Павел Якушкин - Из Черниговской губернии

• Название: Из Черниговской губернии
• Автор: Павел Якушкин
• Жанр: Прочая документальная литература

Писатель-этнограф, двоюродный брат декабриста Ивана Якушкина.

---

— Ничего, родимый,

— А какъ не взойдешь?

— Молитвы Клеопа преподобнаго помогутъ.

— Котораго Клеопа преподобнаго?

— А вотъ того, который въ этихъ пещерахъ спасался.

— Давно онъ жилъ?

— Нѣтъ, не очень давно.

— Что-жъ, народъ его помнитъ?

— Какъ же помнить! человѣкъ святой былъ! А молиться станетъ, — сказываютъ, за всеночной всякій канонъ долго пѣлъ!.. Не даромъ Десна рѣка свой путь перемѣнила.

— Это какъ?

— Она текла, Десна-то, подъ самымъ монастыремъ, а за молитвы Клеопа, вишь гдѣ пошла!

— Да чѣмъ же теперь лучше?

— А какъ же? Монастырь, монастырскую гору не подмываетъ.

Заштатный городъ Погаръ, Черниговской губерніи, 26 іюля.

Изъ монастыря я, послѣ обѣдни, пошелъ на дорогу, идущую изъ Трубчевска на Погаръ. Я уже говорилъ, что Чешскій монастырь окруженъ со всѣхъ сторонъ лѣсомъ, и по этому лѣсу, съ одной стороны монастыря, разсыпаны курганы и на многихъ изъ нихъ ростутъ вѣковыя деревья. Говорятъ, что еще въ самое недавнее время весь правый берегъ Десны былъ покрытъ дремучими лѣсами; теперь этихъ лѣсовъ нѣтъ; если и попадаются, то очень небольшіе, какъ, напримѣръ, около Челнскаго монастыря. Говорятъ, что въ старыхъ дремучихъ лѣсахъ было множество кургановъ. Что ихъ было больше теперешняго, это вѣроятно, но и теперь эти курганы идутъ непрерывною цѣпью по крутому правому берегу Десны; по крайней мѣрѣ, я могу сказать, что эту цѣпь кургановъ видѣлъ отъ Усоха до Челнскаго монастыря. Въ самомъ Трубчевскѣ — городище, Городокъ — не что иное, какъ курганы.

— Кормилецъ, батюшка! Христа ради, сотвори твою святую милостыньку!

Я оглянулся: сзади меня стоялъ старикъ въ довольно ветхой свиткѣ, безъ сумы и подсумка.

Черезъ минуту мы съ нимъ были пріятелями.

— Сядемъ-ко здѣсь, сказалъ я ему, садясь около дороги:- я закурю папироску. Ты куришь?

— Не вживаю.

— А не вживаешь, не надо.

— Ты то кури, мнѣ это ничего, говорилъ онъ, присаживаясь возлѣ меня, — ты кури!

— Какіе здѣсь курганы, дѣдушка? Откуда они у васъ взялись? спросилъ я его.

— То не курганы, то татарскія могилы, отвѣчалъ старикъ, улаживаясь получше сѣсть.

— Зачѣмъ же татаръ хоронили здѣсь?

— Это было лѣтъ за сто, а то глядишь — и больше, монастырь нашъ Челнскій — былъ богатый монастырь. Услыхали татары про богачество монастыревое… а татары вѣры не нашей, татары вѣры поганой, имъ что монастырь? Они грѣха не знаютъ ти-святой монастырь, церковь-ти ограбить… имъ все равно, ти церковь, ти просто домъ!.. Задумали татары, монастырь этотъ Челнскій ограбить, собрали силу несмѣтную и пошли на монастырь… Только игуменъ со старцами подняли чудотворную икону Челнской Богородицы и обошли кругомъ монастыря; тогда татарове всѣ переслѣпли. Страхъ на нихъ такой напалъ… видѣть-то не видятъ ничего… отъ страху этого они и почали сабляжи другъ отъ друга отмахиваться… Отмахивались, отмахивались, да другъ дружку, сами себя, всѣхъ до одного и позарубили… Старцы видятъ такое чюдо матушки Богородицы, вышли изъ монастыря, выкопали ямы, побросали, какъ собакъ какихъ поганыхъ, ихъ тѣла въ тѣ ямы, да заметали землею; оттого и пошли эти курганы.

