Алексей Смирнов - Тесная кожа

• Название: Тесная кожа
• Автор: Алексей Смирнов
• Жанр: Русская классическая проза

---

...Ладно бы мир был представлением, но это, к сожалению, еще и воля...

...... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ...

...... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ...

...... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... . "

15

Стоял сентябрь.

Холомьев доил рукомойник, плескал в лицо воду и отхаркивался в помойное ведро, стоявшее под раковиной. Выморков задумчиво пил чай. Горобиц, шевеля губами, чертил на столе узоры, Брон стоял у окна и смотрел на калитку, карауля безнадежные чудеса.

Все были одеты.

Ши сидела за столом и медленно тасовала колоду. Потом, так и не раздав, отложила карты и сказала:

- Может, хватит играть? Выбор у нас небогатый.

- Угу, - кивнул Брат Ужас, высасывая блюдце.

- Славно развлеклись, - согласился Холомьев, вытираясь. Он отбросил полотенце и тоже сел за стол. - Чего еще не было? Овощи были, звери были, люди тоже были... насекомые, птицы, мертвая материя - все было.

- Рыб не было, - пробормотал Горобиц.

- Хлопотно, - пожал плечами Холомьев.

Брон отвернулся от окна, подошел и оперся о стол руками.

- Процесса так и не было, - напомнил он. - Ни шагу из шкуры.

Брат Ужас усмехнулся:

- Чего ж ты, мил человек, хочешь. Игра - она игра и есть. Суетная забава, праздность.

- Ну, в богов мы сыграть попробуем, - возразила Ши. - Не совсем процесс, конечно, да и богами не станем, но можно все сделать очень правдоподобно...

- Тогда уж и в чертей, одно и то же, - Холомьев чиркнул спичкой. Он раньше не курил, но вконец распоясался, наупражнявшись в незнакомых поведенческих паттернах.

- Мы в них и так давно играем, - отмахнулась Ши. - Под конец нужно попробовать что-то настоящее, созидательное.

- Что мы можем созидать? - поморщился Брон. - Только душу травить. Строить из себя творцов Земли, Луны... И почему - под конец? Мы что разбегаемся?

- Вы можете оставаться, - Ши встала и скрестила руки на груди. - Но мне пора. Меня зовут папа и мама. Мне пора к ним.

Стало понятно, что она все давно решила.

- Тарелка прилетит, - глаза Горобца округлились. Он окончательно перестал видеть разницу между вымыслом и явью.

- Поэтому я предлагаю прибраться, отдохнуть, - продолжала Ши, не обращая внимания на его слова, - и к вечеру быть готовыми. Помойтесь, побрейтесь, думайте о высоком. А на закате приступим к последнему действию. Мы очень близко подойдем к правде, вплотную... Я обещала стать вашей судьбой - и стану. И вы сделаетесь судьбами друг друга - насколько, конечно, пожелаете. Один из признаков божественности - отсутствие принуждения... Я уже дала Брату Ужасу необходимые инструкции.

Все посмотрели на Выморкова. Тот буднично кивнул.

Познобшин неприятно удивился: он считал, что Ши выделяет его из компании этих психов - несомненно, опасных; однако получалось, что с одним из них у нее был некий уговор, о котором ему, лицу, как он думал, доверенному, ничего не известно. И с одним ли?

Ши, похоже, угадала его мысли.

- Технические детали, дорогой, не больше, - добавила она успокаивающе.

Брон помолчал, борясь с нарастающим раздражением.

- Делайте, что хотите, - сказал он и начал рыться в стопке кассет. Он решил все-таки посмотреть фильм, который хотел показать радушный Вавилосов. За неимением лучшего.

Ши не стала ему мешать.

- Вы уже выбрали, кем нарядитесь? - спросила она остальных.

- Мой покровитель тебе, хозяюшка, известен, - пробасил Выморков. - Имею дерзновение изобразить.

- Это идола, что ли, который головы рубит? - презрительно скривился Холомьев.

- Тебе идол, а мне - светоч и заступник, - с достоинством ответил Брат Ужас.

- Холомьев, с каких это пор вы позволяете себе критику в моем присутствии? - заметила Ши строгим голосом. - Ведите себя прилично. Вы же человек почти что военной дисциплины.

- А-а, пропади оно, - протянул Холомьев и уже привычно выложил на стол ногу.

Каким бы ни казался он прежним, случившаяся метаморфоза вселяла отвращение и страх. Внутри Холомьева что-то сбилось, бородка зашла за бороздку; он изменялся ненатурально, фальшиво, через силу, но все же менялся. Трансформация еще не завершилась, и Холомьев выглядел, как чинный партийный активист, которому вдруг пришло в голову изобразить сумасшедшего. Получалось у него стыдно, неуклюже.

- Лично я буду Иисусом Христом, - сообщил Холомьев. - Таким же загадочным и недоступным. Буду делать, что вздумается. В каждом моем жесте будет суровая истина, но - тайная. Все, что мне нужно, это рубаха до полу и какой-нибудь веночек.

Брон, демонстративно включил телевизор, сделал звук погромче. Но фильм не вечен, он кончится, и что тогда? Удавиться? Человек, задохнувшийся в петле, выглядит особенно мерзко. Самоубийство только подчеркнет человечность, поскольку это, как с недавних пор стал думать Познобшин, самый естественный и разумный людской поступок.

