Алексей Смирнов - Пикник

• Название: Пикник
• Автор: Алексей Смирнов
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Куда же ты хочешь пойти? - спросила мама, садясь напротив и берясь за тоненький бутерброд двумя пальцами. Папа пасмурно поглядел на ее пищу, опустил глаза.

- На лужок и на холм, - буркнул он и располосовал яичницу крестом.

Мама с облегчением вздохнула и обратилась к мальчику, который ступил на порог кухни:

- Сынуля, ты пойдешь на лужок? Разведем костер, пожарим колбаску...

Тот пожал плечами и молча прошел на свое место: высокий табурет, обитый клеенкой.

- Естественно, он пойдет, - вмешался папа, с равнодушным усилием прожевывая еду. - Не здесь же ему оставаться. Он же со страху помрет. Мы вернемся, а тут лежит такой трупик холодненький, весь в пятнышках. И двери с окнами заколочены, на всякий случай. Чтобы привидения не лезли.

При свете дня сын держался увереннее.

- Привидений не бывает, - возразил он и ковырнул омлет, специально для него приготовленный.

- Неужели? - с набитым ртом удивился папа. - Чего же ты боишься?

- Невидимого.

- О да, - папа закивал, будто китайский болванчик. - Это блестящий выход из положения. Оппоненты повержены, крыть нечем, совесть чиста.

Мальчик, привлеченный красным, потянулся за кетчупом. К отцовской иронии он уже привык настолько, что совсем не реагировал на нее. Кроме того, он не понял, кто такие оппоненты.

- Корзинку возьмем? - спросила мама.

- Угу, - отец уже почти покончил с яичницей.

- А которую?

- Среднюю, - сказал отец после секундного размышления. - У которой ручка обмотана.

- Тогда я начинаю паковаться, - мама встала из-за стола, не допив чай. - Я думаю, надо взять хлеб, сыр, упаковку сосисок... или две?

- Одну, - папа махнул рукой. - Обожраться там, что ли?

- Замечательно, - приговаривая, та стала выгружать продукты из холодильника. - Огурчики, конечно, помидоры... лук положить?

- Не надо лук, - поморщился муж. - Мы же не настоящий шашлык будем делать - куда он нам? Мы же так, отметиться.

Они еще долго совещались, отбирая одно и отвергая другое.

- Я во двор пошел, - сказал сын и вышел из-за стола, не дожидаясь ответа.

Ему никто и не стал отвечать.

Мальчик немного постоял на крыльце, потом соскочил на дорожку и замешкался при виде Кресла Смерти. Это был обыкновенный шезлонг, очень старый и ветхий, дышавший на ладан. Он принадлежал еще бабушке мальчика, папиной маме - принадлежал так давно и прочно, что она, приезжая на дачу, буквально срасталась с ним. Кресло, казалось, невидимой трансформацией конфигураций подстраивалось под бабушку. В результате наступала пусть неприглядная, но несомненная гармония, не позволявшая посторонним помышлять о Кресле; они приходили на пляж, бабушка наполовину раздевалась, оставаясь во фланелевом трико и многососковом, сегментарном лифе, доходившем до пупа. Раздевшись, она осторожно вливалась в услужливую полотняную форму. С доброжелательным торжеством она взирала из Кресла, посверкивая черепашьими очками; папа носил ей соки в китайском термосе. Потом бабушки не стало, и кресло простояло все лето завернутым в целлофан и перехваченным бечевкой. Однако ровно через год о Кресле вспомнили; мальчик до сих пор ощущал неприятную дрожь, которая застигла его при виде мамы, усевшейся в шезлонг, как будто теперь была ее очередь в нем сидеть - с этого момента он и превратился в Кресло Смерти.

Но мне-то еще рано умирать, подумал вдруг мальчик и, решившись прервать зарождавшуюся традицию, сел в Кресло. Ему стало очень удобно, и он на какое-то время забыл про обыденные огорчения.

И хочется замереть, думал он, и остановить все, как мечталось Фаусту, о котором он слышал от папы - нетерпеливого и жадного до преждевременного просвещения; и хочется видеть день и ночь, не колеблемые ни слабейшим ветром, хочется гладить непотревоженные яблони, и тянет расцеловать капусту, и благословить чумовых котят, и пожелать счастливого пути грузовому поезду. А те Маяки, что орут со всех дач, хочется врубить еще громче, потому что и они, по незнанию, делают то же важное дело. И хочется, чтобы белый мяч, забытый на тропинке, так и лежал, пока не прискачут четыре всадника из Страшной Суперкниги, но чтобы он и после - лежал.

Ветер трепал вывешенные полотенца и в клочья разметывал мечтавшийся штиль.

Вышла мама, в руках она держала резиновые сапоги.

- Надень на всякий случай.

- Сама-то в босоножках, - надулся сын. - Не хочу я их надевать, у меня в них носок сбивается.

