Всеволод Соловьев - Современная жрица Изиды

• Название: Современная жрица Изиды
• Автор: Всеволод Соловьев
• Жанр: Публицистика

Мое знакомство с Е. П. Блаватской и «теософическим обществом».

---

Она, познакомясь со всѣми документами, относящимися какъ къ Блаватской, такъ и къ Могини, увѣряла, что все это пустяки, что на все это не стоитъ обращать вниманія. Наконецъ, получивъ письмо отъ Блаватской, уже начинавшей свое «теософское», обѣщанное мнѣ мщеніе, она принялась убѣждать m-me де-Морсье лишить меня всякаго довѣрія, какъ человѣка, способнаго на все, т. е. способнаго не только выдумать признанія «madame», но даже и поддѣлать ея письма.

Когда m-me де-Морсье высказала ей, что аттестаты, выдаваемые мнѣ теперь Блаватской, никакъ не могутъ быть блестящи, — она стала увѣрять, будто узнала обо мнѣ не черезъ Блаватскую, а отъ двухъ достойныхъ всякаго уваженія и довѣрія молодыхъ людей изъ русскаго посольства, сказавшихъ ей, что я «такой человѣкъ, съ которымъ нельзя знаться». Однако, найдя возможность объявить подобную вещь, она низачто не хотѣла назвать имена этихъ достовѣрныхъ лицъ. — Такъ и осталось для меня тайной — существовали эти анонимные враги мои въ дѣйствительности или были только «матерьялизованы» герцогиней, вдохновленной «вдовой Ашъ-Пе-Бе». По счастью, на сей разъ, грубая, обернутая анонимностью клевета попала на безплодную почву — m-me де-Морсье посмѣялась только надъ подобными ухищреніями…

Второе существо, оставшееся вѣрнымъ Блаватской, несчастный морфинистъ Драмаръ, дни котораго были уже сочтены, находился въ то время, ради своего здоровья, въ Алжирѣ. Узнавъ обо всемъ случившемся, онъ объявилъ письменно, что тоже «ничему не вѣритъ» и остается на своемъ президентскомъ посту съ цѣлью защищать до послѣдняго издыханія теософію — «cette religion sublime» и ея, направляемую махатмами, провозвѣстницу.

Его образъ дѣйствій былъ также совсѣмъ ясенъ. Полный неудачникъ, никому не вѣдомый маленькій сотрудникъ мелкой прессы, — онъ, въ извѣстномъ кругу, дѣлалъ себѣ имя фанатическими статьями о «теософіи». Запутавшійся въ своихъ мысляхъ атеистъ, захлебывающійся отъ злобы порицатель христіанства, о которомъ онъ не имѣлъ понятія, — онъ нашелъ «новую религію» и мечталъ обратить въ нее сначала Францію, а затѣмъ и весь міръ. Роль апостола не могла не соблазнять его.

А тутъ вдругъ основательница и первая провозвѣстница этой религіи оказывается такою! Конечно, можно пытаться отдѣлить Блаватскую отъ теософіи: но все же, въ данномъ случаѣ и въ данныхъ обстоятельствахъ, это не особенно легко, все же являются неожиданныя, большія задержки для успѣшнаго хода дѣла. А потому, хоть Блаватская и обманщица, надо прикрыть ея обманы и ее не выдавать. Онъ глубоко возмущался, что другіе «теософы» не понимаютъ такой простой истины.

Но вотъ, на нашемъ парижскомъ горизонтѣ, появился еще и третій личный другъ Елены Петровны, скомпрометтированный и возмущенный. Это былъ Гебгардъ-отецъ изъ Эльберфельда. «Madame» вызвала его къ себѣ въ Вюрцбургъ и (можно себѣ представить послѣ какихъ объясненій и сценъ) дала ему весьма почетную миссію: онъ долженъ былъ заставить меня молчать и отказаться отъ всѣхъ моихъ показаній, а, кромѣ того, поссорить со мною m-me де-Морсье во исполненіе правила: divide et impera. На меня рѣшено было дѣйствовать посредствомъ угрозъ, а m-me де-Морсье, какъ околдованную мною, слѣдовало вернуть на путь истины лестью.

Но дѣло въ томъ, что въ Вюрцбургѣ еще неизвѣстны были наши дѣйствія, да и Елена Петровна ничего не сказала ему о своей «исповѣди» и послѣднихъ письмахъ, очевидно не понимая ихъ значенія.

Herr Гебгардъ явился съ большимъ апломбомъ; но когда m-me де-Морсье, въ моемъ присутствіи, прочла ему мои показанія и переводы писемъ, — онъ представилъ изъ себя весьма жалкую фигуру.

Онъ, очевидно, не ожидалъ ничего подобнаго, онъ растерялся, до того растерялся, что не могъ произнести ни одного слова и поспѣшилъ изъ Парижа, чтобы обдумать «сообща» положеніе и хорошенько приготовиться къ исполненію возложенной на него миссіи. Онъ приготовился къ ней, какъ будетъ скоро видно, черезъ нѣсколько мѣсяцевъ.

Слѣдуетъ разсказать еще о неожиданномъ появленіи въ то время одной особы, которую мы считали навѣки поселившейся въ Индіи, въ «главной квартирѣ теософическаго общества». Когда, около конца 1884 года, Е. П. Блаватская отправилась въ Индію, съ цѣлью «разрушить заговоръ Куломбовъ», ее, между прочимъ, сопровождали (какъ она мнѣ писала въ приведенномъ мною выше письмѣ изъ Адіара отъ 3 января 1885 г.) «преданные друзья» — мужъ и жена Куперъ-Оклэй.

