Иосиф Дик - В нашем классе

• Название: В нашем классе
• Автор: Иосиф Дик
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Детская проза
• Год: 1953

Основная тема произведений Иосифа Дика — ребячья жизнь, дела, верность, товарищество. Писатель много ездил по стране и все увиденное им легло в его рассказы и повести. Школьная жизнь в рассказах и повестях показана автором как с веселой стороны, так и во времена трагические и трудные для СССР — во время войны. В настоящую книгу вошла повесть «В нашем классе». Издание иллюстрировано рисунками К. Кащеева.

---

Учитель физики Василий Иванович, худощавый человек с глубоко посаженными голубыми глазами, подтянув рукава пиджака, бесшумно двигался за своим длинным столом. На нем были расставлены электрофорные машины, банки с электролитом, схемы звонка и телеграфа Морзе. Учитель, будто маг и чародей, манипулировал стеклянной палочкой с никелированным шариком на конце. Дотронется палочкой — из лейденской банки вдруг вылетает молния. Прикоснется к металлической подставке — белый бумажный султан вдруг становится похожим на модель гигантских шагов.

А в зоологическом кабинете, окруженная кроликами, морскими свинками, курами и ужами, молодая учительница, недавно окончившая педагогический институт, Елена Петровна, с воодушевлением объясняла ребятам устройство скелета рыбы.

И странное дело: если дома Толю все раздражало, то теперь, несмотря на то что в классе говорил учитель, несмотря на скрип парт и шелест страниц, он быстро писал ноты на разлинованном листе.

Последним уроком была литература.

Ирина Николаевна, как всегда, стремительно вошла в класс.

Все ребята встали.

— Здравствуйте, мальчики, — сказала учительница и прошлась между партами. — А почему в классе грязно? Кто дежурный?

— Я, — ответил Горшков.

— Вот здесь, в проходе, кто-то бумагу набросал. А ну-ка, уберите!

Федя подобрал бумагу, искоса поглядев на Силкина, и бросил ее в корзину около двери.

— Садитесь!

Класс с шумом сел.

Ирина Николаевна не только преподавала в седьмом «Б» русский язык и литературу, но и была с начала ноября его классным руководителем. До нее этот класс вела Мария Федоровна — человек с добрым, мягким характером. Но почти перед самым концом четверти ее мужа перевели на работу в Архангельск, и она уехала к нему.

Седьмой «Б» внешне ничем не отличался от других классов. Учились здесь ребята кто средне, кто плохо, а кто и хорошо, баловались так же, как и остальные мальчишки. И вместе с тем, как говорила Ирина Николаевна, класс лица своего не имел. В нем не было главного — коллектива…

Учительница раскрыла портфель.

Толя сразу почувствовал, то ли по быстрым движениям, то ли по веселой искорке, затаившейся в глазах Ирины Николаевны, что у нее хорошее настроение.

— Я сейчас кое-кого спрошу… — Глаза Ирины Николаевны заскользили по ребячьим лицам.

Парамонов бесстрашно взглянул ей в глаза, незаметно наложил палец на палец и эту комбинацию сунул себе под левую коленку — авось не спросит. Такая была примета.

— Бестужев, прочтите, пожалуйста, отрывок из «Мертвых душ».

Димка вышел к доске, проглотил слюну и чуть отставил ногу.

— «Эх, тройка! Птица тройка, кто тебя выдумал?» — начал он быстро и уверенно.

Толя удивлялся. Димка словно стал чтецом-декламатором. Наверно, на репетиции у девчонок научился. Голос у него был сочный, задористый.

Когда Димка сел на место и Ирина Николаевна поставила отметку, Федя Горшков, сидевший на первой парте, обернулся к Димке и растопырил пять пальцев.

— У тебя, Дима, — сказала Ирина Николаевна, — появилась в чтении выразительность. Это хорошо. Но в следующий раз, когда ты будешь выходить к доске, всегда заправляй рубашку.

Димка конфузливо, ребром ладони, заправил рубашку.

— Теперь отвечать пойдет Парамонов. Прочти этот же отрывок.

Толя, оторвавшись от своих нот, подумал: «Ну, Юрка начнет сейчас плавать!»

И действительно, Парамонов что-то мямлил, путал слова, пропускал фразы. Он стоял высокий, широкоплечий, с умным лицом — прямо дяденька! И даже как-то неловко было за него, что он так отвечает. А подсказывать ему было нельзя. Обычно Ирина Николаевна за это ставит двойку не тому, кто подсказывает, а тому, кто отвечает.

Когда Парамонов пошел к парте, Федя Горшков показал ему три пальца и махнул рукой — дескать, не горюй, тройка тоже отметка!

Ирина Николаевна закрыла классный журнал и встала со стула.

— Сегодня, ребята, мы начнем новую тему: творчество Николая Алексеевича Некрасова.

Толя поставил на парту локти и подпер кулаками голову.

