Юрий Скоп - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Юрий Скоп
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1989
• ISBN: 5-280-00526-6

В книгу «Избранное» лауреата Государственной премии РСФСР Юрия Скопа включены лучшие повести писателя — «Имя… Отчество… Бич», «Волчья дробь. Гаденыш», «Роман со стрельбой» и «Со стороны». Книга раздумий «Открытки с тропы» представлена несколькими новеллами. Это размышления о человеческих судьбах, о сложностях творческой личности, собственной жизни и работе. Четыре новеллы этого раздела предваряют роман «Факты минувшего дня», поднимающий нравственные проблемы нашего общества.

---

Зав буквально «обложил» меня со всех сторон своим чутко-ласкающим профессионализмом, и я, увлекаясь, легко припомнил когда-то пережитое, счастливое: просвеченное солнцем стрельбище, щемливо-тревожный запах отгоревшего пороха, азарт одиночества на линии огня, томительно-сладкое ожидание подтверждения уже отмеченной про себя пробоины и — сторожкое качание высокой травы под простреленным ветром…

И я согласился сделать попытку возвращения однажды пережитого, счастливого. И заставил отправить себя по обратной дороге к этому пережитому, счастливому, хотя и догадывался заранее, что вряд ли смогу настигнуть его…

Так я и шел по кругу минской автостанции, помахивал промокшим чемоданчиком, думал и, сам того не сознавая, как бы творил своеобразный круг почета городу, что щедро одарил меня грузом раздумий, связанных с миром стрельбы…

Может быть, я прощался с ним навсегда; вот приеду домой, помаюсь, помаюсь, напишу и — все… Хотя, возможно, у меня еще ничего и не получится…

Я воскресил в себе поджидающе-темный взгляд зава, его иронично-невидимую верхнюю губу под заржавевшей от курева подковой усов…

Передо мной, как и перед этими торопливо спешащими вокруг минчанами, уже катился и катился куда-то, подпрыгивая на неровностях эпохи, колобок замкнутой профессии. Как это там, в сказочке-то, а?..

— Я колобок, колобок!
По амбару метен,
По сусекам скребен,
На сметане мешен,
В печку сажен,
На окошке стужен,
Я от дедушки ушел,
Я от бабушки ушел,
От тебя, зайца,
Не хитро уйти!

И покатился колобок дальше…

И нужно было, стало быть, поспешать за ним…

И доделывать сегодня то, что осталось недоделанным вчера, а завтра… Завтра без жалости сотрет в порошок сегодня, а мы будем обязаны продолжать и продолжать свой неустанный, раз и навсегда заведенный ход за колобком, что иногда подолгу прокручивается на одном месте, но мы и это движение принимаем за движение и заученно смотрим вперед и редко по сторонам…

А может быть, думалось мне, я уже никогда не смогу расстаться с миром стрельбы: слишком глубоко и невынимаемо завяз он во мне…

Я мысленно крутанул перед собой школьный дочерин глобус, и он послушно повернулся зеленовато-желтой шкуркой Австралии, где нынче, в семьдесят третьем году, должны распороть тишину стрельбища суховато-короткие выстрелы специального чемпионата мира по «бегущему кабану»… Отчетливо представились выходящие на огневой рубеж Мельбурна Яков, а за ним Иоган… Их только внешне спокойные, только внешне лишенные эмоций лица… Ладно, хватит… Чего там и говорить: охота, конечно, «поболеть» за своих друзей на таком чемпионате…

Я пришлепнул ладонью дочерин глобус. Подчиняясь насилию, он завертел своей круглой, пустой головой, сливая в единые линии пунктиры Северного и Южного тропиков…

Не-ет… Не утилитарно я соприкоснулся наново с миром стрельбы…

Этот мир, реальный и грубый, страстный и драматичный, в свою очередь, соприкоснувшись со мной, породил во мне какой-то «новый орган для его восприятия». Я закавычил в конце фразы слова Гёте, который как-то сказал, что «каждый новый предмет, зорко увиденный, порождает в нас новый орган для его восприятия», а следовательно — и новый орган для лучшего проникновения в собственную сущность.

По убеждению Гёте, человек вообще знает себя, лишь поскольку он знает мир, каковой осознает только в соприкосновении с ним, действительным и реальным. Потому, думал я, вряд ли стоит отмахиваться от таких «несерьезных» (кое-кто так напрасно считает) жизненных явлений, как, к примеру, спорт, а в нем — стрельба. Ведь по состоянию здоровья сегодняшнего спорта можно судить… Именно в этот момент с обочины станционного круга, тесно уставленного людьми и автобусами, кто-то проорал мне в упор черными, мгновенно свернувшимися в слова буквами:

УЧИТЕСЬ МЕТКО СТРЕЛЯТЬ.

Я оторопел… Это уже была, что говорится, судьба. Честное слово…

Слабо серел рассвет. Минск заметно подбавил скорости своему живому конвейеру. Дождик и тот укрупнился калибром. За мокрыми, безлистными тополями к разъеденной дождем стенке котлована прижимался обшитый вагонкой, отслуживший свое изначальное, бесколесный корпус автобуса с какой-то совсем не городской завалинкой понизу, и с его желтенького, облупившегося борта зазывали и требовали, напоминали и предупреждали слова:

УЧИТЕСЬ МЕТКО СТРЕЛЯТЬ.

