Чарльз Диккенс - Колокола (пер.Врангель)

• Название: Колокола (пер.Врангель)
• Автор: Чарльз Диккенс
• Жанр: Классическая проза

(англ. Charles Dickens) — выдающийся английский романист.

---

Ольдерманъ Кьютъ засунувъ свои большіе пальцы въ кармашки жилета и развалясь на креслѣ, съ улыбкою, прищуривъ глаза, разсматривалъ висящую на потолкѣ люстру, какъ бы желая сказать:

— Ну, вотъ мы и договорились. Я давно это предсказывалъ! Все тѣ-же вѣчныя жалобы! Боже мой, какъ все это надоѣло! Вѣдь мы это уже наизусть знаемъ, давнымъ давно!

— Теперь, господа дворяне, — продолжалъ Билль Фернъ, съ внезапно покраснѣвшимъ свирѣпымъ лицомъ, протягивая впередъ руки, — теперь посмотримъ, какъ ловко ваши законы ловятъ насъ въ капканы и безжалостно травятъ, когда мы окончательно теряемъ силы въ жизненной борьбѣ. Я старался устроиться, гдѣ только могъ и въ концѣ концовъ обратился въ бродягу! Сажайте-же меня въ тюрьму; пользуйтесь тѣмъ, что я вновь вернулся сюда! Срывая орѣхи въ вашихъ лѣсахъ, я нечаянно обломалъ одну, двѣ вѣтки орѣшника. Съ кѣмъ это не случалось? Въ тюрьму! Одинъ изъ вашихъ лѣсничихъ встрѣтилъ меня среди бѣла дня съ ружьемъ въ рукахъ, недалеко отъ моего садика. Въ тюрьму! Освободившись, естественно, я обругалъ его. Въ тюрьму! Срѣзаю я трость. Въ тюрьму! Съѣдаю упавшее яблоко или гнилую рѣпу. Въ тюрьму! Возвращаясь оттуда, — а тюрьма ваша находится на разстояніи двадцати миль, — я протягиваю вамъ руки, моля о самой ничтожной помощи. Въ тюрьму! Наконецъ, городовой, стражникъ, кто бы онъ тамъ ни былъ, встрѣчаетъ меня, гдѣ бы то ни было, за какою бы то ни было работою. Въ тюрьму! И все потому, что я бродяга, что я знакомая тюрьмѣ пташка, что нѣтъ у меня иного пріюта!

Ольдерманъ глубокомысленно покачалъ головою, какъ бы желая сказать:

— Что-же! Это ужъ не такой плохой пріютъ — тюрьма!

— Не думайте, что я говорю все это съ цѣлью защитить себя. Кто-же можетъ возвратить мнѣ свободу, возстановить мое доброе имя, вернуть мнѣ мою, ни въ чемъ неповинную, племянницу? Всѣ лорды и леди Англіи не въ силахъ сдѣлать этого! Но, господа дворяне, когда вы будете имѣть дѣло съ другими, подобными мнѣ, людьми, то беритесь съ другого конца. Дайте намъ изъ милосердія, пока мы лежимъ еще въ колыбели, жилища болѣе сносныя; дайте намъ лучшую пищу, когда мы боремся за наше существованіе; дайте болѣе милостивые законы, чтобы вернуть насъ съ ложнаго пути на путь истины; не стращайте насъ вѣчно тюрьмою, не грозите всегда и всюду ею, что бы мы ни дѣлали, какъ бы ни повернулись! Тогда за каждое доброе ваше начинаніе рабочій отплатилъ бы вамъ самою безграничною благодарностью, оцѣнилъ бы его настолько, насколько это въ силахъ человѣка! Сердце рабочаго долготерпѣливо, миролюбиво и доброжелательно! Но вы должны прежде всего вселить въ его душу вѣру въ себя, въ правильность вашихъ законовъ! Теперь же, будь онъ погибшей развалиной, какъ я, или похожимъ на кого-нибудь изъ присутствующихъ здѣсь, душа его отвернулась отъ васъ! Верните же его къ себѣ, господа, верните, пока еще не поздно. Не дайте наступить для него дню, когда его измученный мозгъ перестанетъ понимать значеніе самой Библіи, и слова ея будутъ для него словами, такъ часто звучавшими въ моихъ ушахъ, когда я сидѣлъ въ тюрьмѣ:- куда ты идешь — я не могу идти; гдѣ ты отдыхаешь, я не могу отдохнуть; твой народъ, не мой народъ; твоя вѣра, не моя вѣра; твой Богъ, не мой Богъ!

