Всеволод Соловьев - Портрет игумении

• Название: Портрет игумении
• Автор: Всеволод Соловьев
• Жанр: Историческая проза

Всеволод Соловьев так и остался в тени своих более знаменитых отца (историка С. М. Соловьева) и младшего брата (философа и поэта Владимира Соловьева). Но скромное место исторического беллетриста в истории русской литературы за ним, безусловно, сохранится.

Помимо исторических романов представляют интерес воспоминания

---

— Ты долженъ радоваться, милый мой, что не пріѣхалъ днемъ раньше, — сказалъ онъ, — когда мы проходили длинными корридорами. Вчера въ комнатѣ, которую я назначилъ для тебя, неожиданно провалилась печь, это бы не совсѣмъ пріятно потревожило твой сонъ. Поэтому мы теперь приготовили тебѣ ночлегъ въ старой башнѣ, тамъ ты будешь въ безопасности.

— Какъ въ лонѣ Авраама, — докончилъ я, думая только о томъ, какъ бы скорѣе улечься.

Пройдя еще длинный корридоръ и взобравшись по старой трещавшей лѣстницѣ на башню, мы наконецъ очутились въ просторной круглой залѣ. Черезъ нѣсколько минутъ я былъ одинъ и осмотрѣлся. Я замѣтилъ старинный, весело горящій каминъ, нѣсколько массивныхъ кожаныхъ креселъ изъ рѣзного чернаго дуба и свѣжую, только что приготовленную постель. Я поспѣшно раздѣлся, улегся и нѣсколько минутъ лежалъ съ открытыми глазами. Вдругъ я замѣтилъ, что моя кровать не была плотно придвинута къ стѣнѣ. Я поднялъ голову и увидѣлъ надъ собою большую картину въ тяжелой черной рамѣ. Сначала, при мерцающемъ свѣтѣ камина, я не могъ ничего хорошенько разглядѣть, но наконецъ увидѣлъ, что это старый портретъ и, судя по одеждѣ и четкамъ въ желтыхъ рукахъ, что это портретъ католической монахини или даже игуменіи. Вѣроятно, игуменіи, такъ какъ изъ бѣлаго сборчатаго воротника выглядывалъ большой крестъ. Черные блестящіе глаза смотрѣли на меня съ бѣлаго мертвеннаго лица и казалось все болѣе оживлялись.

Воображеніе мое мало-по-малу уносило меня въ то далекое прошлое, когда эта блѣдная женщина жила между живыми. Я начиналъ дремать подъ эти грезы. Вдругъ я встрепенулся — отчего — не знаю. Въ испугѣ я невольно взглянулъ на портретъ и — что же? Монахиня мнѣ кивнула головою!..

— Обманъ воображенія! — крикнулъ докторъ.

— Выслушайте до конца, — сказалъ полковникъ серьезно. — Монахиня мнѣ кивнула! Ледяная дрожь пробѣжала по моему тѣлу; я хотѣлъ вскочить и выбѣжать, но члены мои были неподвижны и какая-то невидимая сила пригвоздила меня къ кровати, а глаза мои къ портрету. Все было тихо въ замкѣ, даже вѣтеръ пересталъ шумѣть, только я не спалъ и не спала эта ужасная женщина… Она болѣе не кивала, но злобно улыбалась. Не спрашивайте меня, какъ это было возможно! Довольно того, что видѣлъ, какъ блѣдныя руки разжались, тонкія губы открылись и я услышалъ тихій, но внятный голосъ.

Полковникъ замолчалъ и провелъ рукою но лбу. Потомъ продолжалъ: „я услышалъ цѣлую грустную исторію разбитаго сердца. Ужасная женщина разсказывала мнѣ изъ своей черной рамы о томъ, какъ отняли у нея любимаго жениха, чтобы женить его на младшей, болѣе красивой, сестрѣ, а ее самое заперли въ монастырь, гдѣ только смерть избавила ее отъ горя“.

Я лежалъ съ открытыми глазами, не въ силахъ пошевелить пальцемъ.

„Я умерла, пронзительно шептала монахиня, но моя душа не можетъ успокоиться, пока я не найду и не обниму своего жениха“.

Дрожь меня схватила. Я слышалъ шелестъ чернаго платья, стукъ пятокъ, я чувствовалъ холодную струю воздуха на моей щекѣ. Я видѣлъ какъ вся фигура высвободилась изъ рамы — крикъ замеръ на моихъ губахъ.

Да, у меня не оставалось сомнѣнія! дѣйствительно монахиня приближалась ко мнѣ,- она хотѣла тащить меня въ свою могилу. Она уже стояла около моей кровати съ протянутой ко мнѣ рукою, губы ея были раскрыты. Вдругъ огонь въ каминѣ погасъ, полная темнота окружила меня. Я собралъ всѣ силы, чтобы подняться, но что-то тяжелое лежало на мнѣ и душило меня. Я страшно боролся съ этой женщиной; холодный потъ выступилъ на моемъ лбу… Но все напрасно, — въ страстной злобѣ охватила, она мою шею, мое тѣло… Еще разъ я приподнялся и старался отбросить ужасное привидѣніе, но вдругъ почувствовалъ ея дыханіе, поцѣлуй ея холодныхъ губъ на моемъ лбу.

