Алексей Смирнов - Мемуриалки - 2

• Название: Мемуриалки - 2
• Автор: Алексей Смирнов
• Жанр: Русская классическая проза

---

На следующий год, подрабатывая медсестрой на дохтурской практике, я уже был уверен в себе. Я подрабатывал, потому что мне не хватало на водку. На первой же тетке, что вошла в кабинет, случилась неприятность. Я художественно размахнулся, клюнул ее в задницу, и игла согнулась под прямым углом.

На следующий укол тетка не пришла.

А через пару дней, когда основная масса свое получила, я, помню, вздохнул, взглянул на дверь и вижу: очки высовываются. Заглядывают из-за косяка. И губы поджаты.

Пришла.

Жить-то всем хочется.

Плоды

Как-то раз к моей матушке, которая гинеколог, привели отроковицу 8 лет. У нее тоже была матушка, очень заботливая и внимательная. Она сразу забила тревогу, как только у нее сформировались смутные подозрения. И не зря! Оказалось, что ребенок вот уже год как живет половой жизнью с учащимися 9 и 10 классов. "Но как же так, - сказали ей. - У тебя даже месячных еще нет". "Вот и хорошо, - ответила отроковица. - Значит, детей не будет".

Я бы не смог работать гинекологом. Гинекологию с акушерством я невзлюбил еще в институте.

И учили нас черт-те чему. Давали пластмассовый женский таз и учили пропихивать через него тряпочную куклу с пуповиной, которую мы звали "Аркашкой".

Потом я рисовал, как наш доцент рождается вниз головой через чугунный с шипами таз - прямо в помойное ведро.

А занятия проходили так:

"Возьмите плода в руки", - строго говорила наша туторша.

В перерывах мы резвились, хватали аркашку за пуповину и раскручивали его, словно вертолетный пропеллер.

"Вы не любите плода", - скорбно вздыхала учительница.

Египетские ночи

В нашем институте, как и во многих прочих, училась чертова пропасть всевозможных иностранцев. Был бармен из Туниса, Фарид, которого вышибли за обезьяньи повадки. Был демократический немец "папаша Шульц", тосковавший по германскому пиву. Была даже дочка греческого премьера Папандреу. И, конечно, до кучи арабов и негров.

В нашей группе обосновался как раз араб, которого для экономии сил и времени все завали просто "Али". Он был сыном египетского богатея, державшего собственную клинику. Отец состарился и снарядил своего сына в наше Отечество за молодильными яблоками. Сын приехал и сел со мной за одну парту.

На физике, увидев мостик Уитстона, он отпихнул его ко мне и уверенно изрек:

- Ти будишь это делать.

Ми не сталь это делать, и оба схлопотали по отработке.

Вообще, он был симпатичный парень. Поначалу не понимал, что имеет право не ходить на историю партии. Сидел, слушал Рыбальченко, и усердно карябал крючочки-петельки, вязал свой письменный арабский носок. Пока, наконец, не спросил у меня, отчаянно морща лоб и честно надеясь разобраться:

- Что такой "блян"?

В ходе сложного коммуникативного акта выяснилось, что он говорит о "пятилетнем плане", который поминался у нас всуе, словно имя Господне.

Мы сумели перевоспитать Али.

Предметом его особого восхищения стал мой мохнатый полушубок с бездонными карманами. Али неизменно поражался при виде того, как посуда неважно, которой емкости - бесследно исчезает в этих тайных хранилищах, никак не отражаясь на моей внешности. Ничто не оттопыривалось, нигде не выпирало.

Поэтому на любой пьянке, когда мне выпадало идти в магазин, Али шел со мной, чтобы лишний раз насладиться диковинным зрелищем как русской зимы, так и выживания в ее суровых условиях. Для него начиналась Тысяча И Одна Ночь. Я опускал в карманы огромные бомбы, начиненные вермутом, а он стоял в сторонке, качал головой и восторженно цокал языком.

И доцокался.

Женился на какой-то, не приведи Господь, и после шестого курса остался работать в пригородной поликлинике. Он забыл о пирамидах и мог ответить на любую загадку Сфинкса.

Приподнимая завесу

Полезно вспоминать не только события, но и умные мысли.

Надсадный кашель, когда отгремит, побуждает меня к рассудительности. Что есть болезнь, если разобраться? Конечно, это не микроб, и даже не ослабленность организма. И можно плюнуть на тот неоспоримый факт, что с убийством микроба болезнь, как правило, отступает. Если человека треснуть по голове, он тоже умрет, но мы же не скажем, что человек состоит из одной головы.

Болезнь есть совокупность всего, что только можно себе вообразить. Если взять банальную простуду, то тут вам и серое небо, и ветер, и теплые тапочки, и мед в молоке, и целый комплекс причин и следствий.

