Юрий Скоп - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Юрий Скоп
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1989
• ISBN: 5-280-00526-6

В книгу «Избранное» лауреата Государственной премии РСФСР Юрия Скопа включены лучшие повести писателя — «Имя… Отчество… Бич», «Волчья дробь. Гаденыш», «Роман со стрельбой» и «Со стороны». Книга раздумий «Открытки с тропы» представлена несколькими новеллами. Это размышления о человеческих судьбах, о сложностях творческой личности, собственной жизни и работе. Четыре новеллы этого раздела предваряют роман «Факты минувшего дня», поднимающий нравственные проблемы нашего общества.

---

Котелок — книгу. Он сказал:

— Тургенев. Про любовь…

Кулик — пластмассовую канистру с вином.

Глухарь долго мялся, мычал, тряс головой, забрасывал назад длинные волосы и наконец вручил: тоненькую цепочку с искристым голубым камнем.

Веточка и Домовой преподнесли набор кастрюль, откопав на складе у Лебедя.

Но больше всех поразил Гуржап. Его подарок вызвал дикий, яростный взрыв хохота. Смеялись до слез, падали на койки. Васька стонал, обхватив голову руками, а Дуся и вообще ничего не могла вымолвить.

То, что подарил Гуржап, была вещь знаменитая на все гольцы. Она годами висела на Чае в магазине, странно споря со стеганками, сапогами, керосиновыми лампами, железными бочками, селедкой и мукой. Эта вещь была источником неиссякаемых подначек. Брал горняк в магазине водку и непременно отмачивал: «Дай-ка я хоть потрогаю, как оно…»

И в том же духе, и так далее. Вещь была колоссальных размеров комбинацией уже неизвестно какого цвета.

Когда наконец утих хохот, Гуржап сказал:

— Ржете? А? Ни черта вы в женщинах не смыслите. Гуржап все понимает, однако. Постирает Дуся рубаху, спать в ней будет. Все насквозь видать, Васька мужчиной будет все время. Ржете, а?

А потом поднялся Кретов. Отошел в сторону, взял что-то из-под подушки и, держа «это» за спиной, вернулся к Дусе:

— Вот…

Он протянул Дусе маленький букетик в целлофане из-под конфет, и все увидели в нем хрупкие веточки ягеля.

Дуська взяла букетик и вдруг заплакала. Затряслись ее худенькие плечи. Васька стоял и растерянно светил глазами.

У Семена заныло сердце. Он закрыл ладонью глаза: как все, оказывается, просто — взял Кретов, поднял с земли то, что они каждодневно топтали, и… вот… как все просто…

— Лебедь, будь другом, спой нашу…

Струны всплеснули тишину. И печаль светлая тронулась по жилухе. Дуся слушала странную песню, широко раскрыв глаза, все так же бережно прижимая к груди Васькины цветы.

И до рассвета гуляла бригада, выпив за каждого в отдельности. Семен вспомнил про Голована и вдруг решил пойти к нему на Красную канаву. Там и сидел и думал, а когда вернулся — уже знал, как будет жить дальше.

Чуть подживет плечо, и он пойдет на Чаю, получит расчет, слетает к матери в Нижнеудинск, а оттуда махнет в Москву по адресу — Флотская, 9, кв. 13… Семен привезет Ирине ягель — суровые лунные цветы, будет валяться в ногах, но выпросит себе прощенье, без которого нет у него покоя и светлоты в жизни.

А разговор за столом пошел очень серьезный. Кто его начал, Семен прослушал.

— И если кто кого когда спросит, где Ледокол, — говорил Кретов, — не знаем… Ушел сам. Поняли?

— Конечно…

Рассвет мыл окна густущей синью, догорели свечи, давно уже храпели Веточка с Домовым, а свадьба продолжалась. И конечно же, дело дошло до Глухаря…

Ночь была теплой, и капель не уснула. Она только замедлилась и теперь роняла звоны редкие, но отчетливые. Пела труба, звала куда-то, пронизывала навылет хмарь… И далеко уносились в пространство протяжные чистые звуки.

Собирался в дорогу Семен. Не спеша укладывал старый, повидавший виды рюкзачишко. Ничего в нем ни убавилось, ни прибавилось: майки, трусы, ковбойки, бритва, помазок, мыло — немудрящий скарб. Под конец, когда уже взялся затягивать мешок, вспомнил про кружку и ложку, а Лебедь предложил папирос, спичек, консервы.

Потом присели все, закурили.

— Надолго? — замял паузу Кретов.

— Кто его… — отозвался Семен.

— Ой! — подхватила Дуся. — Чуть не забыла. Ты только не сердись, а возьми, мамаше своей увезешь.

Она протянула Семену пуховый платок.

— Да ты что? Рехнулась…

— Возьми, Сема, не обижай, а?

— Бери, — замерцал глазами Кретов. — От чистого же…

Семен вертел смущенно в руках пушистый теплый платок.

— Ладно… Я тебе после…

— Да брось ты… Защебетал…

Семен оглядел товарищей. Ему стало грустно уходить от этих людей, так хорошо сбившихся в дружную стаю за долгую зиму.