Я вскрикнулъ и потомъ уже ничего не помню…

Когда я открылъ глаза — было свѣтло. Около меня, на кожаномъ креслѣ сидѣлъ дядя и съ озабоченнымъ лицомъ прикладывалъ компрессъ къ моему страшно болящему лбу.

— Ну, милый, ты это что такое продѣлываешь?

Я хотѣлъ подняться, но не могъ, я былъ какъ разбитый и едва нашелъ силу поднять голову къ портрету — но онъ исчезъ.

Дядя замѣтилъ движеніе.

— Да, признаюсь, не ожидалъ я этого отъ старой игуменіи: — сказалъ онъ.

— Игуменія?.. гдѣ она.

— А вотъ въ углу! Богъ знаетъ какимъ образомъ гвоздь выпалъ… Но вѣдь она могла тебя убить — вытерпѣть цѣлую ночь на себѣ такую тяжесть — не шутка!

— Такъ это правда? — вскрикнулъ я съ ужасомъ.

— Да, да, рама портрета тебѣ сильно поранила голову… По счастью мой старый Казимиръ рано утромъ вошелъ въ комнату и увидѣлъ все это. Ты лежалъ, хрипя подъ портретомъ, и кровь струилась изъ твоего лба.

— Значитъ, все это былъ только ужасный сонъ? — вскричалъ я съ радостью и разсказалъ дядѣ мое ночное приключеніе.

Сперва старикъ началъ было смѣяться, но по окончаніи моего разсказа поблѣднѣлъ и тихо сказалъ:

— Знаешь, что, я велю сжечь этотъ проклятый портретъ!

Такъ и сдѣлали…

Полковникъ замолчалъ, мы также не знали, что сказать, и тоже молчали. Наконецъ докторъ встрепенулся.

— Могу я вамъ высказать свое мнѣніе, любезный другъ?

— Отчего же нѣтъ?

— Съ вами былъ просто кошмаръ въ ту ночь.

— Можетъ быть, я не отрицаю.

— Да, невозможно и отрицать, съ какой-то яростью воскликнулъ докторъ. Все это очень легко объяснить. Вы были утомлены путешествіемъ, ваше воображеніе было возбуждено послѣ происшествія у памятника, кромѣ того поздній и сытный ужинъ — все это отличная подготовка для кошмара!

— А портретъ? — задумчиво спросилъ полковникъ.

— Портретъ? — сказалъ я — конечно портретъ тутъ главный виновникъ. Онъ упалъ на васъ и привелъ васъ въ оцѣпененіе, во время котораго вы все разсказанное не пережили въ дѣйствительности, а видѣли въ бреду.

— Гм! И это предположеніе можетъ быть вѣрнымъ, — отвѣчалъ полковникъ. — Ну, а ты что на это скажешь? — обратился онъ къ своему племяннику, который во время разсказа не разъ насмѣшливо улыбнулся.

— Я очень жалѣю, что мой двоюродный дѣдъ приговорилъ къ сожженію монахиню за ея позднюю любовь. Это autodafé было плохой наградой терпѣнію, съ которымъ въ продолженіи нѣсколькихъ столѣтій ждала она своего жениха. Ну можно ли было на нее сердиться…

Мы засмѣялись.

Полковникъ задумчиво качалъ сѣдою головою.

— Очень можетъ быть, что всѣ вы правы, господа, сказалъ онъ: но только на одно важное обстоятельство вы не обратили вниманія. Какимъ образомъ это случилось, что сонъ мой такъ удивительно согласовался съ дѣйствительной исторіей монахини.

— Неужели! — воскликнулъ съ изумленіемъ докторъ.

— Въ этомъ-то все дѣло… Представьте, что игуменія дѣйствительно нѣкогда, должна была пожертвовать для счастія своей младшей сестры женихомъ и была насильно пострижена. Это обстоятельство и заставило моего дядю сжечь колдовской портретъ и такимъ образомъ лишить его силы.

— И вы ничего про это не слыхали до того вечера? — спросилъ я.

— Ни слова! Развѣ молодой офицеръ интересуется такими вещами?

Мы молчали.

— Я разсказалъ вамъ только самый фактъ, — продолжалъ полковникъ, — но не въ силахъ передать словами испытанныхъ мною ощущеній и того впечатлѣнія, которое все это во мнѣ оставило. А впечатлѣніе было таково, что я до сихъ поръ нахожусь въ сомнѣніи — что это такое сонъ или дѣйствительность?

1917