Внезапное волненіе и движеніе охватило всѣхъ присутствующихъ. Тоби даже показалось, что нѣсколько человѣкъ поднялось съ своихъ мѣстъ, чтобы выгнать Ферна, чѣмъ онъ и объяснилъ внезапное движеніе и шумъ. Но въ тоже мгновеніе онъ увидѣлъ, что и зала и всѣ находившіеся въ ней исчезли, — и передъ нимъ была опять его дочь, опять за работой, но въ еще болѣе жалкой, нищенской обстановкѣ; около нея не было теперь Лиліанъ.

Пяльцы, на которыхъ Лиліанъ работала, были отложены въ сторону и чѣмъ-то прикрыты; стулъ, на которомъ она обыкновенно сидѣла, былъ обернутъ къ стѣнѣ. Въ этихъ всѣхъ кажущихся мелочахъ заключалась цѣлая повѣсть, точно также, какъ и на поблекшемъ отъ страха лицѣ Мэгъ! Увы, эту грустную повѣсть слишкомъ ясно можно было прочесть.

Мэгъ работала, не поднимая глазъ, пока уже не стемнѣло такъ, что нельзя было видѣть стежковъ. Когда наступила полная темнота, она зажгла свою жалкую лампочку и вновь принялась за работу. Ея старый отецъ, съ любовью и тоскою смотрѣвшій на нее, оставался невидимымъ ей. Какъ глубока, какъ сильна была эта любовь было извѣстно только Богу! Хотя Тоби и зналъ, что она не можетъ слышать его, онъ безостановочно разсказывалъ ей нѣжнымъ голосомъ о далекой прошлой жизни, о колоколахъ.

Поздно вечеромъ, почти ночью, послышался стукъ въ дверь. Мэгъ отворила. На порогѣ показался какой-то неопрятный, съ потупленными въ землю глазами, печальный, полупьяный человѣкъ, съ длинной всклокоченной бородой, растрепанный, но тѣмъ не менѣе сохранившій слѣды былой красоты и стройности.

Онъ не двигался съ мѣста, ожидая разрѣшенія Мэгъ войти въ комнату. Отступивъ шага два, Мэгъ остановилась, молча смотря на него глазами, полными скорби. Наконецъ желаніе Тоби исполнилось:- передъ нимъ стоялъ Ричардъ!

— Могу я войти, Маргарита?

— Да, войди!

Еслибы Тоби раньше не узналъ въ этомъ человѣкѣ Ричарда, не узналъ его, пока тотъ не проронилъ ни одного слова, то теперь, слыша его сиплый, прерывающійся голосъ, онъ не могъ бы и предположить, что Ричардъ могъ такъ говорить!

Въ комнатѣ было всего два стула. Мэгъ дала ему свой и приготовилась слушать его, стоя на нѣкоторомъ разстояніи отъ него.

Ричардъ сѣлъ, уставившись тупымъ, разсѣяннымъ взглядомъ въ полъ, улыбаясь какою то жалкою, безсмысленною улыбкою. Онъ, казался до такой степени опустившимся, до такой степени безнадежно махнувшимъ на себя рукою, до такой степени погибшимъ, что она закрыла лицо руками и отвернулась отъ него, чтобы скрыть отъ него охватившее ее отчаяніе! Вызванный изъ оцѣпенѣнія шелестомъ ея платья или другимъ незначительнымъ шумомъ, Ричардъ поднялъ голову и заговорилъ съ такимъ видомъ, будто только что вошелъ:

— Все еще за работою, Маргарита? Какъ ты, однако, трудишься. Всегда такъ поздно?

