Борис Дедюхин - Василий I. Книга первая

• Название: Василий I. Книга первая
• Автор: Борис Дедюхин
• Издательство: АРМАДА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-87994-052-7

Действие увлекательного исторического романа «Василий, сын Дмитрия» охватывает период до и после Куликовской битвы, когда росло и крепло национальное самосознание русского народа. Все сюжетные линии романа и судьбы его персонажей сопряжены с деятельностью конкретных исторических лиц: князя Василия I, Сергия Радонежского, Андрея Рублева.

---

— Тебе ли одному, отче, шлет или братии вашей всей? — спросил Дмитрий Иванович, стараясь сохранять спокойствие.

— Пишет, что для всех, кто с ним единомудрен, однако сжечь грамотку сию после прочтения либо же схоронить куда не велит, дабы не навлечь на себя его, митрополичьего, проклятия. — В светлых глазах Сергия великий князь рассмотрел веселые искорки и ободрился, сообразив, что игумен не во всем, очевидно, заодно с Киприаном.

Гуляла в народе молва о том, какие беды обрушились на одного литовского хозяина, попавшего в немилость к Киприану, — враз пропало у него все хозяйство и дом. Будто бы и другие проклятия монаха-мистика свершались. Но Сергий еще раз повторил с неудовольствием, прежде чем принялся за чтение грамотки:

— Дабы не навлечь!..

Киприан в начале послания старался разжалобить тех, кто будет его читать, рассказом о своих переживаниях и несчастиях, перенесенных в Москве, жаловался на мучителя, проклятого Никифора, подосланного великим князем, подчеркивал, что получил простуду, хотя и происходило дело в жаркую погоду. Затем объяснил, что рвался в Москву не корысти ради, единственно из желания добра московскому князю: ехал благословить его и княгиню, и детей его, и бояр его, и всю вотчину его. И еще надеялся он, что с его приездом утишится злоба между Москвой и Литвой. А потом Киприан подходил к самому больному для него месту — к незаконности, по его разумению, назначения митрополитом Митяя. Здесь не поскупился он на язвительные и одновременно на жалостливые слова, чтобы пронять великого князя (Дмитрий Иванович понял теперь, что послание обращено именно к нему в первую очередь, — просто не насмелился Киприан послать самому великому князю, направил монахам). Обвинения Митяю предъявлялись те же, что высказывал Киприан весной в Переяславле: дескать, чернец-новоук надел святительскую мантию и клобук, и перемонатку святительскую, и посох взял в руки единственно по воле князя, а не по закону. Зная очень хорошо об отношении Дмитрия Ивановича к покойному Алексию, счел нужным подчеркнуть Киприан его заслуги и то, что он, в отличие от Митяя, так греческий язык знал, что собственноручно сделал перевод на славянский Нового Завета. А заканчивал мятежный монах свое послание очень даже воинственно: да будут отлучены от церкви и не благословлены от него, Киприана, и прокляты по правилам святых отцов и Митяй-временщик, и великий князь со своими боярами!

Вязкая тишина настоялась в просторном, пахнувшем свежей сосной доме, все сидели неподвижно, глаза боясь поднять на великого князя. А тот понимал, как ждут его слова. Повременил, спросил Сергия так буднично, будто о пустяке речь вел:

— Что, отче, ведь блаженной памяти митрополит Алексий тебя своим преемником видеть жаждал? Так, может, сейчас хоть?..

Сергий не удивился вопросу, сразу же, без раздумий и колебаний повел в знак отрицания головой, промолвил словно бы даже просительно:

— Отвечал я владыке на это, что если не хочет он нищету моей души отринуть от своей святыни, пусть не говорит о таком тяжком бремени моему недостоинству, не говори и ты, княже!..

Дмитрий Иванович согласно качнул головой: уж если раньше отказывался игумен от лестного предложения Алексия, то теперь, когда патриарх принял решение о назначении Киприана, изменить свое намерение значило бы для святого старца отягчить свою совесть и обречь себя на пожизненные, треволнения.

— Однако епископство-то, отче, почему бы тебе не принять?

— Еще раз прости меня, государь, но от юности моей не носил я золота, в старости же наипаче хочу пребыть в нищете.

Для Дмитрия Ивановича, видно, и этот ответ не был неожиданностью, он не стал настаивать, заключил:

— Ну, тогда… — Встал, положив длань на увенчанную крупным византийским рубином рукоять меча.

И Сергий поднялся из-за стола, сказал, ни к кому не обращаясь:

— Однако не увидеть Митяю Царьграда.

Дмитрий Иванович не понял смысла этих слов, а скорее всего, не пожелал понять. Его любимец и духовник Митяй-Михаил, такой же, как он сам, высокий, плечистый, пригожий собой и громкоголосый, в тот же день получил наказ готовиться к поездке в Царьград для утверждения на вселенском соборе митрополитом Великой и всея Руси.

Однако поездку пришлось отложить на год с лишком, потому что захлестнули тут Русь новые грозные события.

2

Еще не успели выехать с монастырского погоста, как увидели перед лесом пыльное облако. Оно приближалось быстро, и вскоре можно уж было рассмотреть двух всадников, гнавших лошадей во весь опор и не жалеючи. Это были московские гонцы. По тому, как настегивали они коней, а также по их красным щитам, дающим право беспрепятственного проезда по любым мостам и переправам, можно было понять, что это военные вестники, несущие великому князю срочное сообщение.