— А за Трубчевскъ къ Усоху — тамъ какіе курганы? Тоже татарскія могилы?

— Ни, тѣ — не могилы.

— А что жъ?

— Тѣ курганы.

— Отчего жъ пошли тѣ курганы?

— А кто ихъ знаетъ! Мало ли народъ что болтаетъ! всего не переслушаешь.

— Что же народъ болтаетъ?

— Болтаетъ народъ, что всѣ тѣ курганы какіе-то Кудеяры насыпали… кто ихъ знаетъ?

— Какіе же такіе Кудеяры были?

— Болтаютъ, что изстари жилъ какой-то народъ, Кудеярами прозывался; народъ былъ — злодѣй, безбожный, съ нечистою силою знался… вотъ тѣ Кудеяры и курганы понасыпали.

— Для чего же они, эти Кудеяры, курганы тѣ позасыпали? добивался я у старика.

— Говоритъ народъ, отвѣчалъ старикъ, значительно понизивъ голосъ, — говоритъ народъ, что въ тѣхъ курганахъ золото, серебро, да камни самоцвѣтные, да свѣчи восковыя; тѣ Кудеяры понаклалывали, да тѣми курганами все золото, серебро позасыпали.

— Для чего же?

— Клады клали.

— Находили эти клады?

— Нѣтъ, не слыхалъ я, чтобъ тѣ клады кому въ руки дались: ихъ достать никакъ нельзя.

— Отчего же?

— Съ большими заклятіями положены.

— Будто теперь никто ужъ и не знаетъ заклятій?

— Видно, мало знающихъ.

— А никто не пытался достать эти клады?

— Какъ не пытался? пытался, да только толку въ томъ мало: роютъ, роютъ, а все ничего не выроютъ. Вотъ первый Бугаевскій баринъ… какъ пойдешь къ Погару, Бугаевка тебѣ по пути будетъ… такъ старый Бугаевскій баринъ все имѣніе на клады потратилъ, а такъ и умеръ: ни одного клада не нашелъ… А сколько денегъ потратилъ? все имѣніе продалъ на клады эти.

— Отцы наши, кормильцы! заголосилъ сзади меня тонкій бабій голосъ.

Я обернулся: сзади меня стояла женщина лѣтъ тридцати съ небольшимъ, съ виду очень здоровая, держа за руку мальчика лѣтъ пяти или шести. Какъ мальчикъ, такъ и сама женщина были до-нельзя грязно одѣты: по взгляду видно было, что они своей одеждой хотѣли произвести сильный эффектъ на благочестивыхъ богомольцевъ.

— Ты отколь? спросилъ ее довольно грозно мой прежній собесѣдникъ старикъ.

— Да мы изъ Любовна! отвѣчала женщина.

— А вы, родимыя, сами-то изъ какихъ такихъ мѣстовъ?

— Мы крестьяне господина Апраксина, отвѣчалъ вамъ-то съ разстановкой старикъ.

— Апраксинскіе! протяжно, не то подтвердительно, не то вопросительно, проговорила женщина.

— Да, мы Апраксинскіе! строго заговорилъ старикъ. А ты, баба молодая, работать не работаешь, а по міру ходишь; по міру ходишь — святой милостыней питаешься.

— А что жъ, что питаюсь?!

— А то, что грѣхъ большой!

— Какой же грѣхъ?

