Всеволод Соловьев - Современная жрица Изиды

• Название: Современная жрица Изиды
• Автор: Всеволод Соловьев
• Жанр: Публицистика

Мое знакомство с Е. П. Блаватской и «теософическим обществом».

---

На стр. 51-такъ же безцѣльное письмо и, вдобавокъ, въ немъ явно насмѣшливая фраза: „чудесъ не оберешься!“

Въ „Изидѣ“ говорится, что осенью 1884 г., въ Эльберфельдѣ, я такъ разчувствовался, видя „прекрасно съигранную искренность и горе Блаватской“, что поколебался и боялся думать, что она такъ ужъ обманываетъ. Я спрашивалъ себя: „а вдругъ моя подозрительность идетъ слишкомъ далеко? а вдругъ тутъ есть и правда?“ Два обрывка на стр. 52 только подтверждаютъ эту страницу „Изиды“.

Шутливое письмо на стр. 54–55 безцѣльно — и приведено только ради темной инсинуаціи, касающейся совсѣмъ посторонняго предмета.

Стр. 63-отрывокъ изъ моего письма о томъ, что мнѣ нѣтъ дѣла до «Общества» и что я подозрѣваю Блаватскую въ поддѣлкѣ нѣкоторыхъ «феноменовъ,» но все же люблю ее лично — не только безцѣленъ, а является лишь прямымъ подтвержденіемъ словъ моихъ въ «Изидѣ.» Г-жа Желиховская нарочно не приводитъ цѣльнаго письма, а выдергиваетъ и разбиваетъ его на части. А цѣлое еще было бы рельефнѣе, какъ полнѣйшее выясненіе моихъ тогдашнихъ отношеній къ Блаватской.

Стр. 69-доказываетъ только, что, какъ я и говорю въ «Изидѣ,» тогда мы еще ничего не знали и я не могъ вѣрить еще, хотъ и подозрѣвалъ Блаватскую во многомъ, такимъ ужаснымъ гадостямъ, въ которыхъ ее обвиняли Куломбы. Вѣдь тогда еще не было разслѣдованія «Общ. Псих. Изслѣд.» и я ничего не зналъ, а самъ еще не убѣдился и только хотѣлъ знать правду. Меня дѣйствительно глубоко возмущалъ тогда этотъ ужасный скандалъ за Блаватскую, какъ за русскую. Хоть и подозрѣвающій ее во многомъ — я вѣдь еще ни на что не имѣлъ явныхъ доказательствъ, я думалъ, что рядомъ съ обманомъ есть и настоящія, психическія ея силы и говорилъ; «позвольте, этакихъ-то ужасовъ ужь не можетъ быть, это ужь вѣрно клевета не нее и, во всякомъ случаѣ, прежде, чѣмъ вѣрить, надо изслѣдовать.»

Точно такъ-же какъ и я — думало я «Общ. Псих. Изсл.» — и учредило коммиссію, послало въ Индію Годжсона, который самъ пишетъ, что ѣхалъ увѣренный, что это клевета и измѣнилъ свое мнѣніе только въ виду явныхъ уликъ и доказательствъ. Вотъ мнѣ и надо было увидѣться съ нею — чтобы распутать все это и окончательно убѣдиться, насколько велика ея виновность. Еслибы она убѣдила меня, что невинна — я былъ бы очень счастливъ.

Стр. 96. Я сожалѣю о вѣроятности скорой смерти Блаватской — ну такъ что-жь?

Стр. 97. Я говорю по поводу дѣла Комарова при Кушкѣ, что близится время, когда русскій человѣкъ и индусъ сойдутся — ну такъ что-жь?

Стр. 100. Я желаю свидѣться съ Блаватской, говоря о томъ, что еслибы, какъ предполагалъ сначала, весной поѣхалъ въ Италію, такъ случайно встрѣтился бы съ нею. Разсказываю о парижскомъ кружкѣ и смѣюсь надъ дюшессой Помаръ — все это можетъ служить дополнительнымъ примѣчаніемъ къ разсказу объ этомъ времени въ «Изидѣ». Ну такъ что-жь? — спрашиваю я еще разъ.

Стр. 113. Письмо это писано осенью 1884 г. и касается Могини. Я очень заинтересованъ былъ этимъ талантливымъ, развитымъ и прекрасно образованнымъ индусомъ. Даже, какъ видно изъ моего разсказа, согласился чтобы онъ пробылъ у меня въ домѣ три дня во время своего пріѣзда въ Парижъ. Онъ читалъ лекцію у m-me Морсье.