На экране появился медведь. Он жрал ягоды и грибы; к нему тем временем уже приближался беззаботный вирусоноситель.

- А вы, Горобиц? - спросила Ши. - Какому божеству вы симпатизируете?

- Симпатизирую?! - Горобиц, до сих пор тихий, перестал бормотать; голос его сделался визгливым. - Симпатизирую! Симпатизирую!..

Он выскочил из-за стола и начал возбужденно метаться по комнате.

- Тише, мешаете, - недовольно буркнул Брон.

- Симпатизирую! ... - кричал Горобиц. Больше от него ничего нельзя было добиться. Ши пришлось взять его голову в ладони и пристально посмотреть в глаза. Увидев в черных ямах собственное отражение, Горобец обмяк и сразу ушел во двор. Он не показывался до самого вечера.

- Меня только не трогайте, ладно? - попросил Познобшин, следя за экраном, с которого доносились вопли и вой. - Мне надоел этот театр.

- А мне казалось, что тебе нравится, - голос Ши дрогнул.

- Именно что казалось. Никто здесь не в состоянии выдумать что-то стоящее. Хорошо, что солипсизм - всего лишь несостоятельная гипотеза. Какие-то убогие фантазии. Представляю, что было бы...

- Что это такое, этот твой... псизм, как там его? - заинтересовался Выморков.

- Да вам не понять. Ну, скажем, так: то, что вообразили - то и есть.

- Суетная гордыня, - покачал головой Брат Ужас. - Есть только один, несозданный и невообразимый...

- Бросьте. Все знают, что вы траванулись какой-то химией и стали глючить. Вот и весь ваш несозданный.

Медведь на экране встал на дыбы. Начал подниматься и Выморков.

- Ну, еще не хватало! - рассердилась Ши. - Брон, немедленно извинись.

- Извиняюсь, извиняюсь, - пробормотал Познобшин. - Отстаньте от меня. Веревка, лейка... вы все... Кенгуру раздает лотерейные билеты - это нормально. Кенгуру раздает гондоны - это уже перебор. Вот канитель-то...

- Ка-а-кой кенгуру? - протянул Холомьев, кривляясь.

Брон не ответил. Ши присела рядом с ним.

- Потерпи еще чуть-чуть, до вечера, - попросила она шепотом. - Вспомни, что я тебе говорила. Что посоветовала. Не смотри на них.

Брон мрачно молчал. Вокруг простирались лунные поля; мелкие птицы, кувыркаясь в невесомости, распевали пошлые шлягеры. Сплошной мясной окрас, тайный и явный. Повеситься на сортирной веревке. Посмертное семяизвержение, загробное мочеиспускание. В лейку. Лейку забирает кенгуру, скачет поливать огород. Орошает бородатый овощ, тот раздувается, рычит... Летающая тарелка, опасаясь конца света, ведет прицельный огонь...

Не сыграть ли во внутренние органы, члены большого божественного тела? В глубине дуШи которого...

Тут закончился фильм. Подход к проблеме добра и зла оказался формальным. Добро, рассевшись по полицейским машинам, приехало слишком поздно. Брон выключил видео, настроился на телепрограмму. Но там объявили: "Растительная жизнь, программа Павла Лобкова", а это Брону было уже не интересно. Он вышел из комнаты, стараясь не слушать разорванные реплики, которые сливались в зловещий гул. В огороде чавкало и хлюпало, недавно прошел дождь. "Вот от кого остался процесс, - подумал Познобшин, - от Вавилосова. Насморк".

Он, не отдавая себе отчета, думал об Устине в прошедшем времени; если точнее - в Past Perfect. И ладно. Тоска и скука, посовещавшись, пришли, как казалось, уже навсегда.

Однако события последнего вечера заставили Брона ожить.

16

Выморков затопил печь. Огонь бушевал, но он все подкладывал и подкладывал поленья. Наступили сумерки; небо прояснилось, из трубы летели встревоженные искры. Холомьев поглядывал на часы, прохаживался по комнате и время от времени бил себя кулаком в растопыренную ладонь. Он был одет в ветхую ночную рубашку, которую нашел в шкафу Вавилосова. Венок Холомьев сплести не сумел и просто навтыкал себе в волосы репьев. Взгляд его сделался подчеркнуто скорбным, уголки губ опустились - то ли печально, то ли гадливо. Кроме того, он зачем-то отобрал у Выморкова посох. Брат Ужас уступил, поскольку решил, что обожаемый небесный покровитель обойдется без палки. Правда, он плохо представлял, как выглядит его кумир, и действовал сообразно интуитивному прозрению. Разбил на макушке сырое яйцо, смазал шевелюру и бороду. Раскрасил лицо сажей, намазал толстые губы старой помадой, которой разжился в спальне. Разделся, препоясал чресла посудным полотенцем, поупражнялся в грозном рыке и остался доволен. Наткнулся в чулане на пыльные ласты, связал их вместе и через шею закинул за спину: то крыла, сказал он Человеческому Сыну, который все быстрее и быстрее бегал по комнате, не обращая на приготовления Брата Ужаса никакого внимания. Потом Выморков начал расставлять кастрюли, выбирая те, что покрупнее, разложил ножи. Жар усиливался, рубаха Холомьева пошла пятнами; Выморков обливался потом и отчаянно чесался: невиданные, экзотические паразиты из далеких заповедников ударились в панику и начали исход.