Иван Лажечников - Внучка панцирного боярина

• Название: Внучка панцирного боярина
• Автор: Иван Лажечников
• Издательство: Можайск — Терра
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994

Русским Вальтером Скоттом называли современники Ивана Лажечникова, автора популярных романов из отечественной истории - «Последний Новик», «Ледяной дом», «Басурман». К числу наименее известных, редко издававшихся романов относится «Внучка панцирного боярина» (1868) - произведение, переносящее нас во времена польского восстания 1863 года.

В приложении приведена напечатанная в журнале "Русский вестник" (том 54, ноябрь 1864 г.) статья "Неделя беспорядков в Могилевской губернии в 1863 году", на которую ссылался Лажечников при написании романа.

---

Кроме расчета на помощь студентов, воевода избрал Горки целью нападения еще и потому, что там не было войск, а только небольшая инвалидная команда. Для вернейшего успеха, нападение решено было произвести внезапно ночью, а дабы не возбудить внимания, шайка должна была сбираться 22-го числа, партиями в Слепцах и Зубрах, имениях князей Любомирских, и еще небольшими отрядами в лесу, по почтовой дороге из Орши в Горки. Тут были помещики уездов Оршанского, Могилёвского, Чаусовского и Горыгорецкого, чиновники, гимназисты, несколько шляхтичей, очень довольные своими чамарками и высокими сапогами. По чинам и званиям угощали их 23-го числа в Слепцах и Зубрах. Висковскому было послано приказание в Горки собрать к вечеру свою партию.

Накануне 23-го числа в Литвинове было сказано прислуге, что родственник капитана уезжает; 23-го поехала будущая свита, и под видом провод, вся компания (9 человек с людьми), плотно позавтракав, пустилась в путь. В Зубрах ожидали их ужемногочисленная публика и угощение на славу. Подкрепив силы вином и пищею, вечером тронулась полупьяная шайка, человек около 100. Воевода поехал вперед с одиннадцатью человек свиты.

В это время Висковский, поздно вечером, собрал втихомолку свою партию: 80 человек принадлежащих институту, 13 чиновников, 10 гимназистов и 44 молодых дворян и разной сволочи — всего 127 человек.{19}

С важным видом опытного знатока военного дела, Висковский разбивал партию на десятки, жаловал званием десяточных, и оцепил спящий город ведетами[30] с приказанием, на случай преждевременной тревоги, никого не выпускать. Студента Козедло он послал верхом навстречу к воеводе доложить о сделанных распоряжениях и испросить дальнейших приказаний для атаки спящего города.

Действительно, кроме злоумышленников, никто и не догадывался о предстоящей беде. Инвалиды не имели даже патронов и спали крепким сном, а инвалидному начальнику, дряхлому и немощному старцу, в неведении дел мирских, вовсе и не чудилось, что он среди России через несколько часов сделается военнопленным; исправник еще с полдня выехал в уезд, прочие власти тоже разъехались, жители спали; бодрствовал только часовой, стоявший у казначейства.

Гонец встретил воеводу верстах в двух от города, часов в одиннадцать ночи. Топор остановился в ожидании прибытия своих дружин; он был в мундире с эполетами и аксельбантами генерального штаба.

Висковскому было послано приказание собраться на площади; прибывшие мятежники, около 250 вооруженных, были разделены на три отряда. Обозу было велено остаться на месте сбора, верстах в двух за плотиною под горой, не доходя города; одной партии, могилёвским чиновникам и гимназистам, приказано занять позицию у белой церкви, а двум прочим, из уездных ревнителей, стать у еврейского кладбища. В глубокой тишине, сохраняя мертвое молчание, дабы не разбудить противника — спящего инвалидного капитана, дружины тронулись.

Пока на площади снабжали неимущих привезенным оружием, полководец объехал отряды, занявшие назначенные им места. Начальникам отданы приказания, и по минутной стрелке ровно в час ночи, колонны ринулись на приступ. Первая колонна уездных ревнителей атаковала спящего инвалидного капитана, вторая — инвалидный цейхауз, запертый на замок; кипящий бешеной храбростью, неустрашимый студент Доморацкий повел третью колонну могилёвских чиновников и гимназистов, с несколькими студентами-охотниками, на сборное место; с отборной дружиной Горыгорецкой, сам воевода устремился на инвалидного часового у казначейства.

На всех пунктах полный успех венчал распоряжения воеводы. Инвалидный капитан был взят, в цейхаузе был сбит замок и из него вытащили десятка два бывших там инвалидных ружей, патроны и барабан. Доморацкий одолел спящих и пробуждавшихся инвалидов, завязался кровавый неравный бой: несколько инвалидов успели выскочить и бежать, но шесть человек были положены на месте; Доморацкий сам пал в битве. Наконец не устоял и часовой у казначейства против сил, ведомых самим воеводою: он был убит; деньги принадлежавшие институту, около 15.000 рублей серебром, были ограблены. Твердое сопротивление оказал только замок железного сундука с суммами казначейства; никакие усилия нападающих не могли его одолеть, и сундук вытащили на улицу.

