Николай Лейкин - Подход

• Название: Подход
• Автор: Николай Лейкин
• Издательство: С.-ПЕТЕРБУРГЪ Типографія Р. Голике, Троицкая улица, д. No. 18. 1893.
• Жанр: Русская классическая проза

Лейкин, Николай Александрович [7(19).XII.1841, Петербург, — 6(19).I.1906, там же] — русский писатель и журналист. Родился в купеческой семье. Учился в Петербургском немецком реформатском училище. Печататься начал в 1860 году. Сотрудничал в журналах «Библиотека для чтения», «Современник», «Отечественные записки», «Искра». Большое влияние на творчество Л. оказали братья В.С. и Н.С.Курочкины. С начала 70-х годов Л. - сотрудник «Петербургской газеты». С 1882 по 1905 годы — редактор-издатель юмористического журнала «Осколки», к участию в котором привлек многих бывших сотрудников «Искры» — В.В.Билибина (И.Грек), Л.И.Пальмина, Л.Н.Трефолева и др. Основная тема многочисленных романов, повестей, пьес, нескольких тысяч рассказов, очерков, сценок Л. - нравы петербургского купечества. Однако комизм, с каким Л. изображал серость купеческо-мещанского быта, носил поверхностный характер. Основной жанр Л. - сценки. Даже его романы («Стукин и Хрустальников», 1886, «Сатир и нимфа», 1888, и др.) представляют собой ряд сцен, связанных единством лиц и фабулы. Л. привлек в «Осколки» А.П.Чехова, который под псевдонимом «Антоша Чехонте» в течение 5 лет (1882–1887) опубликовал здесь более двухсот рассказов. «Осколки» были для Чехова, по его выражению, литературной «купелью», а Л. - его «крестным батькой» (см. Письмо Чехова к Л. от 27 декабря 1887 года), по совету которого он начал писать «коротенькие рассказы-сценки».

---

— Эка дура! Вотъ дура-то! покачалъ головой кабатчикъ.

— Да и другихъ бабъ подговариваетъ. Ты вотъ что, Аверьянъ Пантелеичъ, ты попробуй ее самоваромъ ублажить, подари ей самоварчикъ, такъ, можетъ, она и сдастся.

Кабатчикъ поднялъ руки къ верху и воскликнулъ:

— Господа, да вѣдь съ одного вола семь шкуръ не дерутъ, а вы хотите содрать двадцать!

— Не надо ей самовара. Ну, будетъ она одна несогласна — плевать, сказалъ Емельянъ Сидоровъ.

— Да вѣдь мужъ ея Иванъ Епифановъ будетъ несогласенъ на сходкѣ, возразилъ староста.

— Да вѣдь ужъ несогласные на сходкѣ все равно будутъ, безъ этого нельзя. А то ежели всѣмъ самовары дарить, то и въ самомъ дѣлѣ очень много. Вотъ Буялихѣ сапоги для дочери или четыре рубля — это точно. Я такъ и сказалъ ей. Да подари ей кофейникъ.

— Сапоги и кофейникъ! Охъ! вздохнулъ кабатчикъ.

— Да ужъ этой надо. Этой-то я такъ и сказалъ

— Сапогъ довольно! Чего ее ублажать! спорилъ староста.

— Мало, Семенъ Михайлычъ, мало. Женщина у себя въ домѣ пирушку дѣлаетъ.

— Да вѣдь угощеніе-то будетъ не ея.

— Все равно.

— Никакихъ я кофейниковъ, никакихъ я самоваровъ… началъ было кабатчикъ.

— А моей-то женѣ кофейникъ обѣщался? Безъ этого нельзя, перебилъ его Емельянъ Сидоровъ. — Да вотъ еще что… Гдѣ тѣ колеса-то, что мнѣ отдать ладилъ?

— Послѣ колеса! Успѣешь! Чего тебѣ? Не пропадутъ колеса, сказалъ староста. — Сначала Аверьянъ Пантелеичъ пусть потчуетъ насъ, Мы въ гости къ нему пріѣхали. Въ трактиръ къ себѣ поведешь или здѣсь угощать будешь?

Соображая всѣ тѣ громадные расходы, которые придется ему понести на подкупъ міра, кабатчикъ растерянно чесалъ затылокъ.

— Да ужъ садитесь здѣсь. Сюда я велю подать закуску и выпивку, сказалъ онъ. — А то тамъ съ одного ваши мужики на меня налетать будутъ. Полонъ трактиръ вашими мужиками, и только и ждутъ того, чтобы я вышелъ и чтобы съ меня угощеніе стянуть.

— Безъ угощенія, братъ, ау! Безъ угощенія ничего не подѣлаешь! подмигнулъ староста, опускаясь на стулъ около стола.

