Алексей Никитин - Victory Park

• Название: Victory Park
• Автор: Алексей Никитин
• Жанр: Русское современное
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-91103-189-3

Новый роман современного русскоязычного украинского писателя, местами игровой, местами пугающе пророческий, удачно комбинирует сюжетную увлекательность беллетристики и метафорику высокой литературы. Действие происходит в конце 1980-х годов в Киеве, точнее, в одном из его районов, Парке «Победа». Где-то далеко идет афганская война, коррумпированная власть уже не справляется с управлением, страна скоро рассыплется, но пока каштаны цветут, жители южной столицы шутят и влюбляются, празднуют дни рождения и проводы в армию, устраивают жизнь и достают по блату то, чего, как им кажется, не хватает для счастья. Роман еще в рукописи попал в лонг-лист премии «Национальный бестселлер» и в финал Русской премии.

---

Дорога из Очеретов в Киев отнимала не меньше часа, переправа через Днепр превращалась в целое путешествие, а Комсомольский с его гастрономами, хозяйственными магазинами так кстати, так удобно возник под самым боком, всего в десяти минутах езды на велосипеде. И едва отступила угроза, что стройка следа не оставит от старого села, пришло время использовать новые возможности. Торгуя на Комсомольском молоком и иной снедью, Очереты неплохо зарабатывали, а потом тратили заработанное в гастрономе на Дарницком бульваре, в «Светлячке» на Бойченко, позже – в «Алмазе» и «Ровеснике». Очереты не хотели войны, потому что польза от соседства с Комсомольским была слишком очевидна. Но и признавать превосходство пришельцев они не собирались.

Комсомольский не сразу заинтересовался Очеретами. Первое время село здесь не замечали, вернее, не выделяли его из окрестных пейзажей, ведь сразу за жилым массивом начинался лес, дальше шли заливные луга, а за ними тихо шуршали камыши, и они уже тянулись до Чертороя. Что интересного в каком-то старом сельце где-то между камышами и лесом, когда вокруг такие красоты? Даже осторожные вылазки доверчивых киевлянок к Багиле и бабе Гале мало что изменили в нелюбопытном безразличии горожан. Но первая же пасхальная всенощная в Очеретах, с колокольным набатом, предвещавшим крестный ход, подняла на ноги весь Комсомольский массив. Вывалив на балконы, полусонные горожане изумленно слушали «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небесех» и таращились на процессию крестного хода. Следом за старостой с фонарем и отцом Мыколой с кадилом паства огибала храм по небольшому старому майдану. «Христос воскресе»! – доносилось затем до разбуженных кварталов ночного Комсомольского.

– Воистину воскресе, – повторяли вслед за очеретянцами одни, а другие, захлопнув балконные двери, чтобы не слышать праздничного перезвона колоколов, садились писать жалобы в горком партии. Они требовали снести старую церковь и «немедленно уничтожить гнездо мракобесия и клерикализма». Но времена, когда в Киеве рушили храмы легко и охотно, уже миновали, да и не было других на левом берегу. Церковь Иоанна Рыльского в Предмостной слободке, вместе со всей слободкой, уничтожили в 1943 году немцы. Исчезла и церковь Никольской слободы, в которой когда-то венчались Ахматова и Гумилев. Покровская в Очеретах, самая старая и самая необычная из всех, сохранилась чудом. Она выстояла в тридцатых, пережила немцев, а теперь, под защитой историков и упрямых очеретянцев, ей уже мало что угрожало. Когда же в Дарницу провели метро и в Очереты стали заглядывать иностранные туристы, все решилось само собой: церковный майдан заасфальтировали, от метро до села начал ходить автобус, а ответы страдающим бессонницей атеистам от секретаря городского комитета по идеологии с обещаниями разобраться и благодарностью за активную жизненную позицию приходить, наоборот, перестали. Зато паства отца Мыколы за первые пару лет после появления Комсомольского массива почти удвоилась. Это была победа Очеретов, и победа не последняя.

14 августа, на Медовый Спас, возле танцплощадки, так что с шоссе не заметить его было невозможно, появился изрядных размеров маковей – чучело из камыша, осоки, травы, мака и кукурузы, с тыквой вместо головы. Другой маковей, еще больше, стоял у поворота на Очереты. А при въезде в село был вкопан огромный деревянный крест с иконой, украшенной травой и цветами. Давний этот обычай защищаться от бродячей нечисти, отпугивая ее освященным маком, забыт уже почти всюду, кроме, может быть, полудюжины сел между Фастовом и Белой Церковью. Да вот еще Очереты цепко держались старых правил, упрямо не желая отступать и уступать Киеву ни одного из них.

