Екатерина Леткова - Ржавчина

• Название: Ржавчина
• Автор: Екатерина Леткова
• Жанр: Классическая проза

(в замужестве — Султанова) — русская писательница, переводчица, общественная деятельница конца XIX — начала XX века. Свояченица известного художника К. Е. Маковского, родная тетка Сергея Маковского.

---

На дняхъ, вообрази, что я сдѣлала. Я съ дѣтства еще чувствовала страсть наряжаться мальчикомъ. Здѣсь я заказала себѣ мужской костюмъ и одѣлась мальчикомъ. Ѳедя самъ хохоталъ страшно. Вчера утромъ я знала, что Ѳедя поѣхалъ кататься въ Bois. Я послала за Альзаро и Раффо и поѣхала съ ними въ мужскомъ костюмѣ на встрѣчу Ѳедѣ. Меня очень занимала эта прогулка; одно стѣсняло: это ноги, — я не знала, куда дѣть ихъ, какъ положить. Вчера было воскресенье; въ Булонскомъ лѣсу народу множество и все это такъ оживлено, нарядно… Мнѣ захотѣлось выйти изъ экипажа и пройтись пѣшкомъ. Но Альзаро не пустилъ меня. Ѳедю мы не встрѣтили, а когда онъ пріѣхалъ домой, я не могла увѣрить его, что я ѣздила въ этомъ костюмѣ въ Bois. Я себя гораздо лучше чувствую, когда я одѣта мужчиной, а моихъ иностранцевъ это ужасно занимаетъ. Я даже увѣрила маркиза съ громаднымъ моноклемъ, что у насъ въ Россіи принято одѣваться такъ. И вообрази, онъ повѣрилъ. Вѣдь не глупый человѣкъ, образованный, много читалъ, много путешествовалъ (конечно, только не по Россіи), а скажи ему про русскихъ что хочешь, онъ повѣритъ. Что это такое — наивность? Я дурачу его постоянно. Его поражаетъ, что я такъ много курю, такъ громко смѣюсь, сижу нога на ногу, цѣлую мужчинъ въ лобъ, когда мнѣ цѣлуютъ руку. Ему это все кажется ужаснымъ, но занимательнымъ…

Я же, какъ могу, выгораживаю моихъ соотечественницъ, — всѣмъ имъ заявляю, что я — исключеніе, что я уродъ. Прежде Ѳедя злился, когда я говорила это, теперь ему какъ будто все равно. Вообще я замѣчаю, что онъ точно охладѣлъ ко мнѣ. Одна эта мысль приводитъ меня въ отчаяніе. Да этого ни можетъ быть. Мы съ нимъ счастливы по-прежнему, хотя парижская жизнь не даетъ намъ такъ предаваться этому счастію, какъ въ Ниццѣ. Постоянные обѣды въ компаніи, ужины по ресторанамъ, вѣчный шумъ и суета развлекаютъ и утомляютъ. Случается, что мнѣ не удается сказать двухъ словъ съ Ѳедей въ цѣлый день. А онъ все чаще и чаще приходитъ домой усталый и недовольный. Разъ мнѣ удалось выпытать отъ него, что его заботятъ наши денежныя дѣла… Переписка попечителя оказывается не такъ пустяшна, какъ я думала. Нужно кому-нибудь изъ насъ ѣхать въ Россію. Я ни за что не поѣду. Мать мнѣ написала предерзкое и прегадкое письмо: громитъ меня за мой поступокъ, угрожаетъ лишить наслѣдства… И не надо. Я имѣю свои средства отъ отца, только я не знаю точно, сколько я имѣю и какъ бы мнѣ получить это въ свои руки… Ты навѣрное засмѣешься: въ наше время смѣшно слышать, чтобы въ восьмнадцать лѣтъ женщина была такъ наивна, что не знала бы счета своимъ собственнымъ деньгамъ. Это нелѣпо, — я сознаюсь сама. Но я прямо изъ монастыря вышла замужъ за такого обязательнаго человѣка, который ни разу не заводилъ со мной и рѣчи о деньгахъ, — всѣ его счеты были съ maman. Я написала ей недавно дѣловое, оффиціальное письмо; ея отвѣтъ долженъ намъ разъяснить наше матеріальное положеніе… Какъ это все скучно, какъ всякіе счеты отравляютъ отношенія!… Потому я и заминаю всегда разговоръ объ этихъ противныхъ деньгахъ…