Вероятно, я мог бы сейчас притормозить свое внимание на чем угодно… Естественно, даже и не готовя себя к этому: мало ли что может предложить нам любая из последующих минут жизни?.. И тем не менее раз все та же вероятность предлагала опять и опять моему вниманию именно эти, и без того неотступно и надоедливо преследовавшие меня весь семьдесят второй год слова — учитесь метко стрелять, — в которых я еще давно, тогда, в апреле, перед отлетом на весенние соревнования во Львов, открыл для себя пока еще только сам факт существования какого-то иного смыслового плана, впервые считав их по-новому вот с точно такого же, как и сейчас передо мною, стрелкового балаганчика-тира, а до того жил, просто не замечая их, и они будто вообще отсутствовали, — значит, стоило все-таки докопаться до сути этого ускользающего от меня смыслового плана?.. Ведь что-то же действительно беспокоило в этих словах. Что-то не улавливалось до конца, оставаясь за пределами смысловой ясности…

Я стоял возле тира с его лозунгом-заклинаньем один. Больше до нас в этот глуховатый, размытый дождем утренник никому в Минске не было дела.

Тир слабо высвещался снаружи затянутой в металлическую сетку лампочкой. Внутри было черно и немо. Входную дверцу, как ухо, оттягивала тяжеленная серьга навесного амбарного замка. И он был мертв сейчас, этот по крайней мере банальный, бесконечно тиражированный тирок, какие вы можете встретить ну в любой населенной точке нашего государства…

Лично я, после того как начитался во Львове и в Иркутске, в Кировске и в Ленинграде, Москве и даже ленноотпускном Коктебеле повсюду одинаково трехсловного призыва, даже подумал, что ими, этими тирками, буквально уставлена вся Россия, у которой если и есть забота, так это научиться метко стрелять…

Конечно, подобная ирония смогла возникнуть во мне только от раздражения: лозунг-то прилипал почему-то ко мне, а другие тысячи и даже миллионы моих сограждан, наверное, спокойно и торопливо проходили мимо него… Для них бесконечный тираж этих слов был не обязателен.

Ощущать все это было грустно и одновременно тепло: я-то ведь имел до тирка, с его криком, дело. Стало быть, докричался он до живого…

— У-у-чи-и-итесь ме-е-етко стре-лять… — исполнил я машинально на мотив общеизвестных «Подмосковных вечеров» и покосился по сторонам…

Все было в порядке: Минск приезжал и уезжал на работу. Сделалось еще светлее… Дождик иссяк. С тополей отрывались и булькали тяжелые капли…

Значит, так, думал я… Попробуем еще разик. А вдруг да получится… И привычно прожонглировал про себя:

учитесь метко стрелять

учитесь стрелять метко

метко учитесь стрелять

метко стрелять учитесь

стрелять метко учитесь

стрелять учитесь метко…

Все, кажется… Если, конечно, не прибегать к услугам синтаксической фурнитуры и не насиловать лозунг всякими там запятыми, тире, отточиями, знаками восклицания или вопросительного удивления…

Вспомнился вчерашний день. Его вторая половина. Холод и сквозняки в тире «бегущего кабана» загнали нас с Иоганом на второй этаж административного корпуса, где суетно и многолико трудился секретариат командного чемпионата страны по стрельбе. Здесь были чуть-чуть теплы радиаторы отопления, а по стеклу широченного окна, за которым прокисал слякотный октябрь, ползала, слабо подрагивая обтрепавшимися крылышками, черт его знает как сохранившая себя до таких холодов, летняя, откуда-то из июля, бабочка.

Иоган осторожно двумя пальцами, большим и указательным, снял ее, отзывчиво сложившую странички-крылышки… Я опять обратил внимание на пальцы Иогана: сильные, спокойно-уверенные пальцы человека, могущего ладить с металлом, деревом, инструментами, то есть со всем тем, с чем приходится иметь дело стрелку.

Иоган аккуратно просунул бабочку в радиаторную щель и, улыбнувшись, посмотрел на меня: пусть, мол, там отсыпается… Я кивнул, а Иоган, выдохнув сквозь вытянутые трубочкой губы воздух, сказал через паузу:

— Не налеталась… Как-то странно все. Несоединимость какая-то. Ведь научился стрелять-то я. Научился… И чувствую, что умею стрелять. Все понимаю, понимаешь? Контролирую любое в себе… До мелочи. А вот… срывы. То мышечное недоподчинение. То вот тут как-то не так… — Иоган показал на грудь. — Неужели весь опыт, на него же жизнь пошла, соотносится потом лишь с понятием «теория»? Что же… практика подчиняется лишь возрасту? Молодости только? Нет же вроде. А как? Ведь когда начинал стрелять, думал, мечтал, мне бы только опыту побольше, повзрослеть бы, себя понимать научиться. Уж результаты-то будут… И вот… Наоборот как-то все…