Аркадий Стругацкий - Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1972–1977

• Название: Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1972–1977
• Автор: Аркадий Стругацкий
• Издательство: ПринТерра-Дизайн
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 975-5-98424-145-8

Эта книга продолжает серию «Неизвестные Стругацкие» и является четвертой во втором цикле «Письма. Рабочие дневники». Предыдущий цикл, «Черновики. Рукописи. Варианты», состоял из четырех книг, в которых были представлены черновики и ранние варианты известных произведений Аркадия и Бориса Стругацких (АБС), а также некоторые, ранее не публиковавшиеся рассказы и пьесы.

---

М. Чугунова. И в связи с появлением в картине Саши Кайдановского.

Г. Рерберг. Да. В связи с натурой, в связи с Сашей да и со всем остальным нужно было переделывать сценарий. Особенно диалоги. Но Андрей ведь не писатель. А писать диалоги вообще мало кто умеет.

М. Чугунова. Мы дали Стругацким фотографии всех трех героев, чтобы они, глядя на наших актеров, писали для них диалоги.

Г. Рерберг. Толку от этого, по-моему, не получилось никакого. Помню, я сказал Андрею, что диалог типа: «Откуда я знаю, что я действительно хочу, когда я хочу, или не знаю, что не хочу, когда не хочу…» — не только воспринимать на слух, но и прочесть невозможно. Он, видимо, передал наш разговор Стругацким. Кончилось это тем, что один из них пришел ко мне и сказал, чтобы я не лез в драматургию. Я ответил, что не могу не лезть в такую драматургию, потому что текст должен найти свое воплощение в изображении. И поэтому тут необходимо что-то менять.

Положение было серьезное. Я предложил Андрею заболеть и лечь в больницу — ему или нам обоим. С тем чтобы законсервировать картину. Выиграть время. И спокойно, серьезно переписать сценарий с учетом натуры и актеров, а потом уже запуститься по новой. Но Андрей боялся, что его второй раз уже не запустят. Поэтому ему нужно было во что бы то ни стало продолжать работать.

<…>

Г. Рерберг. Теперь много всякого понаписано. Я не читаю все эти вещи, но мне рассказывали, что один из братьев Стругацких где-то высказался, будто я сбежал с картины. Это нехорошо так говорить. Я никуда не сбежал. Я хотел работать дальше. В этом смысле моя совесть чиста. А что касается обвинений в пьянстве… Если мы и выпивали на картине, то вместе с Андреем. Во всяком случае, поначалу. Я помню, Андрей как-то решил поездить на Сашиной машине и включил заднюю скорость. И тут же врезался в дерево. А на меня потом обиделся, что я ему свою машину не дал. В общем… Никуда я не сбежал.

Меня просто убрали с картины. С подачи Ларисы Павловны.

Е. Цымбал. Для всех, кто работал на «Сталкере», никаких сомнений в этом не было.

М. Чугунова. Да, конечно. А вместе с вами заодно и меня чуть не уволили.

<…>

Из: Суркова О. Тарковский и я. Дневник пионерки

<… >

А. Тарковский. На «Сталкере», когда пришел брак пленки и я спросил у Рерберга, как такое могло произойти. Я спросил: «Почему ты не сделал пробу пленки до выезда на съемки в Эстонию?». Правда, есть заключение технической комиссии, что виноват главный инженер студии. Но все-таки, почему Рерберг не сделал пробы? На что последовало возмущение: «Это не мое дело. Пусть об этом студия беспокоится, это их проблемы!» Я попытался вразумить его: «Послушай, но ты все-таки оператор, работающий на советской студии, тебе что — здесь всё принесут на блюдечке с голубой каемочкой?» Но он заявил, что это его вовсе не касается, так как «брак — вина тех, кто обрабатывал пленку». Ну а дальше и похуже: пришел ко мне поддавши, с какой-то «потаскухой» и разошелся при ней еще поболее: «Все, Андрей, хватит! Больше я с вами не работаю! Только за границей»… Ах за границей? Ну тогда и вали отсюда! Мы снимали в то время номер в таллинской гостинице, так он позвонил на следующий день, делая вид, что ничего не помнит. Но я попросил его больше не звонить мне и вообще забыть мое имя. Мы разошлись… Но зато работа с Княжинским, снимавшим потом нового «Сталкера», пожалуй, лучшее время в моей профессиональной жизни в общениях с оператором. Какое это солнышко! Какой это нежнейший, интеллигентнейший человек! Какой верный! Доверчивый! Для меня Княжинский просто идеальный оператор!

<…>

В августе «Литературное обозрение» публикует беседу АНа, Дмитрия Биленкина и Игоря Бестужева-Лады о фантастике. АН в ней говорит жестко и серьезно.

Из: АНС, Бестужев-Лада и., Биленкин Д. Какие звезды светят фантастике?