— Да вѣдь ужъ я поилъ ихъ, господа. Никому не отказалъ. Всѣмъ была отпущена водка и пиво было дадено.

— А ты пои до туману. Не жалѣй. Все это тебѣ потомъ въ пользу… Жалѣть тутъ нечего, наставлялъ Емельянъ Сидоровъ.

Кабатчикъ пошелъ въ кухню къ женѣ распорядиться насчетъ угощенія для гостей и спросилъ:

— Колбаски вамъ на закуску-то къ водкѣ подать?

— Вали и колбаски, вали и ветчинки. Рыбки, ежели есть. Ужъ пріѣхали отъ деревни набольшіе головы къ тебѣ, такъ ты угощенія не жалѣй, отвѣчалъ Емельянъ Сидоровъ.

— Ты яишенку съ ветчинкой намъ сооруди — вотъ что, прибавилъ староста.

— Ладно.

Кабатчикъ сдѣлалъ движеніе.

— Постой, постой… остановилъ его Емельянъ Сидоровъ. — Килечкой еще попотчуй, да селяночку нельзя ли?

— Да ужъ останетесь довольны. Господи! раздраженно проговорилъ кабатчикъ и удалился.

X

Староста и Емельянъ Сидоровъ прображничали у кабатчика далеко за полдень. Кабатчикъ еле могъ ихъ выжить отъ себя. Оба гостя были совсѣмъ пьяны. Уѣзжая домой, староста долго искалъ глазами, что бы ему выпросить у кабатчика, и наконецъ выпросилъ баранью шапку, висѣвшую въ прихожей на гвоздѣ. Съ лѣстницы гости еле сошли. Садясь въ телѣгу, они долго лобызались съ кабатчикомъ и клялись ему въ вѣрности. Въ телѣгу имъ положили по ведерному боченку водки, а для Емельяна Сидорова, кромѣ того, и передній скатъ колесъ. Староста, видя, что Емельянъ Сидоровъ уѣзжаетъ съ новыми колесами, позавидовалъ ему и сталъ просить у кабатчика себѣ дугу, стоявшую тутъ же подъ навѣсомъ, гдѣ они садились въ телѣгу. Кабатчикъ далъ дугу. Выѣзжая уже со двора. Емельянъ Сидоровъ вдругъ остановился въ воротахъ.

— Ахъ, да… Жена наказывала, чтобы я чайничекъ трактирный, расписной, у тебя попросилъ ей для заварки чая. Ихъ у тебя въ трактирѣ, поди, много напасено, а нашъ-то дома трещину далъ, такъ какъ бы не развалился.

Кабатчикъ пожалъ плечами, но велѣлъ дать и чайникъ. Опять прощанія и изъясненія въ любви и вѣрности, и наконецъ гости уѣхали.

— Ну, народъ нынче! вздыхалъ кабатчикъ, покачивая головою послѣ отъѣзда гостей. — Да это цыганскіе какіе-то, а не русскіе мужики! И того имъ дай, и это подари, и того поднеси… Тьфу, пропасть! Да они меня какъ липку обдерутъ до тѣхъ поръ, пока міръ составитъ приговоръ о дозволеніи открыть въ деревнѣ заведеніе. Надо кончать съ этимъ дѣломъ, скорѣе кончать, рѣшилъ онъ.

Только что староста и Емельянъ Сидоровъ уѣхали, явилась вдова старуха Буялиха, та самая баба, у которой предназначалось сдѣлать вечеринку для угощенія колдовинскихъ бабъ. Это была высокая, тощая женщина лѣтъ подъ шестьдесятъ, въ ситцевой ватной кацавейкѣ и сильно потертомъ головномъ платкѣ. Отрекомендовавшись кабатчику, она сказала:

— Уговориться пришла насчетъ пирушечки этой самой.

— Да вѣдь Емельянъ Сидоровъ и староста сейчасъ уговорились со мной. Вечеринка для бабъ будетъ у тебя въ избѣ послѣзавтра, угощеніе и посуду я пришлю съ человѣкомъ, закуску тоже, такъ чего же тебѣ?.. отвѣчалъ кабатчикъ.

— Такъ-то такъ, оно это дѣйствительно, но надо съ твоей милости задаточку за труды.

— Какого такого задатку? На сапоги для твоей дочери три рубля я послѣ всего этого происшествія дамъ, платокъ ситцевый ты вмѣстѣ съ другими бабами получишь.

— Нѣтъ, милый, безъ задатку я не согласна. Рубль задатку, тогда такъ. Да и на сапоги не три рубля, а четыре. Какіе же это сапоги за три рубля! У меня дочь-то невѣста. Надо ей польскіе сапоги.

— За три рубля можно и польскіе сапоги купить. У меня жена, вонъ, за три рубля носитъ.

