Владимир Успенский - Тайный советник вождя

• Название: Тайный советник вождя
• Автор: Владимир Успенский
• Жанр: История

«Тайный советник вождя» — книга-сенсация. Это роман-исповедь человека (реального, а не выдуманного), который многие годы работал бок о бок с И. Сталиным, много видел, много знал и долго молчал. И, наконец, с помощью В. Успенского, заговорил — о своем начальнике, его окружении, о стране. Честно рассказывает — без прикрас, но и без очернительства. В книге масса интереснейшей информации, имеющей огромную познавательную ценность.

---

Отхватить прямо сейчас кусок побольше да пожирнее — главный принцип буржуа, банкира, капиталиста. А Иосиф Виссарионович заботился не о собственном благополучии, об интересах державы, жил не только настоящим, но и будущим, не принимая хитро-коварных зарубежных инвестиций, не влезая в долги по всяким там «планам», за которые расплачиваются дети и внуки. А каким предвиденьем надо было обладать, чтобы своевременно развернуть огромную стройку, проложить канал Москва — Волга и создать рукотворное Московское море — водохранилище! Сколько было противников у этого начинания, они не перевелись и доныне: кричат, критикуют. А спроси этих столичных крикунов, откуда в их кранах вода, которую они пьют и вообще используют в неограниченном количестве? Не позаботься Сталин еще до войны о создании канала и водохранилища, уже в пятидесятых годах быстро растущий город и его окрестности «сели бы на мель», оказавшись на скудном «аквапайке». Но нет, до следующего века воды хватит. Не говоря уж о том, что Москва стала портом пяти морей, обретя прямой и дешевый транспортный путь к Азову и Черноморью, к Каспию, к Балтике и даже на Беломорье. И грузы идут по этим водным дорогам, и туристы катаются — путешествуют на белых теплоходах.

При Иосифе Виссарионовиче наша в общем-то плоская столица обрела еще два уровня. Появилось метро, сразу решившее многие проблемы передвижения, ускорившее даже темп самой жизни. Подземные красавцы дворцы одним своим видом облагораживали пассажиров. Безупречная эстетика, торжественно-строгий порядок, идеальная чистота. Совестно в грязной одежде зайти, скверное слово произнести и уж тем более бумажку бросить мимо урны. Даже во время войны не прекращалось строительство метрополитена, вводились в строй новые станции глубокого заложения, служившие к тому же и укрытиями при налетах вражеских бомбардировщиков. 1 января 1943 года был сдан в эксплуатацию Замоскворецкий радиус со станциями «Новокузнецкая», «Павелецкая», «Автозаводская». Через год — Покровский радиус: станции «Бауманская», «Электрозаводская», «Семеновская», «Измайловский парк». Вот ведь и рабочие руки находились, и средства. После всего этого странными казались в мирные дни сетования Хрущева на нехватку денег для создания подземных линий, его стремление упрощать и удешевлять строительство. Вплоть до прокладки путей на поверхности. Нечто среднее между трамваем и электричкой. Куда деньги-то тратились? На поездки по заграницам? На пропой? На подкормку чиновников? Разворовывались?

Москва не только углубляла в землю свои корни: Иосиф Виссарионович хотел возвысить нашу столицу во всех смыслах, поднять ее архитектурный уровень. Теперь просто невозможно представить себе Москву без высотных зданий, изменивших после войны весь ее облик, раздвинувших ее центр от кремлевских башен до Садового кольца. Город перестал быть равнинным, плоским — город вознесся, в нем появились новые ориентиры, достойные любования. Посмотрите хотя бы с Ленинских-Воробьевых гор, убедитесь сами.

Иосифу Виссарионовичу особенно нравилось новое здание университета, которое он считал своим Детищем. Бывал на строительной площадке. Часто проезжал мимо, направляясь из Кремля на Ближнюю дачу, с удовольствием наблюдая, как растет это необычное сооружение, одновременно и величаво-монументальное, и классически-грациозное. Советовал строителям использовать в работе все достижения науки и техники. В частности — трубы из нового сорта пластмассы, из винидура или что-то вроде этого (в подобных делах я слабоват).

Огорчен был Иосиф Виссарионович лишь тем, что здание возводилось не совсем на том месте, где он первоначально замыслил. Сталин хотел, чтобы университет стоял близко к реке, над крутым обрывом Ленинских гор, являя собой великолепный символ могущества и красоты, видимый со всех уголков большого города. Однако специалисты предложили перенести сооружение с бровки склона подальше от берега, опасаясь оползней. Иосиф Виссарионович вынужден был согласиться. Построенное здание не получило предполагавшейся обзорности, но при всем том вид его своеобразен и замечателен, это один из лучших памятников, увековечивших сталинскую эпоху.[105]

Совсем что-то в предыдущей главе я «демобилизовался», отстранившись от своих непосредственно военных забот. Разрядка, что ли, после стрельбы и грохота?! Хорошо бы, конечно, рассказывать о прогулках с Иосифом Виссарионовичем, о том, как он ухаживал за цветами-розами, часто споря со своим упрямым садовником, но время было такое, что в мире опять запахло порохом и, хуже того, повеяло тлетворной жутью новой сатанинской силы — ядерного распада. И значит — мое место в строю. В строю привычном, но изменившемся настолько, что я чувствовал себя в нем все более и более одиноким.

