Александр Нильский - Закулисная хроника. 1856 — 1894

• Название: Закулисная хроника. 1856 — 1894
• Автор: Александр Нильский
• Жанр: Биографии и Мемуары

Нильский Александр Александрович — известный артист (настоящая фамилия — Нилус). Родился в 1841 г. Учился в Санкт-Петербургском театральном училище, по окончании которого принят в Александринскую труппу и стал играть роли героев и любовников, подвергаясь нападкам печати, отказывавшей ему в горячности и видевшей в нем артиста, вполне подходящего на амплуа фатов и простаков. Критика стала доброжелательной, когда Нильский перешел на роли резонеров. Пребывая на Александринской сцене с 1858 г. по 1883 г. и с 1892 г. по 1897 г., Нильский переиграл множество ролей — от Гамлета, Карла Моора («Разбойники», Фердинанда («Коварство и любовь»), Годунова и Иоанна Грозного («Смерть Иоанна Грозного») до второстепенных и даже эпизодических лиц в комедиях и драмах В. Крылова, П. Гнедича, Н. Соловьева, Островского, Тургенева, всегда твердо зная роль. Нильский известен был по своим гастролям и провинции. В 1889 — 92 г. он был антрепренером Александровского театра в Гельсингфорсе. Ему обязана была отчасти М.Г. Савина своим дебютом на Александринской сцене. В «Историческом Вестнике» 1893 — 94 годов и 1899 г. напечатаны «Воспоминания» Нильского (отдельно под заглавием «Закулисная хроника»).

---

Чересчур ничтожные сборы в русском театре объясняются тем, что богатый люд из шведов русских спектаклей не посещает вовсе, а русская публика, состоящая преимущественно из небогатого офицерства местных войск, не имеет возможность бывать часто в театре, благодаря скромности своих достатков. В виду этого существовал такой «облегченный» порядок продажи билетов, практиковавшийся успешно при мне, до меня, вероятно и после меня: антрепренер выдавал полковому казначею или адъютанту книжки с контрамарками, которые в продолжение месяца и разбирались гг. офицерами. После же получки жалованья 20 числа антрепренеру вручались от казначея следуемые ему за места деньги со скидкой 15 %. Это было большим удобством для военных зрителей и прямой выгодой для антрепризы. Без этого, можно с уверенностью сказать, театр пустовал бы постоянно.

Гельсингфорская публика в мое время не была расточительна на подарки актрисам, а про актеров в этом отношении и речи быть не может. Чтобы подать какой-нибудь любимице-бенефициантке букет, стоящий 15 марок, собирали иногда подписку с 15 особ, а из ценных подарков подносили чайные ложечки. И это считалось уже выдающимся событием, о котором разговаривала чуть ли не вся русская колония…

До сих пор я все говорю о материальной стороне антрепризы; что же сказать о нравственной и артистической?

После сезона неудач и оплошностей я пришел к убеждению, что с моим характером трудно антрепренерствовать вообще и в Гельсингфорсе в особенности. Нужно было приложить много старания, чтобы ужиться со взглядами ближайших к театру лиц, так же как сохранять миролюбивые отношения с некоторыми актерами, халатно относившимися к своим обязанностям, и в особенности с актрисами. Распорядители прежде всего требовали видимого поклонения их власти и всякой угодливости. Требовали, чтобы спектакль шел, как на почтовых, и кончался, как можно раньше. Делались очень любезные замечания, если антракт затягивался почему либо на лишние 5 минут. К положению антрепренера было полнейшее равнодушие. Я терпел убытки, и никто на них не обращал внимания. На мои просьбы об облегчении непроизводительных расходов заведывающий театром отвечал однажды с улыбкой:

— Полноте, батюшка! У вас толст карман.

Он слышал от кого-то, что я очень богат.

В первый сезон я потерял своих 1.500 рублей и, несмотря на согласие дирекции уничтожить контракт, остался и на второй год, рассчитывая возвратить убыток и предполагая на будущее время устроиться с антрепризой гораздо распорядительнее. Действительно во второй раз я не понес убытков, но потерянного, однако, не вернул…

Теперь два слова об артистах.

Они обыкновенно кричат о недобросовестности антрепренеров, эксплоатирующих их актерский труд, но надо иногда войти и в положение антрепренера, с которым гг. артисты поступают бесцеремонно и слишком недобросовестно. Например: одна актриса, довольно уже пожилая и некогда известная в провинции на ролях ingenue, сама напросилась ко мне на службу и подписала контракт месяца за три до отъезда в Гельсингфорс, причем получила авансом месячное жалованье и дорожные деньги. Накануне же отъезда, поздно вечером, является она ко мне и просит увольнения от службы, так как она по семейным делам не может отлучиться из Петербурга.