Пока воевода был занят в казначействе, молодежь, зная что для полного приступа необходим и пожар, в разгаре удали и молодчества, в трех местах подожгли город, но воевода был тем недоволен и приказал тушить огонь; он был расположен к великодушию: со всех сторон съезжались гонцы с вестями победы. Упоенный славой и всякими угощениями во время похода, он почувствовал необходимость отдыха, велел расставить по городу караулы, послал за город в институт партию, под командою студента Моргулеса, арестовать директора, и сам со свитой отправился в обоз. Тут встретилась маленькая неприятность: пользуясь тем, что по диспозиции не было сделано распоряжения о прикрытии обоза, многие дворовые, разобрав что панычи разыгрались не на шутку, ушли восвояси, а некоторые даже уехали и с панскими бричками. Шампанское, впрочем, нашлось, чтобы вспрыснуть победу, а если некоторым пришлось лечь на голую землю, без ковров и подушек, то в утешение они могли вспомнить, что à la guerre comme à la guerre.

В это время в городе взрослые и недоросли расходились еще более; выставленные ведеты тешились тем, что отгоняли жителей от огня и стреляли в упорствовавших тушить пожар;{20} другие, преимущественно могилёвский сброд, тешились грабежом; к рассвету 70 домов были жертвою пожара.

Утром было повещено, что воевода со своей шайкой навестил институт; на институтском дворе было из институтских запасов приготовлено угощение. В 11 часу двинулась победоносная армия. Первую половину вел литвинский помещик Миткевич, вторую — Висковский. В середине на конях ехал воевода с 60 человек своего штаба, свиты и телохранителей; с собою повезли и тело убитого Доморацкого и драгоценный залог победы — замкнутый сундук казначейства.

В институте последовало торжественное погребение убитого Доморацкого; земле предали его по военно-походному, завернутого в ковер, при ружейных залпах строем поставленных товарищей, а горячие патриотки стояли вдали на коленях и проливали слезы. Воевода в институте обошелся не менее великодушно чем Наполеон с воспитанницами младшего возраста Воспитательного дома в Москве, посетил пленного директора и удостоил кушать чай у одного из поляков-наставников, пока на институтском дворе угощалась шайка. Все оставшиеся воспитанники института были выстроены; Топор предложил им пристать к его знаменам; между поляками нашлось еще несколько желающих. В стенах института был убит только один старый сторож, неизвестно вследствие ли военных действий, разномыслия ли в политических принципах, или просто потому, что кому-либо из студентов хотелось выместить несколько прежних скучных дней карцера над старым цербером.

Студенты распорядились забрать одиннадцать институтских телег с лошадьми, и укладывали на них разный скарб, а воевода в это время со свитой посетил обратно город, где оставленные партии должны были собрать народ на площади и выставить вино.

Мятежники надеялись на содействие городского населения, тем более что студенты уверили их в полном сочувствии жителей; ссылались на то, что были с ними в коротких и близких сношениях, нанимали у них квартиры и продовольствовались, давно уже старались подготовить умы и жидам платили жидовские проценты. Воевода счел, что необходимо изгладить первое неблагоприятное впечатление. С трудом согнали немногих жителей. Он держал речь; о грабеже умолчал, пожар приписал случайности, объявил о прекращении власти русского царя и о новой власти короля польского, о близком следовании его войска вместе с французским; но народ молчал, несмотря на угощение водкой и раздачу некоторым погоревшим нескольких сот у них же награбленных рублей.

Для довершения картины, среди народа явилось и духовенство. Из-за забора глядел дьячок. Воевода велел его привести и спросил зачем он там стоит. "Смотрю что делается" — отвечал тот. Он похвалил его за спокойное поведение, советовал также вести себя и впредь, объявил о совершенной веротерпимости при наступающей власти польского короля и подал дьячку, в знак высокой своей милости, свою воеводскую руку. Тема для донесения жонду и для вариаций европейской журналистики была богатая.

Но скоро стали приходить тревожные вести. Жители, бежавшие за город, разобрав в чем дело, с утра уже начали толпиться около спасшихся инвалидов; стали прибывать крестьяне из соседства и толковать о том, что надо схватить и перевязать мятежников; они не остановились на одних словах, но, применяя слово к делу, вооружились кто чем мог и напали на отделившихся к мстиславльской заставе, четырех убили, двух ранили, четырех схватили, отвели и сдали караульным солдатам у тюремного замка.