Не осталось на службе моих ровесников из числа тех, кто сражался на русско-японской и в Первой мировой войне, моих дореволюционных коллег-генштабистов. Иногда лишь с графом Игнатьевым общался, да и то главным образом по телефону. В разное время и по разным причинам призвал к себе Господь многих полководцев гражданской войны. Даже ряды тех, кто на гражданской был солдатом или младшим командиром, а расправил крылья и взлетел уже при советской власти, как Жуков, Белов, Рокоссовский, — даже их ряды основательно выкосила последняя битва с германцами. Не стало Ватутина, Черняховского… Место ушедших занимала новая поросль, изрядно отличавшаяся от предшественников, более образованная, более приспособленная к новым реалиям и эти реалии создававшая. Подрастали технократы со своим особым мышлением, далеко не всегда понятным мне, как не совсем понятны были и некоторые научно-технические достижения.

Не только я, разумеется, оказался в положении старого солдата, отстающего от колонны на марше. Померк, отошел в тень Семён Константинович Тимошенко, превратившись в этакого «свадебного маршала» — для украшения президиумов, для появления на парадах. Его перебрасывали с округа на округ, чтобы временно закрыть вакансию, пока подберут перспективного командующего. Семен Михайлович Буденный числился главкомом нашей кавалерии, которой после войны почти не осталось: кавалерийские корпуса расформировывались, перестали существовать. И другая еще была у него должность — заместитель министра сельского хозяйства по коневодству. Постов-то два, но оба не ахти какие. Жил прошлым легендарно-песенным авторитетом. При встречах с ним Сталин пошучивал:

— Что, Семен Михайлович, давно не брал в руки шашки?

— Давненько, — невесело подтверждал Буденный.

— А силенка-то еще есть врага рубануть? Не оскудела казацкая хватка?

— Резервы имеются, да враг не тот, в железо упрятан.

Если продолжить сравнение со старым солдатом, отставшим на марше, то крепче многих других ветеранов оказался Иосиф Виссарионович. Он не только не отставал, он шел впереди, ведя за собой колонну, задавая темп движению, определяя диспозицию. Иной раз и прихрамывал, зубы стискивал от напряжения, но с обязанностями своими справлялся вполне, как всегда далеко заглядывая вперед, «упрятывая в железо», по выражению Буденного, своих бойцов. А вот на биваке у костра (то есть по вечерам на даче) отдыхать предпочитал со старыми товарищами, в кругу которых меньше ощущал свой возраст. Все охотней предавался воспоминаниям. С молодыми-то надо было говорить о делах, о текущих заботах, а с ветеранами — о чем душа просит.

Кто был не в тягость, а в радость ему? Буденный с баяном — Иосиф Виссарионович охотно слушал бодрящие мелодии двадцатых-тридцатых годов: «Тачанку», «Каховку», «Дан приказ ему на запад». Жданов, случалось, садился за пианино, пел с Ворошиловым и даже с Молотовым-Скрябиным, который в молодости играл на скрипке и имел неплохой слух. Сталин подпевал им. Слушатели и зрители — это Андреев, я, Власик, Поскребышев, иногда Каганович. Неизменно — Берия, но у него была особая роль, о которой чуть позже.

Компания, прошу заметить, чисто мужская, не требовавшая особой сдержанности в разговоре. Выражайся, как хочешь. Доводилось мне слышать после смерти Иосифа Виссарионовича, каким якобы грубым был он в узком кругу: ругался непристойно, топал ногами, кричал, оскорбляя и унижая сотоварищей. Надо совершенно не представлять себе натуру Сталина или намеренно искажать действительность, чтобы утверждать такое. Ну зачем ему было кричать, браниться и топать, когда одного слова, даже одного жеста было достаточно для решения судьбы человека или какой-либо проблемы. Он и голос-то повышал очень редко, был сдержан до крайности, не выдавая своих переживаний, а загоняя их вглубь, чем, как я уже подчеркивал, осложнял иногда состояние собственного здоровья.

Да, бывали случаи, когда Иосиф Виссарионович срывался, мог вспылить, накричать, оскорбить хлесткой бранью, даже ударить, но это лишь в самых чрезвычайных обстоятельствах и только с людьми очень близкими, которых величают «домашними». Было: прилюдно изругал, унизил жену свою Надежду Сергеевну, после чего отправилась она на Суд Всевышнего. Грязно оскорбил и влепил пощечину дочери Светлане за ее связь с Алексеем Каплером, вопиюще противоречившую его отцовским и патриотическим чувствам, перечеркивавшую надежды на достойную наследницу — продолжательницу его дел. Случалось, срывал свое раздражение, скверное настроение на Власике: и обзывал непристойно, и даже за дверь выталкивал. Иногда, наедине, доставалось Поскребышеву. Но, повторяю, происходило это очень редко и с самыми близкими людьми. А со всеми другими, в том числе и с друзьями, Сталин всегда был спокойно-вежлив, соблюдая определенную дистанцию.