Водители автомобилей, сворачивавших с Броварского шоссе на Воскресенку, приветствовали появление маковеев восторженными гудками – уж очень ярко и необычно выглядели средневековые чучела у обочин современных автомагистралей. А в строгих кабинетах горкома и Дарницкого райкома партии целый день дребезжали телефоны и хрипели в трубках чиновничьи голоса – власти не знали, как быть с неожиданным рецидивом язычества. Одно дело, когда обереги выставляют в сельской глуши, где и не видит их никто, кроме тех, кто ставил, но совсем другое, если они появляются вблизи новых столичных кварталов. Массив-то Комсомольский, а тут какие-то тыквы на палках. Черт знает что… Хотя можно на это и иначе посмотреть. Лепят же зимой безобидных снеговиков с носами-морковками и детскими ведерками на подтаивающих головах. Эти зимние забавы тоже ведь отдают язычеством, а между тем бригады добровольных дружинников не ходят по дворам и детсадам, не сшибают головы снеговикам и не топчут жестяные ведерки. Что же тогда страшного в «летних снеговиках» – маковеях? Так в первый день ничего и не решили, назначили совещание на завтра, вызвали заодно голову сильрады и отца Мыколу из Троицкой церкви – пусть объяснят эту вспышку язычества в селе…

Но ночью маковеев украли. Крест с иконой не тронули, а чучела на шестах унесли. Впрочем, болотная нечисть в похищении замешана не была и обереги вскоре нашлись: тот, что поменьше, стоял теперь у пересечения улиц Космической и Юности и скалил неровно вырезанные зубы в сторону сто восемьдесят третьей школы, тот, что покрупнее, отыскался там, где улица Юности впадает в Дарницкий бульвар. Тут уж в райкоме долго не раздумывали, риска оскорбить чувства верующих больше не было, и к обеду оба чучела убрали. Совещание по усилению борьбы с языческими пережитками провели все равно, обязали Очереты лучше вести разъяснительную работу среди населения и впредь не выставлять обереги за пределами села.

На этом, с точки зрения райкома, история закончилась, хотя на самом деле она только началась. Потому что нет большего оскорбления для села, чем похищение его маковеев чужаками. Маковей – не только оберег, который должен простоять от Медового Спаса до Яблочного, а потом сгореть, защитив от ведьм и лесных упырей искрами искупительного огня. Это еще и важный символ независимости села на своих территориях. В Очеретах прежде слыхали, что маковей могут похитить, но столкнулись с этим впервые, и как ответить на недружественную акцию Комсомольского, долго не могли решить. Открытого глобального конфликта не хотел никто, а небольшие акции возмездия или устрашения дела не решали. Но тут очень кстати на границе парка и леса возле озера встретились две группы – одна из Очеретов, другая с Комсомольского. До драки дело не дошло, но в разговоре выяснилось, что похитители даже не представляли, как в Очеретах воспримут кражу маковеев. Обереги унесли вглубь массива просто потому, что они всем понравились, а своих тыкв у горожан не было. Не покупать же их на рынке, в самом деле, чтобы потом насадить на шест. В Очеретах посчитали, что на первый раз горожан простят, а в будущем и самим нечего хлебалами щелкать, ведь старые правила велели охранять маковеев круглыми сутками, а по ночам – особенно.

Небольшая поляна за парком «Победы», в лесу, возле озера, стала в результате не столько местом драк Комсомольского и Очеретов, хотя и без них, конечно, не обходилось, сколько коридором, по которому шел обмен идеями. А лучшему усвоению новых идей неизменно способствовал отличный буряковый самогон, который очеретянские парни мастерски похищали из родительских запасов и приносили в поллитровых бутылках, плотно забитых газетными затычками.

Казалось, что в необъявленном соревновании правил жизни Очереты еще на старте ушли вперед на два корпуса. Но всего через несколько лет выяснилось, что никакого соревнования нет и не было, а цивилизационные отличия непрочны и легко стираются в одном поколении.

В семидесятых Очереты не только вросли в город, но и официально стали его частью. Бывшее село отстроилось, покрыло крыши жестью, отгородилось каменными заборами, его улицы заасфальтировали, а деревянные развалюхи и ветхие рыбачьи склады убрали. Очеретянскую восьмилетку закрыли, здание снесли, и первоклассники пошли учиться сперва в украинскую сто восемьдесят третью школу, а потом и в русскую, двести четвертую.

Ну а еще десять лет спустя село уже ничем не отличалось киевских кварталов, застроенных частными домами. От старых Очеретов на усохшем и съежившемся майдане осталась только Покровская церковь, ушедшая на полметра в асфальт и на века в историю. И если бы Пеликан не знал, где ее искать, то с верхней точки колеса обозрения вполне бы мог не разглядеть темно-зеленый грушевидный купол церкви среди крыш, сверкающих жестью и нержавейкой.

2

Хотя ветер, упрямо нагонявший тучи с востока и севера, больше не казался пронизывающим и невыносимым, Пеликан все же продрог. Он проторчал на колесе минут сорок, ожидая, пока Серега починит сломавшийся механизм, и это время не прошло даром. Пеликан уже решил, как достанет деньги для Вили. Теперь надо было действовать, он не мог дольше болтаться в воздухе. Время от времени Белкин орал ему снизу слова поддержки: «Не ссы, Пеликан, ща запустимся!» – дескать, потерпи, брат, потерпи еще немного, работы осталось всего на пару минут. Но за парой минут следовала другая пара, а колесо все стояло неподвижно и только скрипело, когда ветер, разогнавшись над парком, налетал на его металлический каркас. Пеликан решил, что и ему пришло время крикнуть Белкину какие-нибудь ободряющие слова, чтобы тот вдруг не подумал, будто в запасе у них целый день и можно оттягивать запуск до вечера. Но Белкин сидел где-то глубоко под колесом и наружу выходить не собирался.