— Да, обыкновенно.

— И начинаешь рано утромъ?

— Рано утромъ.

— Такъ и она мнѣ говорила. Кромѣ того, она говорила, что ты никогда не устаешь или по крайней мѣрѣ, никогда не показывала усталости, все время пока вы жили вмѣстѣ, даже тогда, когда бывала совершенно изнурена и работою и голодомъ. Да, впрочемъ я тебѣ это говорилъ уже, въ послѣдній разъ, какъ былъ у тебя.

— Да, — отвѣтила она, — и я просила тебя никогда больше не говорить со мною объ этомъ. И вѣдь ты мнѣ тогда торжественно обѣщалъ исполнить мою просьбу, Ричардъ.

— Торжественно обѣщалъ! — возразилъ онъ съ идіотскимъ смѣхомъ и тупымъ взглядомъ, — торжественно обѣщалъ! Конечно, торжественно обѣщалъ! Но что же мнѣ дѣлать, Маргарита? — послѣ довольно продолжительнаго молчанія, какъ будто вдругъ проснувшись, проговорилъ онъ, съ внезапно охватившимъ его оживленіемъ. — Какъ поступить мнѣ? У меня силъ больше не хватаетъ. Она опять приходила ко мнѣ.

— Опять! — воскликнула Мэгъ. — Она такъ много думаетъ обо мнѣ! Она опять приходила?

— Разъ двадцать, — сказалъ Ричардъ. — Она просто преслѣдуетъ меня, Маргарита. Она ходитъ за мной по улицамъ, и все суетъ мнѣ въ руки вотъ это. Я слышу ея шаги, когда работаю (положимъ это случается не часто) и не успѣваю повернуть головы, какъ въ ушахъ моихъ раздается ея шепотъ: «Ричардъ, не оборачивайтесь; ради всего святого, передайте ей это». Она мнѣ приноситъ его на домъ, присылаетъ въ письмахъ. Приноситъ ко мнѣ на домъ; кладетъ на порогъ двери. Что могу я подѣлать? Взгляни на это!

И съ этими словами онъ показалъ Мэгъ небольшой кошелекъ, который онъ держалъ въ рукахъ, позвякивая лежащими въ немъ монетами.

— Спрячь его! — сказала Мэгъ, — спрячь его! Когда опять увидишь ее, Ричардъ, скажи ей, что я люблю ее всею душою; что никогда не засыпаю, не благословивъ ее мысленно, не помолясь за нее. Что во время моей долгой одинокой работы, я всегда думаю о ней, что и днемъ и ночью я не разлучена съ ней. Что, если завтра придетъ моя смерть, — послѣднею моею мыслью будетъ она. Но, что я не могу видѣть этихъ денегъ!

Онъ медленно отвелъ свою руку съ зажатымъ въ ней кошелькомъ и проговорилъ съ серьезностью пьяницы:

— Я говорилъ ей все это, не разъ говорилъ, и такъ ясно, какъ только возможно. Сколько разъ я относилъ этотъ кошелекъ обратно и оставлялъ его тамъ. Но когда она вь послѣдній разъ пришла ко мнѣ и стояла передо мною, лицомъ къ лицу, то что могъ я сдѣлать?

— Ты видѣлъ ее? — воскликнула Мэгъ. — Ты ее видѣлъ! О! Лиліанъ, моя дорогая дочь! Лиліанъ! Лиліанъ!

— Я ее видѣлъ, — продолжалъ Ричардъ, не отвѣчая прямо на вопросъ Мэгъ, а преслѣдуя теченіе собственныхъ мыслей. — Она стояла передо мною, вся дрожащая. — «Какъ выглядитъ она, Ричардъ?» «Говоритъ-ли она когда нибудь обо мнѣ?» «Похудѣла-ли сна?» «Кто сидитъ за столомъ, на моемъ мѣстѣ?» «Не сожгла ли она пяльцы, на которыхъ когда-то обучала меня работать, Ричардъ?» — Вотъ что она говорила мнѣ тогда, стоя передо мною, — повторилъ Ричардъ.