Это были молодые англичане, не очень давно поженившіеся. Жили они припѣваючи, въ полномъ достаткѣ и взаимной любви, пока судьба не познакомила ихъ съ Блаватской и ея обществомъ по фантастическимъ писаніямъ Синнетта. Они увлеклись «теософіей», да такъ увлеклись, что «madame» стоило мигнуть — и они объявили, что отнынѣ и «по гробъ жизни» отдаютъ себя дѣлу «теософическаго общества» и ѣдутъ въ Индію.

Продали они свою недвижимую и движимую собственность, все обратили въ деньги и отправились вмѣстѣ съ «madame» присутствовать при ея тріумфахъ и пополнять собою ея свиту. Когда я увидѣлъ Елену Петровну въ St.-Cergues, я спросилъ ее объ этихъ англичанахъ.

— О, они очень довольны своей судьбою! — отвѣчала она. — Его я оставила редактировать «Теософистъ», да и къ тому же онъ выбранъ секретаремъ «Общества», — словомъ замѣняетъ меня въ Адіарѣ.

— А жена его?

— Она помогаетъ ему во всемъ. Вотъ видите — еще одинъ примѣръ благодѣтельнаго вліянія «Общества». Что они такое были года два тому назадъ, эти Оклэи? Такъ себѣ, коптители неба, люди, не приносившіе пользы ни себѣ, ни другимъ. У нихъ не было никакой почвы подъ ногами, никакой цѣли жизни. Поэтому они помирали со скуки и ужь навѣрное кончили бы тѣмъ, что возненавидѣли бы другъ друга. Но теософія спасла ихъ; они отдали въ жертву «Обществу» все, что имѣли, но ничуть не побѣднѣли отъ этого — живутъ прекрасно вь Адіарѣ на всемъ на готовомъ, приносятъ большую пользу дѣлу и увѣряютъ, что никогда даже и не мечтали, во снѣ не видали такого благополучія и счастья. Мистриссъ Оклэй ходила за мною во время моей смертельной болѣзни и постоянно видала «хозяина». Она и теперь съ удовольствіемъ поѣхала бы за мною, чтобы служить мнѣ; но я не хотѣла отрывать ее отъ дѣла — она тамъ, особенно безъ меня, очень нужна…

То же самое разсказывала Елена Петровна и madame де-Морсье, знавшей довольно хорошо чету Оклэй и ими интересовавшейся.

И вдругъ, въ то время, какъ наши отставки, въ видѣ заказныхъ писемъ на имя мистера Оклэй, приближались къ Мадрасу, — мистриссъ Оклэй появилась въ Парижѣ, у m-me де-Морсье.

При первомъ взглядѣ на эту бѣдную даму можно было подумать, что она посѣтила насъ въ своемъ «астральномъ тѣлѣ», взявъ уроки «вылѣзанія изъ себя» у спеціалиста по этой части, челы Дамодара… Она была почти неузнаваема — такъ похудѣла, постарѣла, поблѣднѣла, такое истерзанное, испуганное и страдальческое выраженіе застыло на лицѣ ея.

Послѣ перваго ея краткаго визита, m-me де-Морсье назначила ей явиться на слѣдующій день для болѣе обстоятельной бесѣды и просила меня присутствовать при этомъ свиданіи.

— Она знаетъ очень многое и то, что она знаетъ — ее погубило, — сказала мнѣ m-me де-Морсье;- когда мы сообщимъ ей все, она, можетъ быть, въ свою очередь будетъ откровенна съ нами… Это совсѣмъ несчастная, погубленная женщина, съ разбитой жизнью и, вдобавокъ, безъ гроша денегъ. Все осталось тамъ… она бѣжала оттуда, навсегда, и вотъ теперь въ Парижѣ — знаете ли зачѣмъ? она пріѣхала брать уроки у парижскихъ модистокъ, съ тѣмъ чтобы, выучившись, открыть въ Лондонѣ модный магазинъ и такимъ образомъ заработывать кусокъ хлѣба. Ей ничего другого не остается. Не знаю только — выдержитъ ли ея здоровье — она неузнаваема — это тѣнь прежней мистриссъ Оклэй… вотъ сами увидите.

И я увидѣлъ, какъ уже сказано, бѣдное «астральное тѣло».

Когда m-me де-Морсье познакомила ее съ документами «дѣла» Могини и миссъ Л., а я — съ моими документами, она, въ большомъ волненіи, сказала намъ:

— Еслибъ я не была въ Адіарѣ и не бѣжала оттуда, то, разумѣется, меня поразили бы всѣ эти открытія. Но теперь ничто меня поразить не можетъ — я сама знаю гораздо бо#льшее и ужасное!

Она стала дрожать, и слезы брызнули изъ ея глазъ. Но какъ ни просили мы ее сказать намъ, что же именно ей извѣстно, что именно случилось съ нею, чего она была свидѣтельницей — она повторяла:

— Не спрашивайте! Это такъ ужасно и отвратительно! и я не могу, не могу, не смѣю, понимаете — не смѣю говорить… Если я хоть кому-нибудь открою то, что знаю, все пропало! о себѣ я не думаю — я все равно уничтожена, жизнь моя разбита… но мой мужъ… однимъ моимъ лишнимъ словомъ я погублю его…

Когда мы ее спрашивали — зачѣмъ же ея мужъ тамъ остался, да вдобавокъ еще такъ тѣсно связаннымъ съ «Обществомъ», въ качествѣ его секретаря и редактора «Теософиста», — она глухимъ голосомъ и съ отчаяніемъ въ лицѣ отвѣчала:

— Для него нѣтъ возврата… онъ навсегда связанъ съ ними… онъ уже не можетъ вернуться!!