Всем Дали Сапоги… Семен подмигнул ему, и разноцветное лицо горняка задобрело улыбкой.

— Слышь, а как тебя все-таки звать-величать? — спросил у него Семен.

Всем Дали Сапоги шмыгнул растерянно, заморгал:

— Иннокентием…

Котелок раскрыл даже свой железный рот:

— Ишь… А меня Александром…

И впервые за все время, можно сказать, и познакомились. Оказалось, что Котелок — Александр Котельников, Всем Дали Сапоги — Иннокентий Букин, Глухарь — Михаил Петрович Локтев, Кулик — Николай Кравцов, Веточка — Виктор Макушенко, Домовой — Петр Сиволов, а Дуся…

— Кретова, — подсказал Гуржап. — А могла бы стать Харахиновой. Харахин — Черная гора. Черногоровой, значит. Ээ, Васька, зачем отбил девку?! — нарочно запричитал Гуржап, щуря и без того узкие глаза.

— Ну, пойду, — сказал Семен. — Пока…

— Обсохнешь если, пиши. Вышлем денег, — сказал на прощание Лебедь. — Запомни, Сергей Юрьевич Лещев…

Семен мотнул головой и, не оглядываясь, зашагал по тропе, мимо баньки, через речушку, к подножке гольца, потому что не хотел показывать им, столпившимся возле жилухи, свои глаза. А творилось с Семеном внутри непонятное, и хотелось завыть на всю округу. Семен поднимался все выше и выше, к вершине перевала, где юлила по белому седлу поземь.

Перевалив, Семен с трудом отдышался, посидел на камне, машинально разгреб сапогом снег и докопался до земли, до синеватого ягеля. Зачем-то оглянулся, достал из кармана целлофановый пакет из-под конфет и, сорвав несколько веточек, аккуратно вложил их внутрь. Снег холодил руки, тонко подвывал ветер, шумел по распадку ручей, и небо опрокинулось над Семеном огромное, без облаков. Пахло талым.

Утром на Чае Семен довольно быстро оформил расчет, получил деньги и вечером — вертолет ожидался на следующий день — сидел в клубе и смотрел кино. Лента рвалась, мельтешила царапинами и называлась «Женщины Востока».

Фильм смотрели напряженно, со вздохами, на экране страдали красивые женщины, обманутые красивыми мужчинами, и особенно понравилась Семену та, которая отказалась лететь в самолете, но принесла перед самым отлетом туфли с запрятанными в каблуки бриллиантами, а сама ушла босая и гордая опять в кабак, к проституткам.

Семен расстроился после такой картины и крепко выпил в столовке, угощая незнакомых помбуров, густо облепивших стол.

А над Огарском весна глумилась вовсю. Летное поле разбухло, дорога, уходящая в порт, расползлась, и показалась жирная грязь. И первым делом отправился Семен в парикмахерскую. Ему пришлось выждать солидную очередь, день был субботним, пока не замотала его незнакомая девчонка, с толстыми, ярко крашенными губами, простыней.

— Как будем стричься? — спросила она Семена.

— Как покрасивше…

— Канадку сделаем. Самая мода. — Девчонка застучала ножницами, и полетели на пол густые белесые волосы Семена.

Бороду Семен решил сбрить, и бритва зашуршала, отвоевывая у пены белую кожу. Когда все кончилось, перед Семеном в зеркале сидел незнакомый парень.

В универмаге Семен купил кожаную куртку на «молнии», светлый плащ, брюки и ботинки на толстой подошве. Ковбойку он выбрал поярче и со всем этим подался в гостиницу, где работала администратором знакомая Семену эвенка Мария.

К вечеру из гостиницы вышел крепкий молодой мужчина, одетый если не по последней моде, то довольно выразительно: завтра он полетит над Байкалом в Иркутск, и… все было нормально.

А пока решил Семен отдохнуть в чайной.

Полгода прошло с того дня, как сидел последний раз Семен здесь с Голованом, а ничего не изменилось вроде. Все те же бородачи толпились возле буфетной стойки, за которой возвышалась тетя Поля, тот же фикус маслянисто поблескивал широкими листьями, а в крашеной бочке, как всегда, было полно окурков. И та же картина, шедевр неизвестного живописца, рассказывала посетителям страшную историю.

— Здравствуй, Полина! — сказал Семен.

Гора в накрахмаленном кокошнике зашевелилась, глянула на Семена цепко и внимательно.

— Чего тебе?

— Не узнаешь? Семен я…

— А-а… А я думаю, откуда такой красавец?

— Оттуда, — мотнул Семен головой куда-то в сторону.

— Ну-ну… Пить будешь? Коньяк есть.

Полина плавно заколыхалась за стойкой. Когда-то давно она работала на Бурундукане. Там ее Семен встретил впервые и запомнил навсегда таскающей мешки с мукой. Полина не спеша подхватывала под каждую руку по кулю и, шаркая слоновыми ножищами, несла их в склад. Парни столбенели от этакой силушки.

— А где Голован? — спросила Полина, пододвигая Семену бутылку. — Восемь семьдесят…

Семен сунул десятку.

— Без сдачи. Нет Голована…

Полина еще раз глянула на него.

— Слыхала я… Такого артиста потеряли.