Михаил Байтальский - Тетради для внуков

• Название: Тетради для внуков
• Автор: Михаил Байтальский
• Жанр: Биографии и Мемуары

Предлагаемая вниманию читателя книга мемуаров, хоть и написана давно – никогда не выходила на русском языке полным изданием. Лишь отдельные главы публиковались незадолго до смерти автора в русскоязычных журналах Израиля «Время и мы» и «22».

Михаил Давыдович Байтальский родился в 1903 году, умер в 1978. Его жизнь пришлась на самую жестокую эпоху едва ли не в мировой истории, а уж в истории России (от Московского царства до РФ) наверняка. Людям надо знать историю страны, в которой они живут, таково наше убеждение. Сегодняшняя власть тщательно ретуширует прошлое – эта книга воспоминаний настаивает на том, что замалчивание и «причёсывание» фактов является тупиковым развитием общественного сознания и общества в целом. Публикацией этих мемуаров мы рады восстановить хотя бы отдельные страницы подлинной истории многострадальной страны и облик затенённой, пускай и нелицеприятной истины.

Текст мемуаров снабжён примечаниями. Сам М.Байтальский не придавал тому значения, но издание на английском языке нуждалось в комментариях. В нашей версии за основу взяты примечания к «Тетрадям», вышедшем в американском издательстве New Jersey, Humanities Press International, Inc.; 1995. С некоторыми уточнениями и дополнениями. Читателю всё же рекомендуется в случае необходимости обращаться к надёжным сетевым источникам информации.

---

20. Черты нового порядка

В двадцатых годах мы гордились своей большевистской прямотой. Позже мы убедились, что грубая и якобы пролетарская прямота Сталина служила исключительно для маскировки его лицемерия и коварства, его интриганства и властолюбия – качеств, процветавших при византийском дворе и в восточных сатрапиях. Ремесло столичных газетчиков позволяло нам улавливать ароматы из этой кухни, где орудовал великий повар, оправдывая давнее предсказание: «Сей повар будет готовить исключительно острые блюда».

По-настоящему я ничего не знал, только дышал запахами византийства – совесть твоя не укрепляется от них. Становишься циником – это да. Володя Серов так и говорил: "Ты киник, Миша". Он любил выражаться изысканно. Одного Володю я и сохранил в числе близких друзей, Саша Рацкин был ближе к нему, чем ко мне. Зайти к Борису Горбатову не приходило и в голову, не хотелось даже звонить. Да и он не искал встреч. Чем объяснить, не знаю. Повзрослели? Или воздух в Москве стал другой?

Зато хаживал я к Григорию Евгеньевичу. Он шел в гору. "Вечернюю Москву" он оживил и расцветил, это создало ему славу. "Вечерка" энергично ратовала за хорошо устроенный быт. Подавайте нам электрические утюги и пластинки с бодрыми песнями Дунаевского! Электроутюги и маленькие электромоторчики начали появляться в московских магазинах, и я мастерил в часы досуга, создавая то патефон с приводом, то электромышеловку или что-нибудь еще в том же духе.

Повинуясь указанию свыше, Цыпин предложил мне выступить на собрании сотрудников газеты с рассказом о своем прошлом. Чтобы не показаться трусом, я выступил: состоял, мол, в троцкистской оппозиции, потом отошел, сейчас честно стараюсь выполнить обещания, данные партии. Все слушали, опустив головы. И в самом деле, если я лжец, какова цена моему выступлению? Если не лжец, для чего пинают?

Черный бог мести пинает тебя, чтобы не забылся ты в грязи, уготованной тебе доброй богиней забвения. Сталин считал необходимым напоминать народу о троцкистах. Правда, в самый разгар страстей их было, если верить официальной статистике, всего четыре тысячи – против 724 тысяч, проголосовавших накануне 15-го съезда за линию ЦК. С истинно партийной точки зрения не важно число голосовавших в разные годы за предложения оппозиции, – важно число тех, кто в конечном итоге встал на линию ЦК. Учебники истории, начиная с "Краткого курса", называют эти две цифры: 4.000 и 724.000. Естественно, рождается недоуменный вопрос: против такой горстки, чуть больше полпроцента всего состава партии – и такой огонь, такое множество гневной литературы, такие запасы злобы на десятилетия вперед? И если их всего горсть, то почему на каждом собрании в последующие годы обнаруживали "скрытых" троцкистов – помните историю Володи Маринина? И не только обнаруживали – за эту вину ведь убили много десятков тысяч людей.

Сталину требовалось показать, что сомневающихся в его верности ленинизму ничтожно мало. Но, с другой стороны, ему необходимо было увеличить количество мнимых врагов (а троцкист – он и есть главный враг), чтобы возвысить себя, как победителя.

Из четырех тысяч троцкистов большая часть подала, подобно мне, заявления об отходе от оппозиции.

Тех, кто не подал, загнали в ссылку. Какое же место могли занимать троцкисты в политической жизни страны? Агитировать? Устраивать демонстрации? Печатать прокламации? Ничего похожего в тридцатых годах они уже не делали. Ни в одном из обвинений Сталина и Вышинского против правотроцкистского блока не говорится об агитации. Что же еще могли делать бывшие оппозиционеры? Рассказывать анекдоты? Действительно, политические анекдоты были тогда в ходу, их гуляло по Москве куда больше, чем в последующие годы, когда Сталину удалось искоренить даже усмешку, заменив ее белозубой фотогеничной улыбкой.