Помнишь ли ты графа Виллье? Ты видала его у насъ здѣсь, въ Парижѣ. На дняхъ я встрѣтила его, проѣзжая изъ Bois de Boulongè. Онъ бѣжалъ черезъ Place de la Concorde, съёжившись въ своемъ холодномъ пальто. Я никогда не симпатизировала ему, мнѣ была противна его льстивая, заискивающая манера съ maman, но тутъ мнѣ стало жаль его, я остановилась, поговорила съ нимъ и позвала его къ себѣ обѣдать; онъ не заставилъ себя просить и сѣлъ сейчасъ же съ нами въ ландо, хоть и сказалъ на первой фразѣ свиданія, что торопится на званый обѣдъ съ какой-то княгинѣ Сенъ-Жерменскаго предмѣстья. Онъ все такой же, точно заморозился: тѣ же тщательно приглаженные волосы, тѣ же усы въ струнку, только позеленѣлъ какъ-то… Говорятъ, онъ серьезно боленъ. А все-таки всюду хочетъ попасть, вездѣ бываетъ, суетится съ утра до вечера. Вчера онъ пришелъ къ намъ обѣдать усталый, озябшій, блѣднѣе обыкновеннаго… Оказалось, что онъ наканунѣ пробылъ въ маскарадѣ Большой Оперы, сопровождая какую-то важную барыню. Я это узнала не отъ него, Виллье на этотъ счетъ — могила, а этимъ свойствомъ и пользуются здѣшнія аристократки. Говорятъ, не проходитъ маскарада, чтобы Виллье не являлся съ какимъ-нибудь таинственнымъ домино, тщательно хранящимъ свое инкогнито, — нѣсколько обѣдовъ для графа и обезпечены. Бѣдный, мнѣ и жаль его, и противно подчасъ… Я не могу слышать, какъ Ѳедя трунитъ надъ нимъ, а онъ молчитъ… Я изъ себя выхожу тогда… И всѣ-то — и Альзаро, и Раффо, и князь Данильскій (офранцузившійся москвичъ) — всѣ считаютъ долгомъ подтрунить надъ нимъ… Я невольно встала въ положеніе его адвоката. Онъ оцѣнилъ это и сталъ посѣщать насъ очень часто.

Какъ видишь, я не скучаю; я желала бы только, чтобы жизнь не проходила бы такъ въ чаду, изо дня въ день, какъ идетъ у насъ здѣсь… Некогда собраться съ мыслями. Голова всегда какъ въ туманѣ; я думаю, это отчасти отъ нашихъ постоянныхъ обѣдовъ съ тостами. Мы даже, шутя, образовали „маленькое общество тостовъ“. Чѣмъ нелѣпѣе и несообразнѣе тостъ, тѣмъ больше смѣху вызываетъ онъ, тѣмъ веселѣе обѣдъ, — а это все, что надо нашему „обществу тостовъ“. Не правда ли, полезное учрежденіе?!… И я тебѣ покаюсь: я положила основаніе ему; въ первые дни пріѣзда въ Парижъ на меня напало какое-то сумашедшее веселье, — я мертваго расшевелила бы, кажется. Теперь ужь я устала немного, мнѣ хочется пожить потише, — мы ищемъ квартиру гдѣ-нибудь близъ Avenue de l'Impératrice и поселимся тамъ съ Ѳедей. Еслибы ты могла пріѣхать ко мнѣ… Это немыслимо, но какъ бы я была рада!… Пиши мнѣ все про себя такъ же, какъ я тебѣ. Я думаю и продолжать такъ: не щадя себя и говоря только правду, одну только правду. Прощай. Цѣлую тебя.

„Твоя Анна“.

Парижъ, 27 марта 187… года.

Вотъ ужь три дня, какъ я получила одно письмо, а я только и думаю о немъ и мучаюсь страшно. Я уже давно не писала тебѣ, мой дорогой другъ.