— Ты рубликъ-то дай — вотъ что. А тамъ на сапоги потомъ можешь, пожалуй, и три рубля. Ужъ Богъ съ тобой… Я согласна, стояла на своемъ старуха.

Кабатчикъ далъ.

— Вотъ спасибо, вотъ за это благодарю, заговорила старуха. — Ну, а кофейникъ-то мѣдный сейчасъ можно мнѣ получить?

— Какой такой кофейникъ? Я кофейникъ не обѣщалъ, отвѣчалъ кабатчикъ.

— Что ты! Что ты! Мнѣ Емельянъ Сидорычъ сказалъ, что хорошій мѣдный кофейникъ.

— Кофейникъ это я его женѣ обѣщалъ, а не тебѣ.

— А я-то что же за обсѣвокъ въ полѣ? Я вечеринку для бабъ устраиваю, да буду безъ кофейника? Нѣтъ, я не согласна, коли такъ. Что жъ это такое! Это ужъ обида.

— Какъ не согласна? Емельянъ Сидоровъ съ меня вчера пять рублей взялъ, чтобы уговорить тебя на вечеринку. Сегодня пріѣзжалъ и сказалъ, чтобы я былъ спокоенъ.

— Да что мнѣ Емельянъ Сидоровъ! У меня мой домъ, а не Емельяна Сидорова. Онъ только мнѣ свойственникъ приходится и ничего больше. Нѣтъ, ужъ кофейничекъ-то пожалуйста… Я только на кофейничекъ-то и польстилась, а то бы и вниманія не взяла. Шутка ли вечеринку устроить для всѣхъ бабъ!..

— Да ты сама, что ли, устраивать-то будешь? Вѣдь угощеніе-то будетъ мое, посуда моя, даже свѣчей привезу, чтобы тебѣ освѣтиться.

— Ты и керосинчику привези. У меня двѣ лампочки.

— Ладно. Привезу и керосину бутылку.

— Что бутылку! Ты жестяночку фунтовъ въ двадцать, да чтобы и жестяночка мнѣ осталась.

— Бочку еще не привезти ли! Это, наконецъ, несносно! Что это такое! вспылилъ кабатчикъ. — Да что вы меня ободрать хотите, что ли! Ну, куда тебѣ столько керосину?

— Да ужъ кабакъ открываешь у насъ, такъ надо отъ тебя и попользоваться. Шутка ли? Какое у насъ въ деревнѣ потомъ пьянство начнется! А у меня сынъ загульный. Пріятно нешто мнѣ все это? Грѣхъ на душу беру, бабъ подговариваю, чтобы ротивъ кабака не галдѣли, такъ ужъ было бы за что грѣшить. Нѣтъ, безъ кофейника и керосина я не согласна.

— Ну, ладно, ладно. Будетъ тебѣ кофейникъ, не кричи.

— И чтобы полпуда керосину. Это безпремѣнно, и съ жестянкой…

— Охъ! громко вздохнулъ кабатчикъ. — Да это жиды какіе-то, цыгане!

— Чего ты, милый, ругаешься-то? Мы тебѣ пользу устраиваемъ, душу свою продаемъ, а ты…

— Ладно, ладно. Привезутъ тебѣ послѣзавтра керосинъ и кофейникъ вмѣстѣ съ угощеніемъ и посудой. Иди съ Богомъ! Рубль получила, и иди.

Кабатчикъ ушелъ изъ кухни, гдѣ принималъ Буялиху.

— Какъ, иди! воскликнула она ему въ слѣдъ. — Я къ тебѣ въ гости пришла, а ты: иди. Ты меня долженъ попотчевать. Всѣхъ потчевалъ, а я — иди. Обязанъ попотчевать. Мы для тебя все устраиваемъ, хлопочемъ, бабъ подбиваемъ, а ты вонъ меня гонишь.

— Да вѣдь всѣхъ васъ, колдовинскихъ бабъ, рѣшилъ я послѣзавтра у тебя попотчевать, сказалъ кабатчикъ, остановившись. — Вѣдь у тебя въ домѣ будетъ обширное угощеніе, такъ чего жъ тебѣ еще?

— То особь статья, а это особь статья, отвѣчала старуха. — Сегодня я къ тебѣ въ гости пришла. Вотъ тоже люди-то! Шла, шла, четыре версты перла, думала, что встрѣтятъ меня тутъ, какъ родную, на почетное мѣсто посадятъ, а ты даже рюмочкой водочки съ пивцомъ не хочешь попотчевать.

— Ну, садись, тутъ въ кухнѣ къ столу. Сейчасъ тебѣ подадутъ угощеніе. Анна Ивановна! Угости тутъ вотъ одну колдовинскую гостью, вызвалъ кабатчикъ изъ комнатъ свою жену.