Владимир Успенский - Тайный советник вождя

• Название: Тайный советник вождя
• Автор: Владимир Успенский
• Жанр: История

«Тайный советник вождя» — книга-сенсация. Это роман-исповедь человека (реального, а не выдуманного), который многие годы работал бок о бок с И. Сталиным, много видел, много знал и долго молчал. И, наконец, с помощью В. Успенского, заговорил — о своем начальнике, его окружении, о стране. Честно рассказывает — без прикрас, но и без очернительства. В книге масса интереснейшей информации, имеющей огромную познавательную ценность.

---

12 декабря деблокирующая группировка гитлеровцев двинулась от станции Котельниково к Волге. И сразу стало понятно, что 51-й армии ее не удержать. Верховный Главнокомандующий приказал ввести в сражение 2-ю гвардейскую. Выйти на рубеж речки Мышковы, что на полпути между Котельниково и Сталинградом, остановить и разгромить наступающих немцев. Для командующего армией и дивизионного комиссара наступил решающий день.

Очень сильной была 2-я гвардейская. В ней два стрелковых корпуса, каждый из трех дивизий, со своим танковым полком. В ней механизированный корпус и танковый корпус, много артиллерии, много автомашин. Не враг как таковой страшен был ей, страшны были время и расстояние. Немцев отделяло от Мышковы менее пятидесяти километров. Заслоны нашей пехоты могли лишь на краткий срок задержать гитлеровцев. А воинам 2-й гвардейской, чтобы достичь Мышковы, надо было пройти от места выгрузки двести километров, огибая с юга окруженную группировку. Дороги были заметены сугробами, днем было тепло и валил мокрый снег, а ночью прихватывал мороз. Армия шла без отдыха, люди опережали застрявшую технику, тащили артиллерийские орудия, минометы, пулеметы, боеприпасы. И достигли Мышковы чуть раньше немцев. Сначала наиболее выносливые бойцы, небольшие подразделения, роты и батареи. Разгорелось сражение, в которое с обеих сторон вливались все новые и новые силы. А метель не прекращалась, войска перепутались, ни наше, ни немецкое командование не представляло, что происходит. Окруженные в Сталинграде гитлеровцы уже ликовали, слыша далекую канонаду. Многие судьбы повисли на волоске, да и судьба всей грандиозной операции, судьба всей войны тоже.

Есть очень правдивая повесть писателя Юрия Бондарева — участника этих событий: «Горячий снег». И хороший кинофильм с таким же названием. В них все верно. Естественно, автора художественного произведения никто не ограничивает в домысле, в типизации, в обострении ситуации. Ни в коей мере на все это не покушаясь, я хотел бы уточнить лишь одну подробность. Юрий Бондарев дает такой эпизод. В разгар сражения на Мышкове, когда стоят насмерть тысячи людей, а командарм посылает в огонь новых бойцов, приходит известие о том, что погиб сын самого командарма. Тяжело переживая это, командарм, скрывая свое горе, продолжает руководить битвой. Вероятно, писатель, усиливая драматизм, хотел подчеркнуть моральное право этого человека, не просто начальника, а именно человека, отправлять на верную гибель людей, своих подчиненных, своих, по большому счету, детей. Это, повторяю, дело автора. Жаль только, что Юрий Бондарев не упомянул о настоящей трагедии, постигшей армейское руководство. Может, не знал, может, время было такое, что не все выносили на бумажный лист, может, в сюжет не укладывалось.

А случилось вот что. Член Военного Совета армии, дивизионный комиссар больше суток провел на дорогах, подбадривая воинов, помогая организовать питание, медицинское обеспечение, поддерживая людей словом и делом. Сам выдохся, перенервничал, слыша грохот боя. И впереди, и за спиной, не понимая, что происходит. Разыскал командный пункт дивизии в разрушенном хуторе метрах в двухстах от дороги. Хотел поговорить с Малиновским, но связисты не нашли его, тоже был где-то в войсках.

Во второй половине дня стало ясно, что пехота не выдержала, отходит. Командир дивизии доложил: прорвались вражеские танки, не менее пятидесяти, остановить их нечем. Член Военного Совета и сам слышал уже гул двигателей где-то за белой мутью пурги. Отсюда, с этого рубежа, около тридцати километров до окруженной группировки. Именно сейчас войска Паулюса должны нанести встречный удар. Немцы стиснут с двух сторон рассеянную среди снегов гвардейскую армию. И что? Разгром? Позор плена? Вспомнился, наверное, комиссару разговор с Верховным Главнокомандующим, резкий тон и жёсткий взгляд Сталина… Рука сама потянулась к пистолету. Доверия не оправдал, оставался, значит, только один выход…

Малиновский говорил мне потом, что, увидев мертвого комиссара, ясно представил себе ход его мыслей, его состояние в последние минуты. Будто сам вытаскивал из кобуры свой пистолет. Но больше выдержки, больше боевого опыта было у генерала, больше веры в своих солдат. Через час, всего лишь через час после трагического выстрела, немцев встретили пробившиеся к дороге артиллеристы, прошли по снежной целине гвардейские танки. Прорвавшаяся немецкая группа была полностью уничтожена. А ночью генерал Малиновский отдал новый приказ. Уже не о том, чтобы остановить противника, о переходе в наступление. Подписали приказ командующий армией и начальник штаба. Подпись члена Военного Совета отсутствовала.

