Кирилл Юрченко - Последняя картина

• Название: Последняя картина
• Автор: Кирилл Юрченко
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2004

У каждого творца, независимо от сферы его таланта, рано или поздно возникает искушение: создать нечто эдакое «для вечности». Как будто только в этом и есть цель творчества. Как будто только в том и смысл жизни, чтобы о тебе всегда хоть кто-нибудь да помнил… Его можно давить в себе, это желание, не позволять ему разрастаться и овладеть собой, но не стоит забывать, о том, что оно всегда с нами, даже если затаилось глубоко внутри. И точно так же не стоит забывать о том, что в мире есть силы, которым нравятся наши тайные мечты. Есть силы, которые желают и могут их осуществить. Потому что им тоже хочется, чтобы мы оставались в вечности. Но совсем не в той, в какой хочется нам…

---

Весь день в муках я ждал, когда наступит вечер. Во мне бушевали разнообразные чувства. С одной стороны я тешил себя тем, что прошедшей ночью могло разыграться воображение, что я помешался, но в другие моменты понимал, что выдаю желаемое за действительное.

Все еще бодрствуя, я вскоре устал ждать, часы давно перешли рубеж полуночи, но ничего обещанного не происходило. Я уверил себя в том, что виновата моя истерзанная психика.

Спать совершенно не хотелось и я, следуя выработавшейся за последние недели привычке, оделся, погасил во всех комнатах свет, проверил ключи — они лежали в кармане — и уже стоял в коридоре, напяливая непослушные туфли, как вдруг в дверь отчаянно позвонили, потом застучали часто-часто, снова раздался требовательный звонок.

Я удивился — кто бы это мог быть в столь поздний час? — да еще при этом столь нахально стучаться, когда все должны спать.

У меня в коридоре всегда стоит тренога от мольберта. В первый момент возникло желание взять ее в руки, но донесшиеся голоса с площадки перечеркнули мое намерение. Это были ОНИ.

— Папа! Открывай скорее, — голос Вареньки ударил в виски, вызывая и страх и невероятную радость одновременно.

Сознание мое разрывалось на две части — одна требовала немедленно открыть, а другая умоляла об одном — гнать пришельцев прочь. Я не мог поступить так и бросился к двери.

Они стояли на пороге, обе невероятно радостные, почему-то с чемоданами и какими-то сумками. Невпопад я спросил:

— Ну, как долетели?

И с ужасом понял, что это уже было однажды. Что я сейчас проживаю мгновения собственной жизни.

…ЭТО БЫЛО… Три года назад, когда Эля с Варенькой уезжали на курорт. Весь год я работал, не покладая рук, — выпала фартовая халтура для детского лагеря, и это дало возможность болевшей жене съездить на лечение. Ребенка она взяла с собой — на воспитание собственной дочери, боюсь, у меня не нашлось бы времени…»

…— ЭТО УЖЕ БЫЛО»… — вновь произнес мой друг и продолжил рассказ.

«… Разговаривая с ними, я произносил не свои слова. Точнее свои, но сказанные несколько лет назад другим Григорием Калейдиным. Тем Григорием, который был счастливым человеком, не знающим будущего и не ведающим о грядущих испытаниях.

Получилось так, что я всего лишь заново пережил один из самых радостных дней в моей жизни. Но этого было достаточно, чтобы ко мне вернулись спокойствие и ощущение удовлетворенности жизнью. Пусть только до утра… До утра я был счастлив…

А потом наступил новый день. Я понимал, что никогда мне не вырваться из плена. И буду готов все отдать, чтобы это повторилось.

Еще не было семи, и солнце еще только вставало. Я уснул. Проснулся уже во время обеда — слышно было, как топают вернувшиеся со школы дети в квартире наверху. Еще одно напоминание об утерянном. Тогда я зарыдал от отчаяния и безысходности. Убить себя я уже не был в силах — я по настоящему жаждал следующей ночи.

Немного успокоившись, я решил пойти прогуляться. Впервые за долгие месяцы, отважился на это днем. На лестничной площадке я задержался, возившись с замком, в этот момент из лифта вышел худощавый человек. В глаза бросилось некое сходство с Князем, хотя этот был гораздо ниже и совершенно лысый, с глубокими шрамами от порезов на голове. Я сделал попытку улыбнуться, хотя бы из вежливости, но мне этого не удалось — человек этот был глубоко несимпатичным. Он, как я понял, видел меня впервые, потому что спросил:

— Вы Калейдин?

Я кивнул, потеряв дар речи от осознания грядущей расплаты.

— Вы позволите? — он указал рукой на мою квартиру.

Я заворочал непослушным ключом, но замок упорно не желал поддаваться. Незнакомец хмыкнул и толкнул дверь, как будто она не была заперта. Он вошел первым — как хозяин.

Я последовал за ним, но, к удивлению своему, в коридоре его не обнаружил. Неужели это все-таки галлюцинации, подумал я, и даже обрадовался такому обороту — по крайней мере, в этом случае меня можно вылечить. Я развернулся, собираясь покинуть дом, но услышал хрип из залы:

— Почему вы не проходите, Григорий Александрович?

