Василий Брусянин - В стран озёр

• Название: В стран озёр
• Автор: Василий Брусянин
• Жанр: Русская классическая проза

Семья Брусяниных. Фото 27 октября 1903 г.

Брусянин, Василий Васильевич — рус. писатель. Род. в купеческой семье. В 1903-05 — ред. «Русской газеты». Участвовал в Революции 1905-07, жил в эмиграции (1908-13). Печатался с сер. 90-х гг. Автор сб-ков очерковых рассказов: «Ни живые — ни мертвые» (1904), «Час смертный. Рассказы о голодных людях» (1912), «В рабочих кварталах» (1915), «В борьбе за труд» (1918); романов «Молодежь» (1911), «Темный лик» (1916) и др., историч. романа «Трагедия Михайловского замка» (т. 1–2, 1914-15).

---

На верхней площадке лестницы я остановился и готовился к дальнейшему путешествию. А оно представилось мне не лишённым препятствий и даже риска поломать ноги или расшибить голову. Чтобы добраться до моих «комнат с мебелью», мне предстояло пройти через две другие комнаты без дверей и окон. В стенах зияли отверстия для будущих окон и дверей. Пола в этих комнатах также не было, а было то, что называется «чёрными» полами, т. е. был дощатый помост, залитый цементом. От одной «будущей» двери до другой были проложены не особенно широкие зыблющиеся доски. Со страхом я пробалансировал по ним, но всё же прошёл благополучно.

В моих комнатах двери и рамы белели свежей окраской и блестящими медными шпингалетами и крючками. Меблировка комнат состояла из двух больших столов, деревянной кровати, скамьи, табурета и маленького ночного столика. Мебель была сделана из хорошо выструганных сосновых досок и не окрашена. Только как-то странно не гармонировали с остальной обстановкой три ветхих венских стула с замазанными и просиженными решётками и облезлый железный умывальник, без таза и кувшина.

Разложив вещи и осмотревшись, я, к моей радости, заметил, что и стены дома сделаны из толстых сосновых брёвен: на светлых ароматных стенах висели янтарные капли смолы. Это меня восхитило до слёз. А через полчаса я убедился, что мой новенький чесучовый пиджак и летние серые брюки замазаны сосновой смолой. Вначале это обстоятельство привело меня в уныние, но потом я быстро успокоился и снова восхитился. Я стал рассматривать мебель и убедился, что и столы, и скамья, и кровать «источают» как мироточивые предметы ту же целебную смолу. И я подумал:

«Какое счастье встретить такого милого человека как старый финн, давший мне адре́с г-жи З.!»

Старый финн представлялся мне даже каким-то благодетельным послом хмурых небес туманной страны озёр. Я вспоминал его как божество и мысленно желал ему доброго здоровья и долгих лет жизни, главное — долгих лет жизни!..

«Какая чудная страна Финляндия!» — думал я, убедившись, что и моё пальто, и шляпа, и зонт также уже успели прикоснуться к какому-то мироточивому предмету, и на них блестели янтарные капли сосновой смолы.

«Я буду писать новый роман, а стены, столы, кровать и скамья будут дышать ароматом соснового леса! Как это восхитительно! А потом и моя рукопись пропитается каплями смолы. А когда хмурый петербургский редактор будет читать моё произведение, на него пахнёт ароматом соснового леса, он непременно глубоко вздохнёт как на лоне природы, улыбнётся и благосклонно отнесётся к моей рукописи. Мой роман будет детищем соснового леса!..»

* * *

Надышавшись ароматом сосны, я, однако, почувствовал, что хочу пить и есть. Я спустился с лестницы и застал г-жу З. на прежнем месте, под тенью сосны, в шведском кресле.

Полуденное солнце палило немилосердно. Было душно, чувствовалась близость грозы, хотя на небе ни облачка. И лес стоял точно в сладкой дремоте, не напевая зеленеющей хвоей протяжной и однообразной мелодии, как это бывает даже при тихом ветре. Птицы тоже молчали…

Лицо г-жи З. раскраснелось ещё больше. Расставив толстые ноги и сложив руки на животе, она дремала. По крайней мере мне показалось так: глаза её были полузакрыты, а около её толстых губ и мясистого носа носились докучливые мухи. Но она не дремала, и я заметил, каким пристальным взглядом она рассматривала меня. Она пила кофе. Возле неё стоял небольшой столик, на котором помещались кофейник, чашка, сливочник и белый хлеб на тарелке.

Я почему-то раскланялся и подошёл к полной даме. Она расширила глаза, спугнула с губ и носа мух, и в её взгляде я прочёл нечто холодно-вопросительное.

— Скажите, пожалуйста, — начал я, — а у вас есть прислуга, услугами которой я мог бы пользоваться?

— Прислуги не держим… Вон старик только, муж мой…

Движением головы она указала куда-то в сторону. Под навесом сарая я увидел дряхлого старика в суконном пиджаке и белых панталонах. Седая голова его была обнажена и нещадно припекалась солнцем. Старик чистил картофель, стоя на коленях у небольшой кадки.