— Ирина Николаевна, — вдруг встал с места Парамонов, громко хлопнув крышкой парты, — а вы мне неправильно тройку поставили.

— Садись, садись ты, Парамонов! — закричали на него с разных мест.

— Подождите, ребята, — сказала Ирина Николаевна. — Это почему же, Парамонов, ты так считаешь?

— Я учил, учил, а вы мне тройку!

— Я чувствую, что ты учил, но учил слабо, поэтому я и поставила тройку. Садись. А вообще, после уроков зайди ко мне с учительскую.

— Вы мне сначала четверку поставьте, а потом я зайду! — пробурчал Парамонов, садясь за парту.

Ирина Николаевна пристально посмотрела на него и как ни в чем не бывало начала рассказ:

— В сороковых годах прошлого столетия Николай Алексеевич Некрасов был уже известен всей России как революционно-демократический поэт. — Ирина Николаевна ходила по классу. — Продажный журналист Фаддей Булгарин доносил начальству: «Некрасов — самый отчаянный коммунист; стоит прочесть его стихи и прозу, чтобы удостовериться в этом. Он страшно вопиет в пользу революции…» Поэт, действительно, призывал к революционной борьбе…

Ирина Николаевна умолкла, чуть поджала нижнюю губу и опустила глаза, будто что-то вспоминая, потом вскинула голову и вдруг голосом изменившимся, ставшим чеканным, прочла:

Иди в огонь за честь отчизны.
За убежденье, за любовь…
Иди и гибни безупречно.
Умрешь не даром: дело прочно,
Когда под ним струится кровь.

В классе была тишина. Сидели ребята по-разному: кто подперев кулаками подбородок, кто навалившись на парту, кто, наоборот, откинувшись на спинку и заложив руки за голову. Один только Парамонов нашел где-то беленькую, будто тополиную, пушинку и, подкинув ее над головой, тихонько дул в нее. Прозрачная пушинка медленно плавала в воздухе. Она то взлетала вверх, то опускалась, переворачиваясь вокруг себя, то вдруг отлетала далеко от Парамонова, и он вынужден был хватать ее рукой. Пушинку постепенно заметили все ребята, оживились, и по классу пошло легкое движение.

Ирина Николаевна оглядела всех, потом посмотрела на себя — может быть, одежда не в порядке, — и вдруг, опять взглянув на класс, спокойно сказала:

— Ну-ка, Парамонов, убери свой планер!

Интерес к пушинке у всех сразу пропал. Ирина Николаевна продолжала урок.

— А вот интересно, ребята, — сказала она, — кто из вас читал роман Чернышевского «Что делать?»?

— Я! Я читал! — послышалось с парт, и несколько рук взлетело вверх.

— Хорошо… Это произведение, которое сыграло огромную революционную роль в России, вы будете изучать в девятом классе, но сейчас мне бы хотелось рассказать вам о любопытном событии из истории редактирования Некрасовым «Современника». Событие предшествовало выходу в свет этого романа.

Парамонов не унимался. Он положил под ботинок шестигранный карандаш и прокатил его по полу.

«Р-р-р», — заурчало в классе. Но на это никто не обратил внимания.

Парамонов сильней нажал на карандаш, и в классе уже ясно кто-то хрюкнул.

Димка рассердился на Парамонова и послал записку: «Парамонов, перестань, хуже будет!» — но тот опять прокатил карандаш под ногой.

— 7 июля 1862 года царское правительство заключило Чернышевского в Петропавловскую крепость. Сидя в тюрьме, Николай Гаврилович много читал и писал. И здесь-то, за решеткой, при свечном огарке, он создал свой замечательный роман «Что делать?» и отправил его Некрасову в журнал. Дальше было вот что… Об этом пишет в своих «Воспоминаниях» близкая подруга Некрасова…

Ирина Николаевна достала из портфеля книгу с бумажной закладкой и, развернув ее, стала читать:

— «… редакция «Современника» в нетерпении ждала рукописи Чернышевского. Наконец она была получена со множеством печатей, доказывавших ее долгое странствование по разным цензурам. Некрасов сам повез рукопись в типографию Вульфа, находившуюся недалеко — на Литейной около Невского. Не прошло четверти часа, как Некрасов вернулся и, войдя ко мне в комнату, поразил меня потерянным выражением своего лица.

— Со мной случилось большое несчастье, — сказал он взволнованным голосом, — я обронил рукопись!

Можно было потеряться от такого несчастья…

Некрасов в отчаянии воскликнул:

— И чорт понес меня сегодня выехать в дрожках, а не в карете! И сколько лет прежде я на ваньках возил массу рукописей в разные типографии и никогда листочка не терял, а тут близехонько — и не мог довезти толстую рукопись!».

Вдруг Ирина Николаевна встала из-за стола:

— Парамонов, выйди из класса!

— За что? — угрюмо спросил Парамонов. — Это не я.