<…>

А. Стругацкий. <…> А сейчас не могу удержаться — вспоминаю высказывания некоторых «сопричастных»: фантастика-де — литературы крылатой мечты. Оно, конечно, человек без мечты — это либо бурбон, либо кролик, но ведь мечтать — вовсе не значит расстилать розовые ковры неопределенного будущего на предмет утешения. Наш читатель не ноющий хлюпик. Мы пишем для гражданина, созидателя, борца и мыслителя. Лично я рассматриваю фантастику как арену — понятно, не единственную — борьбы передового мировоззрения со вчерашним, как поле столкновения коммунистического воспитания с пережитками палеолита в сознании людей. Но тут я немного забегаю вперед, прошу прощения.

<…>

А. Стругацкий. Литература все-таки не зеркало. В фантастику смотришься и видишь то ли черта, то ли ангела, то ли осьминога.

<…>

А. Стругацкий. Позвольте, однако, вам возразить. О проблемах науки языком искусства отлично говорит научно-художественная литература, научно-популярное кино и Капица в телепередачах — честь и хвала им за это, все они делают замечательное дело. Фантастика же есть литература художественная. Литература о человеке, о его надеждах и страхах. Как это у Ильфа?.. Фантасты писали: будет радио — будет счастье. Радио есть, а счастья нет. О фантастах-дураках писал великий юморист. Счастье человеческое не в радио и не в киберах.

<…>

А. Стругацкий. Наука влияет на литературу, на фантастику не в том смысле, что специалист хватает писателя обеими руками, чтобы не убежал, и объясняет ему цифры и графики, и тогда у писателя зажигается в очах огонь понимания, радости или ужаса, и он бежит к машинке и эмоционально истолковывает бедному читателю, как ему надлежит настраивать свой духовный мир на новую проблему. Это все, конечно, чепуха. Фантаст не передаточная инстанция между лабораторией физика либо социолога с читателем, а сам читатель никак не объект втолковывания, он равный писателю собеседник.

<…>

А. Стругацкий. Табу — это из арсенала примитивных религий. Антиутопия — это отражение в образах самых мрачных, самых беспросветных, самых античеловечных взглядов на историю, точнее, на исход истории. Советской фантастике такое представление об исходе истории чуждо, и антиутопия ей чужда. Западная же антиутопия нашему читателю не страшна, а во многих случаях и кое-чем интересна. Я говорил о другой, о нравственной стороне дела.

Какой смысл пугать читателя до полусмерти? Ну попугался он, а потом пошел и выпил. Или запил. Нам-то не это надо. Есть проблемы трудные, сложные, даже опасные проблемы роста цивилизации. В своей последней повести «За миллиард лет до конца света» мы довели это наступление проблем до предела, фантастически заострили ситуацию. Чтобы попугать? Нет, чтобы убедить: «Надо грести, можно грести, пусть на тебя обрушилась вся Вселенная!» А если сложить ручки да бросить весла, тогда, точно, конец… Только не надо прятать голову под подушку и делать вид, что проблем нет, — это такое же малодушие.

Надо честно, разумно и смело смотреть проблемам в лицо, настраивать себя на их преодоление. Только так! Бой надо вести по всем направлениям. Никаких тем не чураться, не делать вид, что опасное — это так, облачко, что трудное — легко, что впереди лишь озаренные солнцем дали, а не борьба за эти дали. Есть идеал — коммунистическое человечество, вот с этих позиций и надо пером вытаскивать из всех щелей сегодняшнюю дрянь. И не удивляться ее шипению, а то и укусам. Ведь если советские фантасты будут искать спокойных бережков над тихой речкой, у общества одним гребцом станет меньше. А этого не должно быть.

<…>

А 24 августа «Литературная газета» публикует беседу АНа с космонавтом Константином Феоктистовым.

Из: АНС, Феоктистов К. Реальность чуда и чудо реальности

<…>

А. Стругацкий. Гипотез нам не избежать, но прежде мне хочется сказать вот о чем. К шестидесятилетию Советской власти наша фантастика подошла, имея уже богатую и сложную историю. У ее истоков стояли такие крупные имена, как классик советской литературы Алексей Толстой и замечательный мечтатель Александр Беляев. Но настоящего расцвета фантастика наша достигла в шестидесятых годах, когда появилась грандиозная эпопея-утопия Ивана Ефремова «Туманность Андромеды». Вот тогда-то стало понятно, что это такое — идейная, философская сюжетная смелость…

В наше время в фантастике насчитываются десятки известных имен и многие десятки пока малоизвестных. И какое жанровое, сюжетное, географическое, возрастное разнообразие! Известный мастер политического памфлета Л. Лагин и выдумщик «на грани вероятного» С. Абрамов. Самый лиричный из всех фантастов В. Шефнер и защитница экологии Ариадна Громова. Вдумчивый исследователь Д. Биленкин и беззаботный, искрящийся юмором Кир. Булычев. Трагическая Ольга Ларионова и «фантастические приключенцы» М. Емцев и Е. Парнов. Увлекательнейший роман А. Мирера и утопическая эпопея Г. Мартынова. Маститый философ Геннадий Гор и молодой, веселый А. Житинский. Москвич З. Юрьев, ленинградец А. Щербаков, киевлянин В. Савченко, сибиряк В. Колупаев, В. Михайлов из Прибалтики, Г. Альтов и В. Журавлева из Баку, а из пары Е. Войскунский — И. Лукодьянов один — москвич, второй — бакинец… Я могу продолжать в том же духе еще с полчаса.