Я робко шагнул в комнату. Лысый незнакомец занял место за обеденным столом, там, где обычно сидел я сам. Он кивнул на стул, требуя, чтобы я занял место рядом.

— Вы понимаете, зачем я сюда пришел?

— Догадываюсь, — прошептал я.

— Вы талантливый художник. Даже ваши недруги и конкуренты не могут отрицать этого, — его слова сопровождала зловещая усмешка, — но и они скоро станут вашими друзьями.

— Почему?

— Потому что люди, занятые одним делом, не должны быть врагами.

Я молчал.

— Неужели вам не интересно знать, о чем речь? Как вы должны понимать, искусство — это путь к сердцам людей. То, что открывается их душам, имеет огромное значение. Разве вам никогда не доводилось видеть картину, которая вызывала в вас бурю эмоций, хотя вы и сами не могли при этом понимать, чем же она вас так задела?

— Да, понимаю, божественные полотна… — руки мои дрожали, я облизывал горящие губы, стараясь не смотреть в глаза незнакомца.

— Божественные? — как бы удивляясь, спросил он, задумался над произнесенным и ответил сам себе: — Да, пожалуй, есть и такие. Но я имею ввиду другое. Что вы скажете насчет творчества Авенира Голосова?

Я вздрогнул. Какой же мастер не знал этого имени. Картины его ценились среди богачей, и простому человеку были не по карману.

— Мне он не нравится. С его картин идет зло.

— Голубчик мой, что вы понимаете под словом зло? — незнакомец захохотал, стул под ним заскрипел, в голос подвывая сидящему.

Когда он успокоился, я заметил изображенное им смущение, изображенное — потому, что это, без всякого сомнения, было наиграно.

— Простите меня, я не представился, а позволяю столь хамски вести себя в гостях. Князев. Михаил Львович.

— Князь, — выдавил я из себя.

Он перестал улыбаться.

— Да, так меня в детстве звали, — постарался он перевести все в шутку.

— Так вот, любезнейший Григорий Александрович. Осмелюсь просить вас сделать маленький заказ. Обещаю вам — работа ваша будет оплачена щедро.

Намек был ясен. Мне не оставалось ничего другого, как спросить:

— Когда я должен приступить?

— Зачем же торопиться. Мне важно было удостовериться, что вы не откажетесь. Теперь я спокоен.

Я почувствовал острое желание встать и размазать его хитрую лживую физиономию. Он же снова захохотал, отчего мне стало дурно. Я схватился за голову и, сдавив ее руками, закрыл глаза, чтобы не видеть этого гадливого субъекта.

Смех неожиданно прекратился, но не скоро я заставил себя поднять взгляд, и удивился тому, что за столом я был один. Пол в зале был невероятно скрипучим, но я не слышал, чтобы Князь проходил мимо.

Я вернулся в коридор и убедился, что дверь заперта. Обойдя все комнаты, заглянув в туалет и ванную, осмотрев все места, где можно было спрятаться, удостоверился, что, кроме меня, никого в квартире нет…

На следующий день я его не видел, и на второй тоже. А за это время заново пережил наиболее врезавшиеся в память события, радуясь встрече с Элей и Варенькой. Все происходило самопроизвольно и не зависело от моего желания. Как я не пытался, как ни старался заставить себя заговорить с ними не по запомненному однажды, а от своего, нынешнего лица, все было тщетно, потому что язык отказывался повиноваться. И всякий раз, едва наступало утро, я испытывал приступ отчаяния. Как же я был слеп той злосчастной ночью, когда думал, что таким образом — пытаясь лишить себя жизни — смогу избавиться от страданий. Неужели ОН — тот демон из черноты — способен дать человеку настоящий подарок, а не суррогат. От осознания этого душевные страдания только прибавились. И каждый день я выдувал бутылку крепкого вина.

Появился Князь, точнее человек на него похожий, поздно вечером на исходе третьих суток. Я, помнится, тогда заметил это зловещее совпадение — понимал, что настоящий Калейдин уже в прошлом. Он три дня, как умер. Я — всего лишь его тень и справляю поминки по собственной душе.

— Ну, что же, любезный Григорий Александрович. Настало время поговорить о деле. Отбросим двусмысленности и недомолвки. Вы прекрасно понимаете, о чем идет речь.

Князев вел себя все так же непринужденно, но, уже не играя роль, и совсем не улыбаясь. Он был хозяином положения.

— Вы сами не представляете, что вас ждет. Вы один из немногих, которым дается возможность увидеть то, о чем боится думать каждый. Вы видели когда-нибудь смерть? Я не про ту смерть, которую мы наблюдаем в окружающем нас мире и с экранов телевизоров, а ту, о которой все говорят, но никто из людей сам ее не видел. Настоящую смерть, подлинную, и, что более всего интересно — свою смерть. А ведь за ней открываются новые миры — миры, в которых суждено существовать когда-нибудь всем нам.