Дэвид Фридман - Пенис. История взлетов и падений

• Название: Пенис. История взлетов и падений
• Автор: Дэвид Фридман
• Издательство: Рипол Классик
• Жанр: Культурология
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-386-02463-5

Культурологический бестселлер американского журналиста Дэвида Фридмана «Пенис: история взлетов и падений» исследует влияние «главного» мужского органа на развитие западной цивилизации и всего человечества. Автор блестяще микширует богатый исторический материал, остросюжетные линии, психологические откровения, интимные подробности, научные факты и остроумные комментарии, адресуя их в равной степени и мужчинам, и женщинам. Не скатываясь ни в порнографию, ни в пуританство, балансируя на грани физиологического триллера и эротического ребуса, книга подталкивает к ответу на главный в жизни каждого мужчины вопрос: «Кто кем управляет — я им или он мной?»

Миллионы читателей уже ответили на него благодаря стараниям Дэвида Фридмана, но каждый день он возникает заново и провоцирует новые варианты ответов.

---

В средневековой Европе пенис был практически невидим, однако выкинуть его из головы оказалось сложнее. Дьявольский жезл стал навязчивой идеей христианской церкви, о чем можно судить по особому виду литературы, известной как «пенитенциалии». В этих руководствах для исповедников, возникших в VI веке в Ирландии, описывались правила поведения достойного христианина — в особенности в том, что касалось его пениса. Пенитенциалии отталкивались от идеи Августина о греховности секса, приносившего удовольствие. «Уд при сем возбраняется» — это выражение встречалось в пенитенциалиях на каждом шагу. Слово «уд» означало «пенис», а «при сем возбраняется» относилось к любому сексуальному акту, который не был направлен на продолжение рода.

Нарушителей этого правила подвергали наказанию, которое выражалось в отказе от причащения, соблюдении долгих постов, продолжительных периодах воздержания от всяких плотских удовольствий, а иногда и публичной порке. Длительность наказаний за каждое прегрешение говорит сама за себя: в английских пенитенциалиях за прерванный половой акт (так называемый коитус интерруптус) назначалось наказание сроком в десять лет, за анальный секс — пятнадцать лет, за оральный же секс полагалось пожизненное наказание. («Всякий, кто оскверняет свои уста семенем человеческим, совершает самый тяжкий грех», — утверждал Теодор Кентерберийский.) Однако в тех же пенитенциальных сборниках за преднамеренное убийство полагалось наказание сроком всего на семь лет. По-видимому, церковь и в самом деле считала пенис куда более изуверским орудием преступления, чем, скажем, тесак.

Не все теологи разделяли эту точку зрения. Пьер Абеляр (1079–1142), один из наиболее проницательных умов средневековой церкви, посвятил ранние годы своей карьеры борьбе с подобными установками. Но, в конечном счете, история самого Абеляра скорее лишь подтвердила учение Августина и даже, что еще более удивительно, Оригена. Логик по образованию, Абеляр критиковал как нелогичные все преграды на пути половых сношений в браке. «Ни одно из естественных плотских удовольствий нельзя объявлять грехом, — писал он, — равно как нельзя винить кого-то в том, что он испытывает восторг от наслаждений, которые он не может не испытывать в определенных ситуациях». Абеляр говорил, что от начала времен сексуальные отношения и прекрасная пища (а как же иначе, ведь он был французом) были естественным образом связаны с получением удовольствия; именно так это и задумал Господь. Идеи Абеляра подвергались резким нападкам, что не было для него неожиданностью. Но нападению подверглось и его тело, и вот этого он наверняка не ожидал.

Кое-кто скажет, что он заслужил и то и другое. Дело в том, что в 1118 году Абеляр стал учителем прекрасной Элоизы, племянницы Фульбера, каноника собора Парижской Богоматери. Во время уроков, как позднее писал сам Абеляр, «рука моя чаще тянулась к ее груди, нежели к ее книге».

Чтобы возбуждать меньше подозрений, я наносил Элоизе удары, но не в гневе, а с любовью, не в раздражении, а с нежностью, — и эти удары были приятней любого бальзама. Что дальше? Охваченные страстью, мы не упустили ни одной из любовных ласк с добавлением и всего того необычного, что могла придумать любовь. И чем меньше этих наслаждений мы испытали в прошлом, тем пламенней предавались им и тем менее пресыщения они у нас вызывали[59].

Через некоторое время Элоиза родила ребенка. Любящих тайно обвенчал кипящий от гнева Фульбер, а затем они были разлучены. (Абеляр был монахом, однако он еще не был посвящен в сан, так что, по законам того времени, имел право жениться. Все же он настаивал, чтобы женитьба его была тайной, так как иначе пострадала бы его карьера учителя в церковной среде.) В результате каждый из них отправился к себе домой, и Элоиза вернулась к дяде-канонику. Однако, когда Абеляр узнал, что там с нею плохо обходятся, он похитил Элоизу и отвез ее в монастырь в Аржантеле, неподалеку от Парижа. Тогда ее дядя, Фульбер, а также «ее родные и близкие еще более рассвирепели, думая, что я их грубо обманул и посвятил ее в монахини, желая от нее отделаться», — писал позднее Абеляр. «Придя в сильное негодование, они составили против меня заговор, и однажды ночью, когда я, ничего не подозревая, спал в отдаленном покое моего жилища, они с помощью моего слуги, подкупленного ими, отомстили мне самым жестоким и позорным способом, вызвавшим всеобщее изумление: они изуродовали те части моего тела, которыми я свершил то, на что они жаловались».

