Артур Конан Дойл - Изгнанники (без указания переводчика)

• Название: Изгнанники (без указания переводчика)
• Автор: Артур Конан Дойл
• Жанр: Историческая проза

(англ. Sir Arthur Ignatius Conan Doyle) — знаменитый английский писатель (ирландского происхождения), которого и представлять не надо. По профессии — врач.

Исторический роман из жизни в старом и новом свете, повествующий об эпохе правления французского короля Людовика XIV (1638–1715).

---

Людовик был по природе человек добрый. Эти слова тронули его сердце, а гордости льстило самоунижение этой красивой, надменной женщины. Другие фаворитки были любезны со всеми, а эта оставалась надменной и непреклонной, пока не почувствовала над собой его властной руки. Выражение лица короля, когда он взглянул на униженную красавицу, несколько смягчилось, но он покачал головой, и голос его был по-прежнему тверд, когда он сказал: — Все напрасно, мадам. Я давно уже обдумал все, а ваш сегодняшний сумасбродный поступок только ускорил неизбежное. Вы должны удалиться из дворца.

— Я покину двор! Только скажите, что прощаете меня. О государь, я не могу вынести вашего гнева. Он подавляет меня. Я недостаточно сильна для этого. Вы приговариваете меня не к изгнанию, а к смерти. Вспомните, государь, долгие годы нашей любви и скажите, что прощаете меня. Ради вас я отказалась от всего — от мужа, от чести. О, не платите мне гневом за гнев. Боже мой, он плачет. Боже мой, он плачет. О, я спасена, спасена.

— Нет, нет, мадам! — крикнул король, проводя рукой по глазам. — Вы видите слабость человека, но узнаете также и твердость короля. Что касается до оскорблений, нанесенных мне сегодня вами, я от души прощаю их, если это может сделать вас счастливой в изгнании. Но у меня есть обязанности перед подданными, и мой долг служить им примером. Мы раньше слишком мало думали о подобных вещах. Но наступил момент, когда необходимо оглянуться на прошлое и приготовиться к будущему.

— Ах, Ваше Величество, вы огорчаете меня. Вы еще не достигли полного расцвета, а говорите так, словно за плечами у вас старость. Лет через двадцать, может быть, действительно вы вправе будете говорить, что годы заставили вас изменить образ жизни.

Король нахмурился.

— Кто говорит это? — сердито крикнул он.

— О, Ваше Величество, эти слова нечаянно сорвались у меня с языка. Не думайте больше о них. Никто не говорит ничего подобного. Никто.

— Вы что-то скрываете от меня. Кто говорит это?

— О, не спрашивайте меня, государь.

— Я вижу, что идут разговоры о том, будто я переменил образ жизни не под влиянием религиозного чувства, а вследствие наступающей старости. Кто сказал это?

— О государь, это ничтожная придворная болтовня, недостойная вашего внимания, пустой обычный разговор, который заводят кавалеры с целью вызвать улыбку своих дам.

— Обыкновенный разговор? — Людовик побагровел. — Неужели я стал так стар? Вы знаете меня около двадцати лет. Замечаете ли вы большую перемену во мне?

— Для меня, Ваше Величество, вы так же неизменно хороши и милы, как и тогда, когда впервые завладели сердцем м-ль Тоннэ-Шарант.

Король с улыбкой взглянул на прекрасную женщину, стоявшую перед ним.

— Поистине я не вижу также большой перемены в м-ль «Тоннэ Шарант», — произнес он. — Но все же нам лучше расстаться, Франсуаза.

— Если мое изгнание послужит вашему счастью, я готова, Ваше Величество, хотя бы это было и смертельным ударом для меня.

— Вот теперь вы говорите дело.

— Назовите только место моего заточения, государь — «Пти Бург», Шарнью или мой монастырь Св. Иосифа в Сен-Жерменском предместье. Не все ли равно, где увядать цветку, от которого отвернулось солнце? По крайней мере, прошлое принадлежит мне, и я могу жить воспоминанием о тех днях, когда никто не стоял между нами и когда ваша нежная любовь принадлежала безраздельно одной мне. Будьте счастливы, государь, будьте счастливы и забудьте о сказанной вам случайно глупой придворной болтовне. Будущее за вами. Моя же жизнь вся в прошлом. Прощайте, дорогой государь, прощайте.

Де Монтеспань протянула руки, глаза ее затуманились слезами, и она упала бы, не подбеги Людовик к ней и не обхвати ее руками. Ее прекрасная головка склонилась на плечо короля; он почувствовал на щеке горячее дыхание; тонкий аромат волос щекотал ему ноздри. Державшая рука короля то подымалась, то опускалась с каждым ее вздохом, и он чувствовал; как женское сердце трепетало под его рукой, словно пойманная птичка. Ее полная белая шея откинулась назад, глаза почти совершенно закрылись, губы были полуоткрыты настолько, чтобы видеть ряд жемчужных зубов; это манящее очаровательное лицо было так близко к его лицу — на расстоянии не более трех дюймов. И вдруг веки дрогнули, большие голубые глаза взглянули на Людовика с любовью, мольбою, вызовом; вся ее душа вылилась в одном этом взгляде. Приблизился ли он? Или она? Кто мог бы сказать это? Но губы их встретились в продолжительном поцелуе; вот он повторился — и все планы и расчеты Людовика разлетелись, как листья от порыва осеннего ветра.