— Что же вы думали раньше, сударыня, — сказал я. — Через пять дней надо открывать спектакли, — где же я найду сейчас актрису на ваше место?

— Не могу… Делайте, что хотите, но я ехать не могу…

— Ну, делать нечего, Бог с вами! Пожалуйте обратно деньги…

— Денег у меня нет.

— И ехать не можете, и денег нет!.. Вот так сюрприз! Что же мне-то прикажете делать? Ведь другая тоже спросит с меня аванс.

— Ну, относительно последнего вы не беспокойтесь! — вскричала она. — Я вам сию же минуту могу привести такую актрису, которая примет мой долг на себя и с удовольствием поедет к вам служить. Она, конечна, не такой талант, как я, но ничего себе, а главное выгодна для вас в том отношении, что вы можете не давать ей бенефиса.

— Поезжайте сейчас же за вашей актрисой, — сказал я торопливо. — Теперь рассуждать не приходится. Завтра ведь уезжать надо.

Через час действительно она доставила мне актрису, которая взялась за нее поехать; но, увы, я-то с ней далеко не уехал. Хорошо еще, что публики бывало мало в театре. Значит, нет худа без добра!

Во второй сезон антрепризы сам я почти не участвовал, как актер, а ограничился только обязанностями режиссера. Меня ужасно занимала постановка пьес с молодыми актерами, из которых иные в настоящее время играют в провинции и пользуются успехом. Приезжал ко мне на гастроли Дарский, выписывал я по желанию публики П. И. Вейнберга, но ни тот ни другой сборов не сделали…

В числе служивших у меня артистов были люди, занимавшиеся сами когда-то антрепризой, и да избавит Бог каждого антрепренера приглашать подобных господ. Все, что только возможно представить себе неприятного в омуте театральных болот, всего можно ожидать от них. Эти субъекты мутили артистов, вооружали публику против меня, и я от всего сердца перекрестился, когда судьба порвала мои с ними отношения.

По оставлении гельсингфорсской антрепризы, у меня свалился с плеч камень, и я дал себе слово не связываться с этим мучительным делом.

Здесь приходится остановиться в рассказе, до более удобного времени, когда настанет пора и возможность поведать и напечатать многое еще, виденное мною в недалеком прошлом за кулисами наших театров.

В заключение же моего повествования, начав эту хронику с эпиграфа, взятого мною из стихотворений нашего старейшего артиста-ветерана, Петра Андреевича Каратыгина, я приведу его же стихи, написанные им самому себе в исходе февраля 1873 года, за несколько дней до празднования его пятидесятилетнего юбилея, после которого он напрасно ожидал, что тогдашнее начальство, может предложить ему покинуть навсегда сцену и уволиться от театра. Этого конечно не случилось, да и не могло случиться в те времена ни с одним из заслуженных актеров подобных ему. П. А. Каратыгин, как и все императорские артисты, предшественники его, до кончины своей оставался на службе дирекции. Помещаемое здесь стихотворение отчасти характеризует, как тогдашние, так и нынешние театральные нравы, Вот что посвятил самому себе остроумный Петр Андреевич:

Вот наконец и мой подходит юбилей…
И мне готовятся овации быть может,
И скажут много мне экспромптов и речей,
И кто-нибудь еще куплет застольный сложит…
И будет все как было у других:
Тот руку мне пожмет, другой в объятьях сдавит
И от лица товарищей моих
Наш милый режиссер привет мне прокартавит!

Ломать комедию ведь нам не привыкать:
И тот кто мне подчас так зло вредил по службе,
Публично станет уверять
И в уважении своем меня и дружбе!
Полвека прослужить — заслуга не важна;
Быть может, как артист, не стою я почета…
Но вот, чем жизнь моя почетна и красна:
Не вынес я ни одного пятна
Из театрального болота!

А. Нильский. КОНЕЦ

1897

Иллюстрации

Примечания

1

В этот знаменательный для меня после спектакля вечер, П. С. Федоров в первый раз пригласил меня к себе ужинать и пить чай. С этого времени и началось наше продолжительное знакомство.

2

Действие 3-е, — явление 4-е

3

Комната для пожарных при Александринском театре

4

Дачная местность близ Петербуга

5

Прасковьей Сергеевной звали жену Павла Степановича.

6

Петербургский градоначальник

7

В конце пятидесятых годов

8

мазурку