Меня не было в Кремле, когда Верховному Главнокомандующему доложили о гибели дивизионного комиссара. Знаю только, что Сталин высказал свое недовольство: пример стойкости, а не слабости должны подавать подчиненным политработники. Фамилия комиссара была вычеркнута из всех списков, имя его редко всплывало даже в частных разговорах. Ушел, как говорится, в небытие. А для Малиновского события на Мышкове стали отправной точкой нового взлета. Перед войной полковник, он в конце войны стал маршалом. Десять лет, начиная с 1957 года и до самой смерти, продержался Родион Яковлевич на посту Министра обороны СССР. Трудно ему было при «реформаторе» Хрущеве, начавшем разрушать нашу армию и наш флот. Но это уже другой разговор.

24

В ту осень я не уезжал из Москвы, чем и доволен был. Вдосталь намотался по военным дорогам при своем возрасте. Вокруг Сталина появилась новая поросль помощников: помоложе, повыносливей и с достаточным военным опытом. И не было, вероятно, таких особых событий, которые Иосиф Виссарионович хотел увидеть и оценить только моими глазами. Я отдыхал, если можно назвать отдыхом выполнение разнообразных поручений и ненормированный рабочий день, а точнее ненормированные рабочие сутки. Как маршал Шапошников: считалось, что он получил возможность отдохнуть и подлечиться, занимая при этом три должности и не отстраняясь от дел общественных. Впрочем, я уже говорил, что Борис Михайлович и не мог бы без этого, погиб бы в вакууме.

По выражению Иосифа Виссарионовича, мы учились всю войну. Это верно. И прошли весь курс от образованности средней, до самой высотой, профессорско-академической. При этом пик учебы пришелся на 1942 год, когда бои, операции носили разносторонний характер, когда мы уже полностью оправились от шока внезапности, способны были анализировать и делать выводы.

Войскам как воздух требовался новый Боевой устав. Жизнь торопила. Сталин был достаточно тактичен, чтобы не напоминать Шапошникову о сроках, но было ясно, что ждет с нетерпением. Я, как мог, помогал Борису Михайловичу. Нельзя было допустить ошибок в документе, определявшем организацию и проведение боя — это ведь самое важное на войне. Даже наиболее сложные требования надобно было изложить кратко и понятно, чтобы они были доступны любому командиру, начиная от полуграмотных, и чтобы надолго врезались в память.

Подготовка уставов всегда занимает много времени, к этому делу привлекаются генералы-практики, военные ученые и специалисты Генштаба. А Шапошников пошел по другому пути, и я поддерживал его в этом. Упор делали на фронтовиков, на тех, кому предстояло непосредственно действовать по тем законам, которые долженствовало закрепить в уставе. Старались мы привлечь как можно больше людей. Мнения Жукова, Василевского, Рокоссовского, Ватутина, Конева, Тимошенко, Мерецкова, Говорова и других полководцев — это само собой. Но вот чего не бывало раньше — это беседы с командирами взводов, рот, батальонов, полков. Как? Прибывали в Москву отличившиеся фронтовики, Калинин вручал им награды в Кремле, а потом этих людей «перехватывали» мы, приглашали на заседание Уставной комиссии, задавали вопросы, выслушивали мнения. Или еще проще. Вот готов, сформулирован пункт. Я еду с ним в Тимирязевскую академию, в госпиталь. Собираю выздоравливающих лейтенантов, капитанов, майоров с различных фронтов, из разных родов войск. Зачитываю проект пункта, прошу высказываться. И начинаются словесные баталии, в которых всегда можно почерпнуть что-то полезное.

1 октября 1942 года Уставная комиссия провела совещание в кремлевском кабинете Верховного Главнокомандующего. Об этом стоит упомянуть хотя бы потому, что в кабинете Сталина никогда до этого не собиралось столько простых фронтовых командиров, вызванных нами из госпиталей и прямо с передовой. От ротных до командиров дивизий. Народ самостоятельный, задиристый, болевший за дело, которое касалось непосредственно их самих. Сперва тушевались в присутствии Сталина, трех прославленных маршалов. Потом разговорились, высказали, что считали нужным. Иосиф Виссарионович никого не перебивал, не давил своим авторитетом, держась доброжелательным распорядителем, лишь подвел краткие итоги, пообещав, что все предложения будут учтены при окончательной доработке Боевого устава. Хочу особо отметить, что речь на том совещании шла не только об уставе, но и гораздо шире. Воспользовавшись присутствием фронтовиков, Сталин хотел услышать их мнение по целому ряду других вопросов, связанных с постепенной, но неуклонной реорганизацией наших Вооруженных Сил, проводившейся в ту пору. Это был целый комплекс мероприятий, подсказанных жизнью: отмена комиссаров и введение единоначалия, унификация воинских званий и многое другое. Почему же отмечаю это особо? А вот почему. Весь мир, все наши друзья и враги уперты (простите, но мне нравится это слово) — уперты были в Сталинград и, словно зашторенные, ничего больше не видели. Но под Сталинградом решались заботы нынешнего дня и ближнего будущего. А Москва, занимаясь всеми текущими вопросами, уже тогда готовила фундамент дальнейших событий. Этого как раз и недоставало, и недостает сиюминутным политическим выскочкам, калифам на час, которые приносят много бед своим странам, особенно нашей стране: чем больше государство, тем сильнее страдает оно от резких, неподготовленных перемен, спонтанных реформ.