«Говорилъ такъ хорошо, умно и, главное, кстати, что мнѣ сильно хотѣлось разцѣловать его браминское недотрожество моими опороченными винопитіемъ, мясоѣденіемъ и грѣховными поцѣлуями, устами (хоть я и шучу, но г-жа Желиховская вѣрно скандализована „грѣховными поцѣлуями“ — и печатаетъ эти слова мнѣ на пагубу).

Хоть я извѣстенъ здѣсь за скептика, ведущаго борьбу со всякой оккультностью и даже съ вами, но все же, такъ какъ извѣстно также, что я вашъ соотечественникъ и преданъ вамъ, какъ „Еленѣ Петровнѣ,“ то мои слова могутъ показаться пристрастными и не произвести должнаго впечатлѣнія. Между тѣмъ Могини — это что-то вродѣ маленькаго непогрѣшимаго папы, въ устахъ коего нѣтъ ни лжи, ни пристрастія. (Зачѣмъ эту последнюю фразу г-жа Желиховская печатаетъ жирнымъ шрифтомъ и подчеркиваетъ — неизвѣстно. Вѣдь ясно, что это мнѣніе не мое, а парижскаго кружка. Да еслибъ это было и мое тогдашнее мнѣніе — такъ что-жь изъ этого слѣдуетъ?) Въ виду этого я просилъ его повѣдать намъ все, что онъ знаетъ про васъ и сдѣлать характеристику. (Вѣдь это дѣйствительно было весьма интересно для всѣхъ, а для меня тогда въ особенности. Какъ они познакомились? гдѣ? когда? признаетъ ли Могини „оккультныя силы“ Блаватской? Онъ увѣрялъ — какъ вспоминаю я, наведенный на эти воспоминанія того дня моимъ письмомъ, — что „психическія силы“ Блаватской огромны), Онъ приступилъ къ этому прекрасно и началъ производить сильное впечатлѣніе. Но такъ какъ онъ думалъ ѣхать съ вечернимъ поѣздомъ, то, взглянувъ на часы, я убѣдился, что надо прервать немедля начатый разговоръ, спѣшить за его вещами ко мнѣ, накормить его и скорѣе на поѣздъ — не то опоздаетъ… (кто здѣсь поставилъ точки — я или г-жа Желиховская — не знаю). Вдругъ со мною случилось нѣчто странное! Я весь похолодѣлъ (трогали мои руки — какъ ледъ!) Голова пошла кругомъ, я закрылъ глаза; отъ меня, на бывшаго тутъ сомнамбула, Эдуарда, пошло нѣчто, отъ чего онъ сталъ всхрапывать — и вотъ я, съ закрытыми глазами, — увидѣлъ васъ и почувствовалъ, что вы желаете, чтобы Могини остался до утренняго поѣзда».

Тутъ опять не знаю чьи точки. Въ тотъ, для меня, печальной памяти 1884 годъ со мною было нѣсколько такихъ случаевъ, и три лечившихъ меня въ Парижѣ доктора знаютъ это и каждый врачъ, думаю, можетъ назвать, если не объяснить, подобную болѣзнь. Я внезапно холодѣлъ, чувствовалъ дурноту и слабость, передъ закрытыми глазами непремѣнно вырисовывалось чье либо лицо или какая нибудь сцена — и всегда съ «опредѣленной мыслью». Потомъ, очень скоро, все безслѣдно проходило. Эта болѣзнь, слѣдствіе слишкомъ долго потрясавшихся нервовъ, очевидно была серьезна, но мой выносливый и тогда молодой еще организмъ, по счастью, побѣдилъ ее. — Что мнѣ дѣйствительно тогда сдѣлалось дурно — это доказывается тѣмъ, что мои руки были холодны какъ ледъ, по свидѣтельству присутствовавшихъ. Что мнѣ представилось лицо именно Блаватской — это объясняется исключительно на ней сосредоточеннымъ вниманіемъ и разсказами о ней Могини. По приведеннымъ въ письмѣ соображеніямъ я самъ очевидно подумалъ, что хорошо бы Могини остаться до утра и эта мысль, естественно, присоединилась къ образу Блаватской. Теперь, черезъ девять лѣтъ, я очень хорошо знаю, что нечего искать въ этомъ нервномъ, болѣзненномъ явленіи какой-нибудь «передачи на разстояніи мысли и желанія» (фактъ возможный, окрещенный нынѣ именемъ «телепатіи»); но тогда… тогда и я и всѣ были въ поискахъ за «феноменами» и, главное, за феноменами Блаватской, тогда, какъ говоритъ въ своемъ письмѣ, приводимомъ мною, Шарль Ришэ. «nous étions tous déroutés». Меня спросили, что такое со мною — и я разсказалъ, Тогда рѣшено было сдѣлать опытъ и узнать, дѣйствительно ли «madame» передала на разстояніи свою мысль. Могини мы упросили остаться и докончить его блестящую бесѣду, показавшуюся достаточно убѣдительной.