Абеляр конечно же был в ярости. Не только из-за усекновения возможности своей половой жизни, но и из-за потенциальной утраты души. Как и все, кто читал Ветхий Завет, Абеляр прекрасно знал, какое презрение выказывалось по отношению к евнухам «пред лицом Божьим». Однако по прошествии двенадцати лет всем предстал другой Абеляр, человек с совершенно иным отношением к пенису. Он писал Элоизе, которая уже давно была монахиней, убеждая ее

…помнить о милости Господа к нам… о мудрости, с которой он воспользовался самим грехом и милосердно оставил без внимания нашу нечестивость, чтобы совершенно оправданной раной в единственной части моего тела он мог исцелить две души… Тогда божественная милость скорее очистила меня от этих гнусных частей, чем лишила их… что же еще было исполнено, как не удаление отвратительного несовершенства ради сохранения совершенной чистоты?

Вот какими словами ознаменовался краеугольный момент в деле демонизации пениса. Великий либеральный логик Абеляр осознал логичность собственной кастрации.

* * *

Церковь, однако, по-прежнему пребывала в замешательстве от силы мужской потенции. И ни в чем это замешательство не проявилось более очевидно, чем в учении Ватикана о том, что мы сегодня называем либидо. Блуд (то есть секс, вызываемый похотью) считался смертным грехом, однако для того, чтобы его предотвратить, церковь призывала супругов к совокуплению. Какой бы абсурдной ни казалась нам сегодня такая постановка вопроса, средневековым теологам это различие виделось вполне рациональным. Совокупление в браке считалось безгреховным, поскольку предполагалось, что в нем отсутствует похоть. Ведь его целью было не удовольствие, а следование заповеди Господа «плодиться и размножаться». Ирония судьбы здесь заключалась в том, что в результате церковь превратилась в диагностический центр по выявлению мужской половой дисфункции. Если похоть внутри Ватикана была общественным врагом номер один, то следующим по счету врагом была импотенция.

В «Декретуме» Грациана, сборнике канонического права, изданном в 1140 году, импотенция была объявлена причиной, позволяющей признать брак недействительным. Грациан настаивал, чтобы супруги, которых затронет подобное несчастье, продолжали жить вместе «как брат и сестра». Если это было невозможно, то жена могла вторично выйти замуж, тогда как для страдающего импотенцией мужчины этот путь был закрыт. Когда же преемники Грациана в католической церкви перестали вести споры о том, сколько ангелов могут одновременно танцевать на кончике иглы, они завели дискуссию на другую тему, а именно: можно ли позволять жениться евнуху? «Да!» — заявлял теолог Пьер де ля Палюд, но только если тот способен к эрекции, может проникнуть в вагину и эякулировать в нее. «Нет!» — возражал Уильям Пагула, который, однако, настаивал на том, чтобы брак оставался законным, даже если мужчина был кастрирован уже после брачной церемонии.

Но В одном почти все средневековые священнослужители были единодушны: мужей, которые не выполняли своих супружеских обязанностей, надлежало подвергать дотошному осмотру, какие бы жестокие или странные методы при этом ни использовались. Например, в ходе «испытания холодной водой» член мужа погружали в ледяную воду, после чего определяли, насколько сжались вены на его мошонке. Стоит ли удивляться, что после одного такого обследования врач отмечал, что пенис мужчины «был такого же размера, как у двухлетнего мальчика». Еще более унизительным, если только это возможно, было другое обследование, во время которого женщина (а для этого привлекали только тех, кто был известен своей «честностью») обнажала перед обвиняемым мужчиной свои груди, целовала его, ласкала, поглаживала его пенис — в общем, делала все возможное, чтобы добиться у испытуемого эрекции, — как правило, в присутствии его жены и священника.

Иногда церковные суды прибегали к процедуре, известной под названием «конгресс» или «соитие», что было частью процесса аннулирования брака на основании обвинения в импотенции. Насколько нам известно из труда «Chirurgia Magna» («Большая хирургия»), написанного в XIV веке врачом Ги де Шолиаком, супружеской паре, подвергавшейся подобной процедуре, целью которой было добиться успешной пенетрации, что позволило бы не расторгать брак, приходилось «возлежать вместе по нескольку дней» в присутствии «замужней матроны, привычной к подобным вещам». Эта матрона, как писал де Шолиак, «должна предлагать им различные специи и ароматические вещества и травы, она должна их утешать, растирать их подогретыми маслами, массировать обоих супругов около камина, заставлять их разговаривать друг с другом и обнимать друг друга. После чего она должна сообщить врачу все, что видела» (как видно, не все виды нью-эйдж терапии сексуальных расстройств зародились в Калифорнии)[60].