- Надень, тебе сказано! - та повысила голос. - Никто не собирается сидеть с тобой, заболевшим, день-деньской. Ты посмотри на небо!

Мальчик задрал голову. Мелькало солнце; кучевое облако наслаивалось на легкое, перистое; последнее было меньше и казалось, что это оно скользит за первое, а в небесах разворачивается иллюстрация к задачке на относительность движения из школьного учебника: поезд стоит, поезд идет, оба идут.

Появился папа, одетый в солдатские брюки и куртку. Из-под воинственных брюк, оповещавших о будничной готовности переносить тяготы и лишения, выглядывали нелепые, разношенные ботинки цвета подпорченной охры. На папиной голове плотно сидел фальшивый тропический шлем, купленный в электричке.

Прищурясь, папа настороженно осматривал окрестности. Его руки самопроизвольным ходом оглаживали карманы, глаза метались, перескакивая с хозяйственной утвари на зыбкое, неверное солнце. Кто-то прожужжал, и папа, оскалив свои ровные, крупные зубы, яростно отмахнулся.

Его осенило, он поднял палец:

- Бумагу забыл!

Папа нырнул в темный проем двери и тут же вернулся, держа в руках рулон. Отмотав от него приличное полотенце, он аккуратно сложил ленту и сунул в нагрудный карман.

- Похоже, все, - он шагнул с крыльца. - Ну? Отправляемся?

- Отправляемся! - весело сказала мама и указала на корзинку, которую папа послушно подхватил, просунул руку под ручку и тяжело двинулся к покосившимся воротцам. Мама поспешила пристроиться рядом, сын шел позади них и уныло смотрел на свою грушевидную тень.

Они покинули участок и пошли по широкой дороге, поднимавшейся в гору. Слева проплывали разноцветные дачи, обросшие пыльной зеленью и подкрашенные шиповником; справа тянулся заболоченный жидкий лесок, в который никто не ходил, и который, по всей вероятности, доживал свои последние годы, ожидая, когда его истребит и подсушит безудержное строительство. На дорогу то и дело присаживались дерганые трясогузки; из-под калиток рычали и тявкали уморительные шавки. Через сотню метров дорогу пересек озабоченный пегий кот, бежавший носом к земле. Мальчик ступил на обочину, выдернул свистнувшую травинку и поднес к губам.

- Не бери в рот! - казалось, что папа затылком следит за его действиями.

Мама сочла нужным вмешаться:

- Ну, ты уж прямо тормозишь его, будто тут радиация!

- Радиация! -фыркнул отец. - Когда радиация - поздно будет.

С чьего-то двора пахнуло гнилой рыбой.

- Пойдем быстрее, - попросила мама.

Мальчик уже обогнал их и шагал впереди, размахивая зажатым в кулак стебельком.

Путь теперь лежал под уклон, и домики послушно катились с горки. Строго прислушиваясь к радиопозывным, путники шли мимо черных вил, торчавших из навозного холмика; прочь от брошенного в траве автомобильного остова, ржавого и облезлого, заросшего бурьяном; куда подальше от лопухов и юрких птиц; стороной от дождевой бочки с подозрительной водой; одесную огородного пугала, бившегося в судорогах на холодном ветру. Сухость и влажность, вода и огонь, и пятое, сборное образование, пятая дачная эссенция - держащаяся особняком и вмещающая остальные. Плюс неожиданные люди в огородах, как сомнительные вкрапления в безлюдную природу.

Через двести шагов проселочную дорогу раздавило расплющенное шоссе. Папа замедлил ход и придержал маму за локоть. Он остановился на кромке асфальта и внимательно посмотрел налево. Оттуда вмиг приехал стрекозий спортивный велосипед, стрекотавший монотонно и мягко, как часы; велосипедист был в очках и тоже смахивал на стрекозу. Когда он скрылся, шоссе онемело. Тройка пешеходов пересекла шершавую ленту, напомнившую мальчику аварийный запас бумаги в отцовском кармане, и углубилась в новое садоводство.

- Да что же это - гонит и гонит, - сказала мама, глядя из-под ладони в небо, где тучи громоздились друг на дружку сырыми ломтями, чередуясь с прожилками белесой голубизны.

- Поторопимся, - сказал папа и остановился, чтобы прикурить. Он тут же выругался, ибо слепень пристал к нему при первых признаках обездвиженности объекта. - Вот же чертова сволочь! И ветер ему нипочем.

По счастливой случайности папе удалось сбить слепня на землю так, что тот, опрокинутый навзничь, забился, охваченный тупой паникой. Мальчик опередил отца и с чувством впечатал его каблуком в песок, провернувши три раза, будто затаптывал окурок.

- Правильно, - сказал папа, перевесил корзинку на другое предплечье и пошел вперед.

Справа и слева от них расстилалась лужайка с выцветшим клевером.