— Да кто тебѣ святую милостыню подастъ, на твою душу всѣ грѣхи того, какъ на шею жерновъ — вотъ что!.. Вотъ какой грѣхъ!.. Баба ты еще молодая, а ходишь но міру, святой Христовой милостыней побираешься да питаешься!

— А самъ-то ты не побираешься?! самъ Христовымъ святымъ именемъ не кормишься?! завопила женщина-побирушка, горячась все болѣе и болѣе. Вишь какой святой! А ты посмотрѣлъ бы у меня на дворъ да на хату, да послѣ того ты бъ меня и казнилъ, коли стою! Я побираюсь, а онъ свой хлѣбъ ѣстъ!.. У меня пять человѣкъ дѣтей, а работниковъ только и есть, что я одна!.. Тоже учитъ!.. А работниковъ только я, да вотъ еще на помогу чертенокъ!

Тутъ женщина — не извѣстно, для какой причины — дала своей помогѣ довольно значительнаго подзатыльника, мальчишка-помога разревѣлся.

— Чего ты? крикнула на него мать, мазнувъ его по глазамъ, по носу и губамъ своимъ грязнымъ рукавомъ, думая тѣмъ принести въ надлежащій порядокъ несчастнаго ребенка. — Чего еще разревѣлся?.. Вишь учить умѣетъ, продолжала она опять въ пользу моего собесѣдника — учить умѣетъ, а самъ, небось, по міру ходитъ, милостыней Христовой святою питается, а другимъ, поди ты, другимъ — грѣхъ.

— Я, матушка, слѣпъ.

Тутъ только я замѣтилъ, что мой собесѣдникъ слѣпой. Онъ такъ вольно себя держалъ, что я никакъ этого не подозрѣвалъ; но довольно было взглянуть ему въ глаза, чтобъ увѣриться въ справедливости его словъ: на обоихъ глазахъ были бѣльма.

— А что жъ, что ты бѣльмастый! кричала баба, — а вишь, какой кряжистый, да здоровый!.. Да и съ бѣльмами-то своими, захотѣлъ-бы, нашелъ работу? Какой здоровый, а работать, небось, солоно!

— Матушка! заговорилъ старикъ, — матушка, кость только у меня широка, костью я широкъ, а силы-то: на гору взойду — задыхаюсь; право, на гору не взойду.

— Задыхаешься! на гору не взойдешь!.. а какъ посмотрѣть въ хату-то подъ кутомъ, небось, что твой кладъ!.. Тамъ, небось, деньжищевъ-то у проклятаго!

— Нѣтъ, матушка, не обиждай! Сродясь сумки да подсумки не надѣвалъ! Прошу Христа ради хлѣба насущнаго, даждь намъ днесь; а про запасъ, видитъ Богъ, видитъ Богъ отродясь не просилъ! Станешь просить милостыню, другой день именемъ Христовымъ вымолишь хлѣба и на мѣсяцу такъ тотъ мѣсяцъ и по міру не хожу!

— Разсказывай!

— Да и разсказывать-то нечего!

— Знаемъ мы васъ…

— Дай Богъ тебѣ путь-дорогу, человѣкъ почтенный! сказалъ приподымаясь старикъ.

— Не поминай лихомъ! отвѣчалъ я.

— Али совѣсть взяла? пѣла свое баба, — али стыдно стало, какъ самому правду стали высказывать!

Старикъ повернулъ въ монастырь, баба юркнула въ лѣсъ, а я пошелъ на большую дорогу, поднимаясь впередъ къ Погару.

Жаръ былъ страшный, дождя давно не было; даже душно было; но все таки богомольцевъ по дорогѣ было много, въ особенности богомолицъ, съ дѣтьми и безъ дѣтей.

— Далеко ли до Бугаевки? спросилъ я одну женщину, которая вела за руку сынишку лѣтъ четырехъ, возвращаясь отъ обѣдни.

— Недалеко, родной, недалеко: верстъ какихъ шесть будетъ, а то еще пять… больше пяти не будетъ.