На анекдотах далеко не уедет ни рассказчик, ни его обвинитель. Что же проще всего было пришить троцкистам, когда решили взяться за них по-настоящему (об этих, вскоре наступивших годах, речь еще впереди)? Террор, вредительство и шпионаж. Несколько тысяч анекдотистов – это смехотворно, а несколько тысяч террористов и шпионов – это вещь. Но до времени шпионскую версию не пускали в ход, – шашлык еще не дожарился. Для начала подогревали первое блюдо – прокисший суп троцкистских покаяний. На колени – и бейте себя в грудь!

Первым сталинским снижением цен (и сейчас есть люди, благодарные ему за то, что при нем снижали цены) было удешевление человеческого достоинства. Одних скручивали в бараний рог, другие, устрашенные, добровольно сгибались в униженном поклоне, в ханжеской богомольности.

Что наиболее индивидуально в человеке? Вот абсолютно неповторимая индивидуальная черта, которой Сталин и его люди придавали весьма важное значение: отпечатки пальцев. Ваши пальцы обмакивают в черную краску и прижимают их, один за другим, к специальному бланку, разграфленному на десять клеточек с надписями: правая рука – большой, указательный, средний, безымянный (с этой минуты ты – не безымянный)… И: левая рука – большой, указательный… Отныне на тебя будут указывать, где бы ни случилось что-нибудь нехорошее…

Мне не пришлось долго ждать, пока я узнал, что среди заключенных эта процедура зовется игрой на пианино. Десять клеточек – десять клавишей. Теперь тебя найдут везде, ведь твоя личность неповторима.

Фотографии – анфас и в профиль – наука вспомогательная. Черты лица изменчивы. Когда в декабре 1932 года неожиданно ввели паспортную систему, отмененную Октябрьской революцией, это заставило нас сниматься чаще прежнего. Без царских паспортов мы, удивительное дело, отлично обходились все первые пятнадцать лет Советской власти. Это может показаться невероятным молодежи, привыкшей отождествлять совершеннолетие с получением паспорта. Но правду можно лишь припрятать – уйти от нее нельзя.

Стихотворение Маяковского о советском паспорте относится к другому документу – заграничному паспорту, который правительства всех стран мира выдают своим гражданам для поездки в другую страну. Так с каким умыслом внутреннее удостоверение личности было названо паспортом?

Вернувшись из заграницы, Маяковский сдал свою краснокожую паспортину в Наркоминдел и снова стал обходиться профсоюзным билетом – и безо всякой прописки, которая кажется современной молодежи естественным атрибутом нашего образа жизни. Никто не удивляется, читая: "Ракета "Луна-9" прописалась на Луне". Странный художественный образ! Неужели и там встают с рассветом в очередь к начальнику паспортного стола?

За пятнадцать послереволюционных лет понятие прописки стало для граждан нашей страны более далеким, чем Луна. Кто мог ожидать, что паспорт воскреснет?

Сплошная коллективизация не могла, разумеется, пройти безболезненно, даже если бы каждый секретарь обкома не спешил отличиться в соревновании за досрочное выполнение плана коллективизации. Не умея предвидеть результатов собственных мероприятий, Сталин не в состоянии был подготовиться к их развитию. В результате крестьянской политики Сталина начался массовый уход крестьян из деревни в город – настоящее повальное бегство. Вокзальные площади были заполнены беженцами не в одной Москве. Я не знаю, как можно было справиться с этим людским потоком, но вполне допускаю, что паспортная система была введена не из пустого каприза.

Это – пожарное мероприятие, обычный сталинский аврал, но во всесоюзном масштабе. Тот, кто его объявил, хорошо знал, что особой популярности он не завоюет: народ не забыл еще ненавистных царских "пачпортов". Потому и создали новый вариант, побуждавший крестьянина, недавно отвергшего "пачпорт", теперь возжелать его, слезно молить о нем своего председателя…

Правила нововведенной паспортной системы обязывали всех граждан прописываться. Правило это строжайше соблюдалось многие годы, соблюдается и сейчас, правда, не так бдительно. Управдомы и дворники отвечали за каждого "непрописанного", о таких говорили не "живет", а "скрывается". Каждый взрослый горожанин обязан был иметь паспорт – рабочий, служащий, пенсионер, домохозяйка. А колхозники – нет. Им паспорта вообще не выдавались. Таким образом, колхозник не мог никуда уехать из своей деревни без разрешения председателя – куда он денется, беспаспортный? И на Каланчевской площади воцарился желанный порядок…

Решение сложных экономических и социальных проблем с помощью административных мер заманчиво по своей видимой простоте: раз – и готово! Но это – не более, чем самообман. Такой метод ничего не решает. Проходит время, и выясняется, что проблема осталась, она просто менее видна, ибо спрятана в административном футляре. Раньше была одна проблема, теперь их две – добавилась проблема футляра – как поступить с ним?

Сталинская паспортная система пережила своего творца. Она антисоциалистична и антисоциальна. Пока она существует, все разговоры о ликвидации противоположности между городом и деревней остаются лицемерной болтовней. Какая тут ликвидация противоположностей, когда создаются непроходимые разграничения: туда пущать, туда не пущать – есть города одного сорта и другого сорта. И ниже их всех совсем особый сорт – деревня.