Александр Ященко - Хруп Узбоевич

• Название: Хруп Узбоевич
• Автор: Александр Ященко
• Жанр: Детская проза

Эта увлекательная и поучительная книга о животных из «золотого фонда» дореволюционной детской литературы написана натуралистом А. Л. Ященко в виде воспоминаний главного героя — крысы по имени Хруп. Необычайная любознательность заставила Хрупа отправиться в дальние странствия, где на каждом шагу его подстерегали опасные приключения. Крыса, наделенная автором способностью к тонким наблюдениям и интересным размышлениям, рассказывает о тех краях, где ей довелось побывать, о повадках птиц и зверей, о привычках человека и его взаимоотношениях с братьями меньшими. «Воспоминания» представляют собой переиздание книги, вышедшей в 1903 г. в Санкт-Петербурге. Правописание и пунктуация текста приближены к современным. Рисунки и автотипии художников воспроизведены по первому изданию.

---

Я побежала искать прикрытия, но, кроме кустика, присыпанного кучкой песку, ничего не нашла подходящего. Спасибо и за то. Я прикорнула и сладко выспалась, грезя широкой водной гладью, одиночеством и благодушными водяными жителями, весело гонявшимися и нырявшими возле моих ящиков.

После сна меня ожидали новые приключения.

Должно быть, я крепко спала после удивительной и трудной дороги, так как, когда проснулась, то уже не видела на берегу ни одной птицы. Разумеется, я почувствовала прежде всего потребность подкрепиться. Ящик с остатками моей провизии был невдалеке на мели, но, чтобы пробраться к нему, я должна была плыть, а это мне было уже не по душе; я слишком удовлетворена была только что окончившимся плаванием, чтобы повторить хотя бы незначительную часть его. Выйдя из-под кустика, я стряхнула насыпавшиеся на меня песчинки и, почистившись, отправилась вдоль берега, не выбирая направления.

Однако по дороге я не встречала никаких признаков жизни: чахлые кустики и травка поодаль от прибрежной песчаной отмели кое-где приютили только разных, не интересовавших меня насекомых, а в воде неглубоко на песке виднелись изредка ракушки. Я даже не сочла бы их за живые существа, если бы в былые времена не видела нечто вроде них в прудах и по берегам посещенных мной речек и даже на земле, где эти твердые скорлупки таскались на спине какими-то мягкими червяками с подвижными рожками. Я так и считала их тогда за червяков, хотя теперь, конечно, стыжусь за былое незнание.

Как я ни была голодна, но мне на этот раз в голову не приходило утолить свой голод какими-либо букашками или ракушками. Первые были слишком малы и тощи, а ракушки лежали совершенно как безжизненные гладкие фигурные камешки.

Да, признаться, на земле я не допускала мысли, что есть места, лишенные крысиного провианта, тем более что мысль о вездесущии нашего рода прочно засела в моем мозгу.

Таким образом, не удручаясь особенно, я бежала по берегу и надеялась напасть на что-нибудь, соответствующее моим потребностям. Однако мне пришлось бежать очень долго. Странно — казалось даже, что я бежала все по одному и тому же месту: все время справа от меня было далекое ровное зеленое море, а слева холмистый желтый берег с редкой растительностью. Это однообразие было утомительно, тем более, что сверху сильно припекало. Хотя это было совсем не в обычае у крыс, но несколько раз, ради освежения, я вбегала в воду и полоскалась в ней. Пить ее я не могла: она была и у берега очень солона и горька.

Холмы становились все выше и выше и, как мне сна чала показалось, словно пожелтели еще сильнее. Это, как я убедилась потом, объяснялось тем, что растительность на них стала еще скуднее, а скоро и совсем исчезла. В самом деле, к удивлению своему, я вдруг увидела что бегу по чистому сухому песку без всякой примеси, который таким же был и под водой, где на нем не виднелось ничего постороннего, никакой даже ракушки. Хотя это и удивило меня, но, конечно, я не придала этому никакого значения и, влекомая какой-то неясной для меня потребностью бежать в раз принятом направлении, скакала вприпрыжку все вперед и вперед. Странная была, вероятно, эта простая картина ровного зеленого моря, ополаскивающего однообразные желтые берега и небольшого существа, несущегося одиноко по берегу под палящими лучами солнца и голубым небом. Однако все было именно так, как я описываю.

Наконец, жара сделала свое: я стала заметно утомляться и чувствовала, как ноги мои, обжигаемые береговым песком, устают с каждым лишним скачком. Бежать по воде было прохладительнее, но труднее. Я волей-неволей стала засматриваться налево, ища хоть какой-либо тени, чтоб передохнуть. Отдохнув где-нибудь сначала, я была не прочь уничтожить десяток-другой даже насекомых, чтобы хоть чем-нибудь заморить на время голод и сколько-нибудь поддержать свои силы. Но, увы… ни признака тени, ни следа какого-либо, хотя бы крошечного, насекомого: один песок и соленая вода!

Я кончила тем, что взяла влево и, насколько оставалось сил, начала карабкаться на песчаный холм. За ним я рассчитывала найти хоть какое ни на есть изменение картины.