«Теперь, понятное дѣло, всѣ ждутъ знать, что это такое было: дѣйствительная передача на разстояніи вашей мысли и желанія, ваше магнетическое на меня вліяніе — или моя фантазія, а пожалуй даже и выдумка. Больше всѣхъ, конечно, интересуюсь этимъ я, а потому прошу васъ не оставить насъ въ неизвѣстности. Если это было вѣрно, то пусть Могини немедля сообщитъ объ этомъ m-me де-Морсье, пока Драмаръ еще не уѣхалъ. Жду отъ васъ вѣсточки, будьте здравы и крѣпки. Подпись».

Это я писалъ Блаватской по просьбѣ и порученію кружка. Письмо мое было послано къ ней съ Могини. Легко понять, что еслибы Могини просто написалъ m-me де-Морсье, что Блаватская говоритъ: «да, желала и передала свою мысль на разстояніи» — это никого не убѣдило бы, даже лицъ всего болѣе увлекавшихся. Для удачи опыта мы, конечно, ждали чего нибудь особеннаго, доказательнаго, а не голословнаго утвержденія. Но опытъ не удался — и было рѣшено, что это не случай «телепатіи», а мое субъективное, нервное явленіе.

Для чего же приведено это письмо? Что Могини былъ интересенъ, великолѣпно говорилъ, что всѣ, а я пуще всѣхъ, хотѣли знать какъ можно больше о Блаватской и ея феноменахъ, что у меня въ то время были разстроены нервы, что я, не рѣшивъ еще капитальнаго вопроса о степени ея преступности, былъ расположенъ къ ней и готовъ былъ, пока это позволяла совѣсть, защищать ее, какъ мою соотечественницу, передъ иностранцами — все это и безъ того извѣстно читателямъ «Современной Жрицы Изиды»! Г-жа Желиховская приводитъ это письмо «для полной характеристики моихъ отношеній къ лицамъ, замѣшаннымъ въ новой сплетнѣ», — т. е. бывшей черезъ годъ послѣ того исторіи Могини и миссъ Л.,- а я привожу его какъ дополненіе къ страницѣ 98-й «Изиды», ничуть не идущее въ разрѣзъ съ моимъ разсказомъ. Я не считалъ тогда Могини ни обманщикомъ, ни лицемѣромъ, какимъ онъ впослѣдствіи оказался. Да я въ началѣ его исторіи съ миссъ Л. (пока не узналъ всѣхъ подробностей) не спѣшилъ со своимъ негодованіемъ, относительно этого дѣла. Только послѣ Вюрцбургскнхъ признаній Блаватской и сцены съ письмомъ къ нему миссъ Л. (стр. 223 «Изиды») я ужь не могъ, конечно, серьезно смотрѣть на интереснаго брамина. Въ первый же день по пріѣздѣ въ Парижъ я увидѣлъ у m-me де-Морсье миссъ Л. и она показалась мнѣ настолько неинтересной (у каждаго свой вкусъ — какъ оказалось), что я даже, подъ этимъ впечатлѣніемъ, снялъ съ Могини всякое обвиненіе и склоненъ былъ, въ данномъ случаѣ, считать его Іосифомъ. Блаватскую, назвавшую его «негодяемъ» — поторопившейся, а m-me де Морсье — тоже поторопившейся довѣриться этой, уже далеко не юной дѣвицѣ. Все это, какъ оказывается изъ моего письма (на стр. 115, 116) я сообщилъ m-me де-Морсье и успокоилъ Блаватскую фразой: «глядя на нее (миссъ Л.), конечно, никто не заподозритъ бѣднаго Могини».