Отвѣтъ maman, который долженъ былъ дать намъ опредѣленныя свѣдѣнія насчетъ нашихъ средствъ, былъ коротокъ; она требовала, чтобъ я вернулась къ ней въ Петербургъ, иначе она ни на что не. согласна. Ты вѣдь знаешь ее. Развѣ я могла бы когда-нибудь ужиться съ ней? У ней всегда и во всемъ ложь на первомъ планѣ. Она лжетъ безъ всякой надобности, по привычкѣ, на каждомъ шагу, лжетъ въ пустякахъ и крупномъ, не краснѣя. Меня еще маленькую возмущало это. Разъ мнѣ и захотѣлось обличить ее, что коса, которою она хвастается, не ея, а фальшивая, и досталось же мнѣ!… Я никогда не забуду, какъ мать разозлилась на меня… И все-таки не утерплю и буду уличать ее. Затѣмъ, что еще для меня невыносимо въ ней, это — жажда лести и низкопоклонства. Наберетъ себѣ въ домъ приживалокъ, которыя изъ-за ея милліоновъ готовы увѣрить ее, что она первая красавица въ мірѣ. И maman довольна. Она мѣняетъ три туалета въ день, приживалки надъ каждымъ изъ нихъ axaютъ, дивятся вкусу maman, ея фигурѣ, ея тонкой таліи. Возмутительно слушать! И вдругъ она требуетъ, чтобъ я жила съ ней! Мыслимо ли это? Развѣ я, съ моимъ рѣзкимъ и прямымъ характеромъ, могла бы хладнокровно видѣть все это? Одна мадамъ Скрипицына сколько крови испортитъ, когда начинаетъ нахально увѣрять, что maman одного съ нею роста, а эта Скрипицына чуть не сажень вышиною. А потомъ всѣ эти фокусы: надо знать, когда сдѣлать видъ, что занимаешься чѣмъ-нибудь и не слышишь перешептыванья мамаши съ какимъ-нибудь Ферри, не видишь ихъ перемигиваній… Приживалки все это изучили, — онѣ бываютъ и глухи, и слѣпы, когда надо, за это ходятъ въ старыхъ платьяхъ maman вортовской работы и носятъ шляпы отъ Мантель и Терезъ. Нѣтъ, чѣмъ старше я становлюсь, тѣмъ яснѣе опредѣляю себѣ мою мать и прямо скажу, какъ написала и ей, что жить съ ней не могу. Ѳедя поѣхалъ въ Петербургъ; онъ все устроитъ, а я пока отдѣлала наше маленькое гнѣздышко. Отельная жизнь намъ надоѣла страшно, мы наняли квартиру, и, какъ только переѣхали и начали устраиваться, Ѳедѣ понадобилось ѣхать въ Россію. Онъ собрался въ два дня. Въ хлопотахъ, въ сборахъ, я не подумала, какъ мнѣ будетъ тяжело остаться одной. Когда онъ уѣхалъ, я поняла это и первое время съ утра до вечера хлопотала, отдѣлывая квартиру. Теперь, когда все готово, я скучаю ужасно. Но, вставая и засыпая, я постоянно думала: вотъ получу письмо отъ Ѳеди и успокоюсь. Три недѣли ждала я и на дняхъ получила. Еслибы ты прочитала это письмо!… Я не знаю, какъ тебѣ опредѣлить его… Точно племянникъ пишетъ по обязанности письмо богатой тетушкѣ… Послѣ увѣдомленія, что maman его не приняла три раза, а поэтому онъ еще не начиналъ „дѣлать дѣло“, идутъ фразы ненужныя, скучныя, плохо связанныя между собою. Ни одного искренняго слова, ни одной ласковой нотки. Отъ всего письма вѣетъ холодомъ, фальшью и натянутостью. Я придти въ себя не могла, прочитавъ его. Вечеромъ, когда пришелъ Альзаро, я не могла, чтобы не подѣлиться съ нимъ; онъ обязательно и любезно объяснилъ мнѣ, что это всегдашняя манера отдѣлаться отъ женщины, когда она ему надоѣла… Какъ это просто!!… Я хотѣла выгнать этого противнаго итальянца, — развѣ это можетъ быть, развѣ такъ дѣлаютъ? Альзаро цинично улыбнулся мнѣ на это. И я разомъ почувствовала свою полную безпомощность… Мнѣ разомъ вспомнились сотни читанныхъ мною романовъ съ подобными развязками. Вѣдь они берутся изъ жизни. Я одна изъ тысячъ… И вотъ сегодня третій день, какъ я перехожу каждую минуту отъ надежды къ отчаянію. Я брожу одна по нашимъ параднымъ, праздничнымъ, комнатамъ, весеннее солнышко такъ весело смотритъ въ окна, а на душѣ темно… Я не знаю, гдѣ себѣ мѣсто найти… Я перехожу изъ комнаты въ комнаты, безцѣльно переставляя съ одного мѣста на другое вещи, или простаиваю цѣлыми часами у окна, дожидаясь посыльнаго съ телеграммой. Я телеграфировала Ѳедѣ третьяго дня, а отвѣта все нѣтъ… Вѣдь не могъ же онъ увлечься кѣмъ-нибудь въ Петербургѣ; онъ не имѣлъ и времени еще… Дѣла задержали… Альзаро судитъ по себѣ… Да и всѣ они не лучше его. Раффо точно обрадовался, узнавъ про письмо. Хоть бы кто пожалѣлъ, успокоилъ! Сейчасъ были оба, звали меня куда-то въ театрь. Я не согласилась. Они посидѣли съ полчаса, разговоръ не клеился (съ ними надо или дурачиться, или кокетничать), они и ушли. И я весь вечеръ одна, совсѣмъ одна. Въ домѣ мертвая, тяжелая тишина. Наша квартира во дворѣ и въ безлюдномъ кварталѣ, такъ что даже не вѣрится, что живешь въ Парижѣ. Впрочемъ, я стараюсь и не думать объ этомъ. Я хоть и хорошо знаю Парижъ, но мнѣ онъ представляется какимъ-то лабиринтомъ, — я бы ни за что не согласилась жить здѣсь одной. Эта вѣчная суматоха, суета, погоня за наслажденіями, блескъ и роскошь наводятъ на меня страхъ. Я себя чувствую такою маленькою, такою ничтожною въ этомъ громадномъ городѣ. Я хочу уговорить Ѳедю провести лѣто въ его деревнѣ, гдѣ-то въ Т — ской губерніи, — мнѣ уже надоѣлъ Парижъ, хоть и тянутъ всѣ его удовольствія. Какъ объяснить это противорѣчіе? Мнѣ уже страшно, — примирюсь ли я теперь съ жизнью въ деревнѣ? Мнѣ всегда кажется, что мнѣ нужна тихая, уединенная жизнь, а между тѣмъ я никогда не бываю такъ довольна, какъ когда я вижу около себя оживленіе, когда я сама участвую въ этомъ оживленіи и чувствую, что живу. Иначе жизнь — не жизнь, а прозябаніе; а я — человѣкъ и не хочу прозябать…