Но с вершины холма я увидела только вершину другого, за ним третьего, а направо и налево четвертого, пятого и так далее — все вершины таких же ровных и однообразно желтых песчаных холмов. Но я все же была на земле и ужаса безысходности положения не испытывала, несмотря на крайнюю усталость. Однако бежать вперед и вперед было уже необходимостью для того, кто ищет кров и пищу. И я бежала или, вернее, неслась вперед и вперед, под конец не сознавая, куда и зачем я иду. Но вот, вконец истомленная, я остановилась в ложбине между двумя холмами.

Один из них поднимался полого, другой как бы скатывался неглубокой выемкой и имел наверху острый гребень. С этого гребня от ветра иногда несся мелкий дымок песку, а более тяжелые песчинки слегка катились вниз, толкая и подгоняя иногда лежащие пониже. Более инстинктивно, чем сознательно, я начала рыть себе нору, чтоб укрыться от палящих лучей. Но, или я очень устала, или таков уже песок, мои усилия были тщетны: воронкообразная, вырытая мною ямка тотчас же осыпалась, когда я собиралась углублять ее наискось. Песок был сух, как пыль, и подвижен, как вода. В изнеможении я перестала работать и упала в ямку с распростертыми лапками. В голове у меня закружилось, и я впала в состояние какого-то отчаянного равнодушия.

Между тем солнце все катилось и катилось по небу и, пробежав почти над моей головой, начало опускаться к морю. Я ни о чем не думала: мыслей не было; но я была жива и понимала это, будучи в каком-то тумане.

Так пролежала я до тех пор, когда солнце стало быстро заходить за ближайший холм, и в левый глаз мой брызнули его покрасневшие лучи. Мне было все равно; я даже не закрыла глаза, который был ослеплен почти до потери чувствительности. Наконец, и эти красные лучи скрылись. На небе быстро стало темнеть, и сумерки, словно, куда-то пробежав, исчезли, сменившись темной ночью. С холмов дунул сухой ветер, потом потянул еще сильнее, и вскоре мое тело почувствовало его уже ровное дуновение. Вместе с темнотой распространилась какая-то свежесть. Песок начал быстро остывать, и моя лапки почувствовали, как его жар постепенно таял, словно уходя в воздух. Так же бессознательно, как ранее упала, я шевельнула передними лапками, потом дернула задними и затем единым слыбым усилием подобрала ноги под себя, ловко усаживаясь поудобнее. Прохлада шла откуда-то все сильнее и сильнее, а вместе с ней в мое тело возвращалось и сознание. Наконец, жар слал, и в мозгу моем понемногу стали приходить в порядок все перепутанные мысли. Я оживала к разумной деятельности и вскоре ясно представила себе все случившееся. Мысль о моем настоящем положении заставила меня оглянуться кругом.

Стояла тихая ночь. Под тем же темным, искрящимся от звезд шатром, что был надо мной в море, расстилалась однообразная, унылая, неподвижная, холмистая площадь, уходившая вдаль. И, кроме меня, ни одной живой души, ни одной былинки…

В море было, по крайней мере, его движение и три немых спутника моих: ящики и бочонок. Здесь же не было ни единого звука, ни единого движения и тихо, тихо, до безотрадности тихо!..

Холод ночи придал мне бодрости, в которой я отчаялась, и я вновь поплелась вперед по песчаным холмам, оставляя за собой следы, заметаемые песком. Удивительное дело: никакого страха я положительно не чувствовала, и желание добраться до питья, вероятно, изгнало из меня все другие ощущения. Упершись взглядом мерцавшую вдали звездочку, я шла прямо на нее и даже мало обращала внимания на то, что звездочка поднималась все выше и выше.

Но это была, наверное, моя счастливая звездочка, так как она привела меня и к воде, и к пище, и к крову.

Как ни бодряще действовала на меня ночь, но отдохнувшие ноги мои не были все же ограждены от усталости, и я вновь начала утомляться и притом быстро. Поспешно сбегая, почти скатываясь с высокого холма, я только с большим усилием могла взбираться на соседний, правда, еще более высокий. Его почерневшая от безлунной ночи вершина казалась недосягаемой, тем более, что бок его был обыкновенно обрывист. Песок выскальзывал из-под моих лапок, и, сделав два скачка, я иногда на один опять спускалась вниз. С большим трудом, но все же я одолела это восхождение и, забравшись на гребень, присела на секунду отдохнуть перед новым спуском.

Так пробиралась я вперед, пока не забралась на один холм, показавшийся мне самым высоким.

Мой взор, упорно направленный было на звездочку, невольно скользнул по холмам, чтобы на минуту глянуть в открывшуюся новую ложбину. И вдруг передо мной промелькнуло что-то новое, непохожее ни на звездное небо, ни на черные холмы песков!

Это новое были красненькие огоньки, кучками и порознь сверкавшие вдали за ближайшими холмами, оказавшимися ниже того, на который я забралась. За этими огнями мой, хоть усталый, но зоркий глаз увидел нечто, напоминавшее отдаленное озеро, а на нем ясные черточки мачт.