— Муж мой — человек старый, — начала она. — Поутру будет носит воду, а может вы и сами будете брать в колодце?..

— Ну, а… самовар у вас есть?

— Самовара нет… Мы кофе пьём…

Быстро опорожнив чашку кофе, г-жа З. добавила:

— Съездите в Выборг, купите кофейник, стакан и всё, что надо… Может быть, и здесь в лавочках купите.

— Но дело-то вот в чём, — заявил я уже с большей решительностью, — пить и есть я хочу теперь… сейчас…

— А-а!.. Сейчас! — протянула она, и глаза её снова полузакрылись, а около её губ и носа опять закружились мухи.

«Чёрные мысли как мухи»… [1] — почему-то промелькнули в моей памяти слова поэта. Мысли мои, действительно, были чёрные, а голод и жажда всё настойчивее и настойчивее напоминали о себе.

— Нельзя ли хотя бы купить яиц, хлеба, молока? — спросил я противную толстую женщину.

Она лениво налила в чашку кофе, отмахнула мух и сказала:

— Молоко вам будут носить крестьяне, яйца тоже… Творог есть, простокваша… В лавочке продают хлеб…

С равнодушием на лице она отрезала большой кусок белого хлеба и принялась пить кофе. Я стоял и не знал, что мне делать. А г-жа З. пережёвывала большим ртом вкусный хлеб и пила кофе. Немая сцена начала меня раздражать.

— Не хотите ли стакан кофе и хлеба? — наконец поняла она моё тайное желание и сказала это таким тоном, как будто я только что подошёл к ней.

Сильно повысив голос, она крикнула что-то старику по-фински. Тот оглянулся, с трудом поднялся с земли и потом медленно и волоча ноги подошёл к супруге.

— Это — муж мой! — сказала она.

Я поклонился, но старик даже и не взглянул на меня, хотя шепелявым голосом прошептал: «hyvää päivää» [2]. По-прежнему медленно он двинулся куда-то в куст ольшняка, и только теперь я заметил за густыми ветвями небольшой двухоконный домик с террасой.

— Стул возьмите на терра-с-а-а, — вытянула она последнюю букву.

Я перегнал медленно движущегося старика. Шаги мои напугали его, он вздрогнул и осмотрелся. Вернувшись с террасы с новеньким венским стулом, я поместился против холодно-любезной хозяйки и ждал, — нетерпеливо ждал хлеба и кофе. Минуты через три старик принёс, наконец, стакан, а ещё через минуту я уже пил кофе с хлебом.

Моя избавительница молчала и сидела с прищуренными глазами. Я начал банальный разговор вновь прибывшего дачника: расхваливал сосновый лес, говорил о чистоте воздуха, прославлял хорошую погоду. Г-жа З. пожаловалась на жару и почему-то добавила:

— Хозяйство у нас маленькое… Печку не топим… Пьём кофе…

Потом я, действительно, убедился, что супружеская чета З. пьёт кофе весь день: утром, в часы завтрака, обеда и ужина и даже поздно ночью. Иногда свой стол они разнообразят яичницей, ветчиной и простоквашей.

Потом она спросила меня, женат ли я, и какова моя профессия. Моя профессия её, по-видимому, с чем-то примирила или заставила переменить на меня точку зрения. Выслушав о моём намерении засесть за роман в глуши Финляндии, она даже повеселела и поспешила сообщить, что русская интеллигенция вообще ей нравится, но русский народ…

И потом она с негодованием рассказала, что «русские мужики» продают в Финляндии водку, делают это потихоньку, и пьянство среди финнов разрастается. О дачниках она отозвалась пренебрежительно. Из дальнейшей беседы я узнал краткую биографию г-жи З. Родилась она в Швеции, где и училась. Выйдя замуж за г-на З., специалиста по шлифовке гранита и мрамора, переселилась в Петербург, где и прожила тридцать восемь лет. За эти годы она так много накопила ненависти к русским, что оставила Россию без всякого сожаления. Муж разделял чувства своей супруги, и они порешили умереть в Финляндии, купили участок земли и занялись постройкой дач. О Швеции г-жа З. говорила с особенной теплотой и даже заявила мне, что на предстоящих выборах в депутаты сейма она, быть может, примкнёт к партии шведоманов.

— Вы будете участвовать в выборах? — неожиданно для себя спросил я.

Признаюсь, я не сразу осилил мысль, что г-жа З., эта растолстевшая особа, могла ещё вмещать в своё грузное тело стремление к политической деятельности. Гордо окинув меня взглядом, она ответила:

— А как же!.. — и добавила. — У нас в Финляндии и женщины голосуют!..

Разговор о Государственной думе г-жа З. поддерживала неохотно. Вообще заметно было, что она весьма слабо интересуется всем русским и, кроме негодования на русских, накопившегося за все тридцать восемь лет, ничего из России не вывезла.

Исчерпав политическую тему, мы помолчали. Голод и жажда плохо утолились стаканом кофе и куском хлеба. Я снова свёл разговор на материальную тему и попросил г-жу З. посоветовать мне, как устроиться с обедом. Она сказала:

— В деревне живёт г-жа Р… Я пошлю к вам её вечером…