— Итак, я могу не уезжать? У вас не хватит духа отослать меня, не правда ли?

— Нет, нет, но вы не должны сердить меня, Франсуаза.

— Скорее умру, чем причиню вам хотя бы минутное страдание. Я так мало видела вас все это последнее время. О, как я люблю вас, просто с ума схожу. К тому же эта ужасная женщина…

— Какая?

— Ах, я не должна дурно говорить про нее. Ради вас я буду обходительна даже с ней, вдовой старика Скаррона.

— Да, да, вы должны быть вежливы с ней. Я не желаю никаких дрязг.

— Но вы останетесь у меня, государь?

Ее гибкие руки обвились вокруг шеи короля. На одно мгновение она слегка оттолкнула его от себя, как бы желая налюбоваться, но затем снова привлекла к себе,

— Вы не уйдете от меня, дорогой государь. Вы так давно не были здесь.

Прелестное лицо, розовый блеск комнаты, вечернее безмолвие — все способствовало чувственному влечению. Людовик опустился на кресло.

— Я останусь, — проговорил он.

— А карета у восточных ворот, государь?

— Я был очень жесток к вам, Франсуаза. Простите меня. Есть у вас бумага и карандаш? Я отменяю приказание.

— Они на столе, Ваше Величество. Если позволите, я выйду в приемную, так как мне надо к тому «же написать записку.

Она вышла из комнаты с торжествующим видом. Борьба была ужасна, но тем слаще победа. Де Монтеспань вынула из письменного стола с инкрустациями маленькую розовую бумажку и набросала на ней несколько слов. Вот что там значилось: „Если г-жа де Ментенон пожелает передать что-либо Его Величеству, она может застать его в продолжение нескольких часов у г-жи де Монтеспань“. Она надписала имя соперницы и немедленно послала это послание с маленьким черным пажем, вручив ему и приказ короля.

XI СОЛНЦЕ ПОКАЗЫВАЕТСЯ ВНОВЬ

Почти целую неделю новое настроение короля не изменялось. Образ жизни был все тот же, но только в послеобеденное время его теперь привлекала комната красавицы, а не г-жи Ментенон. И сообразно этому внезапному возврату к прежней жизни одежда его стала менее мрачной, а серый, светло-желтый или лиловый цвета сменили черный и синий. На шляпах и отворотах показались золотые галуны, а место в королевской часовне оставалось пустовать в продолжение трех дней подряд. Походка его стала живее, и он по-юношески размахивал тростью в виде вызова тем, кто счел его обращение к религиозности за признаки старости. Г-жа Монтеспань отлично знала, с кем имеет дело, делая этот искусный намек. Повеселел король — повеселели и все придворные. Залы дворца приняли прежний блестящий вид, в них появились нарядные одежды с пышными вышивками, лежавшие годами в сундуках. В часовне Бурдалу тщетно велась проповедь перед пустыми скамьями, а в балете на открытом воздухе присутствовал весь двор и неистово аплодировал танцорам. Приемная Монтеспань по утрам была битком набита просителями, между тем как комнаты ее соперницы пустовали так же, как до того времени, пока король еще не обратил на нее своего благосклонного внимания. Лица, давно изгнанные из дворца, начали беспрепятственно появляться в коридорах и садах, а черная ряса иезуита и пурпуровая сутана епископа все реже и реже мелькали в королевском кругу.

Но партия духовенства, бывшая в одно и то же время вдохновителем и руководителем ханжества и показной добродетели при дворе, не особенно тревожилась этим королевским отступничеством. Зоркие глаза священника или прелата следили за выходками Людовика с опытностью охотника, наблюдавшего молодую лань, прыгающую на лугу и воображающую себя совершенно свободной, между тем как повсюду кругом расставлены сети и она буквально так же в руках охотника, как и лежащая уже связанной у его ног. Они знали, что очень скоро какое-нибудь недомогание, огорчение, случайное слово напомнят королю о возможной когда-либо смерти, и Людовика сноса охватит суеверный ужас, занимавший в его сердце место религии. Потому-то они терпеливо выжидали возвращения блудного сына, молча обдумывая, как бы лучше встретить его.

С этой целью королевский духовник отец Лашез и Боссюэ, знаменитый епископ из Мо, однажды утром явились в комнату г-жи де Ментенон. Перед мадам стоял глобус, и она преподавала географию хромому герцогу Мэнскому и шаловливому маленькому графу Тулузскому, которые оба в достаточной мере унаследовали от отца нелюбовь к учению, а от матери — ненависть к какой бы то ни было дисциплине и стеснениям. Однако удивительный такт и неистощимое терпение г-жи де Ментенон внушили любовь и доверие к ней даже этих испорченных принцев, и одним из величайших огорчений г-жи де Монтеспань было то, что не только ее королевский любовник, но даже и собственные дети тяготились ее блестящим, роскошным салоном, охотнее проводя время в скромной квартирке ее соперницы.