вы приведете на мѣсто нашего поединка.

Размѣнявшись рукопожатіемъ, они разстались. Желѣзная дверь затворилась и поручикъ, напѣвая арію Люлли, возвратился въ свою комнату восхищатъся польскими сапогами и французскимъ романомъ.

Орденеръ, оставшись одинъ на порогѣ двери, скинулъ съ себя одежду, завернулъ ее въ свой плащъ и привязалъ къ головѣ сабельной портупеей. Затѣмъ, примѣняя на практикѣ идеи Шумахера о независимости, онъ кинулся въ холодныя, спокойныя воды залива и поплылъ въ темнотѣ къ берегу, направляясь въ сторону Спладгеста, почти увѣренный, что мертвый или живой онъ достигнетъ мѣста своего назначенія.

Дневныя усталости до такой степени изнурили его, что лишь съ большимъ трудомъ успѣлъ онъ выбраться на берегъ. Одѣвшись наскоро, онъ направился къ Спладгесту, черная масса котораго обрисовалась на портовой площади. Луны, закрытой облаками, не было видно.

Приблизившись къ зданію, онъ услыхалъ какъ бы звукъ голосовъ; слабый свѣтъ выходилъ изъ верхняго отверстія. Изумленный, онъ сильно постучалъ въ четырехугольную дверь, шумъ прекратился, свѣтъ исчезъ. Онъ снова постучался: свѣтъ вновь появился, позволивъ ему примѣтить что-то черное, проскользнувшее черезъ верхнее отверстіе и притаившееся на плоской крышѣ строенія. Орденеръ, ударивъ въ третій разъ рукоятью сабли, закричалъ:

— Именемъ его величества короля, отворите! Именемъ его свѣтлости вице-короля, отворите!

Дверь наконецъ медленно отворилась и Орденеръ очутился лицомъ къ лицу съ длинной, блѣдной и сухощавой фигурой Спіагудри. Одежда его была въ безпорядкѣ, глаза блуждали, волоса стояли дыбомъ. Въ окровавленныхъ рукахъ держалъ онъ надгробный свѣтильникъ, пламя котораго дрожало гораздо менѣе примѣтно, чѣмъ громадное тѣло Спіагудри.

VI

Часъ спустя послѣ ухода молодаго путешественника изъ Спладгеста, сумерки сгустились и толпа зрителей мало по-малу разошлась. Оглипиглапъ заперъ лицевую дверь мрачнаго зданія, а Спіагудри въ послѣдній разъ окатилъ водой трупы, лежавшіе на черныхъ плитахъ.

Затѣмъ оба разошлись по своимъ неприхотливымъ каморкамъ и между тѣмъ какъ Оглипиглапъ заснулъ на своемъ жесткомъ ложѣ, подобно трупамъ, ввѣреннымъ его надзору, почтенный Спіагудри, усѣвшись за каменнымъ столомъ, заваленнымъ древними книгами, высушенными растеніями и очищенными отъ мяса костями, углубился въ свои ученыя занятія, въ сущности весьма невиннаго свойства, но которыя составили ему въ народѣ репутацію волшебника и чародѣя — жалкій удѣлъ науки въ эту эпоху!

Въ теченіе нѣсколькихъ часовъ онъ оставался погруженнымъ въ глубокомысленныя размышленія и прежде чѣмъ промѣнять на постель свои книги, остановился на слѣдующемъ мрачномъ афоризмѣ Ториодуса Торфеуса:

«Когда человѣкъ зажигаетъ свѣтильникъ, смерть можетъ настичь его раньше, чѣмъ онъ успѣетъ его потушить…»

— Не во гнѣвъ будь сказано ученому доктору, — прошепталъ Спіагудри: — этого не случится сегодня съ мною.

Онъ взялъ ночникъ, намѣреваясь его потушить.

— Спіагудри! — закричалъ чей-то голосъ, выходившій изъ мертвецкой.