Поэтому "мор", к примеру, слово более емкое, чем "эпидемия". Иначе в Библии так бы и написали: "Нашлю на вас эпидемию и белковое голодание". Потому что Черная Смерть никак не соизмерима с какой-то дурацкой чумой, которую вызывает научный микроб "иерсиния пестис". У каждого болезненного состояния существует свой идеальный прообраз, типа платоновского, и он, разумеется, не ограничивается клеточным телом микроба. Здесь и костры, и погребальные шествия, и религиозное начало, и темные силы, и целебные зелья в горшочках (болезнь неотделима от лекарства), инь и ян - всего понемножку.

Это хорошо видно на примере СПИДа, о котором стали поговаривать, будто его и вовсе нет, будто все это придумали с корыстными фармацевтическими целями, тогда как дело - в чертовых наркоманах, которые превращают свою иммунную систему в никому не понятную вещь. Но явление остается.

За всем этим делом стоит нечто большее, неуловимое.

Я уж не говорю о так называемой психиатрии. Об алкоголизме, например, нам так и говорили, что настоящих алкоголиков - один процент, а в девяносто девяти оставшихся виноваты "сволочи матери и жены", потому что это "неврозы под маской пьянства".

Вот случай: те, кому хватило терпения прочитать мои врачебные записи "Под крестом и полумесяцем", должны помнить уролога К. Однажды К. отправился в казино с двумя молодыми бизнесменами - а может быть, там с ними и познакомился, не суть. Главное, они на какое-то время стали друзьями. В казино он снял им блядей, от которых случилось два триппера - по числу бизнесменов. Рассказывая об этом, К. не скрывал, что сделал это умышленно, потому что бизнесмены у него же и лечились по страшной тайне и за серьезное вознаграждение. "Надо же и о себе позаботиться! " - удивленно восклицал К.

Так вот, исходя из комплекса причин и следствий - что есть триппер? Какая материнская идея маячит за его сутулыми плечами?

И сколько нам открытий чудных готовит? ...

Суд идет

Это было уже очень давно, на излете студенчества. Моего приятеля, упокой Господи его душу, решили судить за то, что он выстрелил из обреза в дверной звонок.

Этот обрез я помню очень хорошо, мы с Братцем (погоняло моего друга) не раз рассматривали его, строя планы о наилучшем использовании. Изящества в этом изделии было столько же, сколько в сломанной ножке стола, перепоясанной веревочкой. Вот и выяснилось, что зря мы смеялись, обрез работал.

Бессовестная женщина, для которой не было ничего святого, задолжала Братцу двадцать рублей. Он дал их ей в минуту благодушия и доверчивости, рассчитывая на такое же отношение к себе, но жестоко просчитался.

Когда все надежды вернуть двадцать рублей бесславно умерли, Братец взял обрез и поехал ее убеждать.

Убедить не удалось. Братцу расхохотались прямо в ошеломленное лицо и выставили за дверь.

Очутившись на лестнице, он какое-то время посидел, привалившись к стене ("Пригорюнился, видите - вот и случайная свидетельница говорит! Из этого видно, что человек пребывал в полном отчаянии! " - так впоследствии рассуждал адвокат, педалируя жалобные чувства). Погоревав, Братец встал, вынул обрез и выстрелил в дверной звонок. На его беду, квартира была коммунальная, и звонков насчитывалось восемь. То, что он попал именно в нужный, говорило в пользу не отчаяния, но уголовного замысла - факт, на котором настаивал прокурор, требовавший, конечно же, расстрела с предварительным колесованием.

Братец уехал домой и неприятно удивился, когда ему сломали дверь. Его хотели арестовать. Ему задали вопрос: "Где оружие? ", и он сразу отдал оружие, на чем обыск и завершился, а зря, потому что под братцевой кроватью расположился целый арсенал для кустарного изготовления героина, и даже готового было чуть-чуть.

Конечно, это позорное судилище вылилось в фарс. Прокурор потерпел сокрушительное поражение. Свидетели, которых пригласили обрисовать личность подсудимого, приписали ему божественные качества. Адвокат рассказал историю приобретения обреза, назвав тот "Эхом Войны, которое прозвучало в наше безвинное и мирное время - доколе же память тех лет будет столь безжалостно напоминать о себе? "; в общем Братец получил два года условно.

Весь процесс он просидел в клетке, заблаговременно вмазанный четырьмя кубами самодельного вещества, и не очень понимал, что происходит вокруг.

Выпускание из клетки он воспринял как не заслуженное даже, а естественное событие, которому нет альтернативы. На мои же поздравления он надменно процедил хрестоматийное "Эт-то те не мелочь по карманам тырить".