Дмитрий Иванович нетерпеливо развернул грамоту, прочитал и сказал окружавшим его княжеским и монастырским людям:

— Великий воевода Вельяминов пишет, что Орда опять идет воевать Русь. И будто бы хан Бегич ведет кипчаков столько, что и сосчитать неможно. И все они будто бы одвуконь, вборзе идут, изгоном.

Чтобы сократить путь, решили ехать потайной дорогой через лес, но, едва головные всадники зашли в чащу, с дороги донесся звук рожка. Прискакал гонец великой княгини — был он без брони и оружия, только с берестяной дудкой да тяжелой палкой, чтобы отбиваться ею от собак. Евдокия Дмитриевна сообщала: с дальней сторожи на Оке дозорные доставили весть о том, что через Волгу переправился отряд вооруженных басурман, которые грозятся устроить еще один пир, как на Пьяне.

Про речку Пьяну Василий слышал много раз, но не знал толком, что на ней произошло, почему так часто поминают ее. Саму речку он видел, даже ловил на ней раков — так себе, невзрачная речушка саженей десять шириной[5]. Правда, красива она: один берег луговой, второй высокий и крутой, иногда почти отвесный, как стена, а главное — на удивление разноцветный: слой розовой земли, потом голубой, снова розовой, желтой, белой… Да еще, пожалуй, тем забавна она, что петляет, словно пьяный человек, и, может, это потому пересмешничают: «За рекой Пьяной люди пьяны»?[6] И вот сейчас, когда продирались сквозь тесные заросли, Боброк рассказал ему, как было дело.

Узнал Василий, что пьяны были в то лето нижегородцы перед битвой с царевичем Синей Орды Араб-Шахом, которого в Нижнем Новгороде презрительно именовали Арапшой. Был Араб-Шах большим воителем, очень свирепым, и хоть очень ростом мал, но мужеством велик. А нижегородцы помнили только, что он ростом мал, похваляться стали: «Каждый из нас может один на сто таких, как Арапша, татаринов ехать, нет против нас силы!» Получив весть, что Араб-Шах где-то далеко, на реке Волчьи Воды (это приток Донца), воеводы и ратники обрадовались, сложили на телеги свои доспехи, рогатины, сулицы и копья, ездили, «порты свои с плеч спустя», прохлаждались в одних охабнях да сарафанах[7]. Иных, разоболокавшихся и упившихся, в тенечек — под телеги да под кусты оттаскивали. И князья с боярами да воеводами вели себя не как на войне, а как на потешной охоте. Араб-Шах налетел коршуном, разделив своих на пять полков, перебил все русское войско.

Дмитрий Иванович тоже слушал рассказ, а когда Боброк замолк, бросил обиженно:

— Про Пьяну поминают, а о Булгарах забыли.

— Как забыть! Радость такая была, какой и в светлое Христово Воскресенье не бывает, — понял настроение великого князя Боброк и добавил со значением: — Лиха беда почин, есть дыра, будет и прореха.

Дмитрий Иванович давно — и это видели все приближенные к нему бояре и воеводы — рвался на открытый бой с Ордой. Добрый десяток лет он тихо, но настойчиво укреплял южные границы княжества, и не зря участок от Коломны до Серпухова стали называть «поясом Богородицы». Еще пять лет назад готов он был пойти на вооруженную схватку с Мамаем, вышел на берег— южную границу своего княжества, но ордынская рать, разорив рязанскую землю, поспешно ушла восвояси. Через два года снова был готов он ударить объединенной русской мощью по кипчакской степи, однако пришлось бросить все силы на север, на предательницу Тверь, и опять вместо рати с погаными была усобная брань, не на вертлявых черномазых азиатов опускались мечи, а в родные русы бороды нацеливались. А в прошлом году Дмитрий Иванович собрал первый со времен прихода ордынцев на Русь поход на вассальный Мамаю волжский город Булгар. Пусть небольшой это был поход, но он был победным: ордынские ставленники Мамат-Салтан и Асан сдались и заплатили откуп — пять тысяч рублей. Это была большая сумма: столько дани в год платила Орде в худшие времена вся Русь. Вдобавок Дмитрий Иванович посадил в Казани таможенников, а значит, подчинил своей власти и Булгарскую территорию с Казанью, и Волжский торговый путь. Было это событие неслыханное: мало того, что московский князь своего не хотел отдавать — чужое стал брать, Мамаево! Среди богатых трофеев были потешавшие московский люд животные — верблюды, которых мужики звали более понятным словом «вельблуды». В прошлом году русским впервые за полтора века удалось преодолеть страх перед азиатскими завоевателями и отважиться на вооруженное выступление. Иван Калита и Симеон Гордый готовили освобождение от ига умом, а не силою. Дмитрий Иванович первым обнажил меч. А руководил этим, по его указу, Боброк-Волынский. Хотя проводился тот поход в очень неподходящую для передвижения ратей пору — в мартовскую ростепель, хоть защитники крепости пытались застращать верблюдами и пальбой из пушек, русские не испугались ни беспутья весеннего, ни рева разъяренных, уродливых, о двух горбах и со змеиной головой животных, ни грома и молний в безгрозовую погоду — овладели городом, почти не понеся потерь. Было Дмитрию Ивановичу, конечно, приятно вспоминать о том победном выступлении против Орды, и хотелось ему, конечно, повторить успех. Он уже рвался в бой, спросил: