Клаудио Магрис - Вслепую

• Название: Вслепую
• Автор: Клаудио Магрис
• Издательство: Река времен
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-85319-120-4

Клаудио Магрис (род. 1939 г.) — знаменитый итальянский писатель, эссеист, общественный деятель, профессор Триестинского университета. Обладатель наиболее престижных европейских литературных наград, кандидат на Нобелевскую премию по литературе. Роман «Вслепую» по праву признан знаковым явлением европейской литературы начала XXI века. Это повествование о расколотой душе и изломанной судьбе человека, прошедшего сквозь ад нашего времени и испытанного на прочность жестоким столетием войн, насилия и крови, веком высоких идеалов и иллюзий, потерпевших крах. Удивительное сплетение историй, сюжетов и голосов, это произведение покорило читателей во всем мире и никого не оставило равнодушным.

---

Но кровь бежит, словно ручеёк, пробивающийся сквозь песчаную почву пустыни, он устремляется далеко и приливает к лицу в миг, когда твоё сердце начинает биться всё чаще… В объятиях тасманской девушки Мангауаны моему отцу было неважно, кто её прадеды. А с чего ему было бы этим интересоваться? Он называл её Мангауаной так, шутки ради, в моменты близости: ему нравились подобные имена, придуманные исчезнувшими племенами. Точно так же я называл ту смуглую девушку, которая работала с нами в Сиднее, в редакции «Ризвельо», я дал ей это прозвище, когда… Нет, доктор, это никакой не бред, как Вы спешите записать в своих бумажках и на свои плёнки, — разумеется, я их прослушал, а затем поставил на место. Вы слишком торопитесь врать. «Похожие на Эдипов комплекс фантазии, личностная диссоциация. Путает между собой произошедшие в Австралии сексуальные опыты с женщиной из числа аборигенов или смешанного происхождения с теми, что случились, по его мнению, с его двойником. Считает себя клоном своего же двойника. Проецирует порожденные бредом состояния на историю жизни своих родителей. Инцестуальные фантазии носят сублимированный характер». Что за чушь? «Как и следовало ожидать, утверждает, что не удивлён поставленным диагнозом, так как привык быть обвинённым во всём, чём угодно. Полное отрицание всего является наиболее распространённым и известным методом самозащиты». Ну да, осуждённому только и остаётся, что отрицать свою вину! В глазах всех судей мира это отягчающее обстоятельство. Вы отлично осознаете, что делаете, когда навязываете мне всю эту ерунду и заставляете меня её повторять под предлогом, что вам нужно убедиться, правильно ли я понимаю ваши вопросы; а потом вы регистрируете на плёнку всё то, что мне надиктовали. Но отнюдь не очевидно, что…

Мои родители поженились в 1906 году. Тогда отец только-только прибыл из Триеста; в то время иммигрантов было мало, особенно тех, кто приезжал из наших краёв. Перебраться сюда было непросто: акт австралийского правительства об ограничении иммиграции практически лишал возможности переезда лиц, не относящихся по всем признакам к англосаксам. По большому счету не стало легче и после 1945 года, когда сюда приехало немало триестинцев, далматинцев, выходцев из Истрии и Фьюме. Вскоре и мне предстояло окунуться с головой во все эти трудности: на нас всех был штамп переселенцев. А за пятьдесят лет до того было ещё сложнее, однако мой отец сделал это, он начинал с вырубки и очистки сахарного тростника в Куинсленде, а потом сразу же перебрался в Тасманию и успешно открыл в Хобарте магазин принадлежностей для рыболовства.

На стену за прилавком он повесил картину Винченцо Вруна, творившего под псевдонимом Альмео: там были изображены рыболовецкие суда Адриатического моря. Моря. Море должно быть именно таким. Я бы хотел на вас посмотреть в Кварнеро, в канале Морлакка, когда дует северный ветер бора, а ещё лучше, в Сан Пьетро ин Немби. Согласен, можно назвать его и по-хорватски Иловик, кому Вы это говорите? Там пронизывают до костей вместе и бора и трамонтана. Отец показывал австралийцам различные типы рыбачьих лодок, описывал их в деталях, жестикулировал, только бы убедить их построить себе аналоги, говоря, что вот именно такие, и никакие иные, лодки подходят для того, чтобы переплыть Басский пролив.

Естественно, он тоже знал, что те воды наводят ужас. Но смерчи — другое дело, как и разъярённый океан к югу от порта Джексон. Я переплыл Басский пролив задолго до того, как доктор Басе окрестил его в честь себя самого во время путешествий близ Земли Ван Димена. Я был там уже тогда, когда Флиндерс только начал осознавать, что это остров: я переплыл Басский пролив на борту «Харбингера». Поначалу меня не хотели туда брать, поскольку я датчанин и высадился нелегально с «Сюрпрайз» и «Фэнни», но Майкл Хоган, который делал деньги на всём, на чём можно и нельзя, от ловли китов до работорговли и перевозки каторжников, почти бесплатно взял меня в команду. На это с особым сарказмом обратили внимание в своей книге глубокомыслящие создатели моей биографии Клун и Стефенсон, — я нашёл их книгу однажды вечером в библиотеке Саламанка Плейс, неподалёку от места, где когда-то был магазин моего отца. Представляете, там целый шкаф посвящен мне одному, у них есть даже маленькая карточка с выведенным печатными буквами: Йорген Йоргенсен. Моим именем. Я не знаю, понятнее ли то, что написано в тех томах, Ваших отчётов, доктор Ульчиграй, но я их прочёл с превеликим удовольствием и даже сделал себе, как Вы можете убедиться, некоторые заметки. Следуя Вашему совету, я время от времени выписываю из них пару строк, абзац, или перепечатываю на компьютере, хоть и…

Я поборол валы и чёрную пену на борту «Харбингера»; мы плыли за «Леди Нельсон», повторяя её путь до Басского пролива. Мы везли ром на продажу в порт Джексон, бороздя огромные массивы вздымающейся воды и пенистые волны цвета воронова крыла. Великий юг чёрен. Таковы и омывающие его воды. Ещё мы наткнулись на остров, который Басе и Флиндерс, видимо, не заметили, и мы назвали его Кинг Айленд, — в честь губернатора Нового Южного Уэльса. Так утверждают создатели моей незабвенной биографии. Наверное, так и было, я точно не помню. Должно быть, я тогда сделал об этом запись, иначе как бы они об этом узнали?

Зато в моей памяти сохранился заполненный тюленями и морскими котиками пляж: толстые, трущиеся друг о друга и прибойные волны туши. Звуки, издаваемые ими во время периода размножения, их воинственный рёв, хриплый, устрашающий рык. Порой тяжело понять, где заканчивается одно и начинается другое тело… Котики сами по себе опаснее. Твоим проигрышем будет не просто укус, а потеря самого себя, но я не помню, чего…

Так что от островов пролива лучше держаться подальше. Огромные волны бегут с невероятной скоростью к темнеющей линии горизонта, это тебе не Адриатика, не Кварнеро и не Морлакка. Хотя наше море тоже может быть хорошей школой для начинающего моряка, недаром мой отец распинался в любовно созданном им магазинчике перед картиной Бруна. Вы хотите больше узнать об этом Бруне? Подождите-ка. Должно быть, Вы тоже тоскуете по нашей земле, если в Вашей библиотеке присутствуют книги, посвященные триестинской живописи. Вот что мы там читаем: «Родился в Триесте, жил и творил в Мельбурне на улице Флиндерс, работы выставлялись в Викторианском Художественном Обществе и даже в Новой Зеландии, следы художника теряются с 1905 года». Ну да, в Тихом океане испариться — минутное дело. Так я повторяю, что мой отец-то был полностью прав, ведь и знаменитый Джино Кнезич, которого он выучил управлять лодкой и плавать до Люссино ещё до того, как тот эмигрировал сюда после присоединения этой территории югославами, одержал триумфальную победу именно в регате Сидней-Хобарт, то есть проделал примерно тот же маршрут, что и я когда-то.

Итак, мой отец женился в 1906 году. В Сиднее. Это событие было даже запечатлено у Деготарди, в прославленной фотолитографической студии, основанной еще Джованни Деготарди. На церемонии играл Альберто Витторио Зельман, также триестинец, выдающийся австралийский скрипач, руководитель Филармонического общества Мельбурна, концертирующий музыкант, преподаватель консерватории и так далее и так далее… Достойный сын своего отца, автора великой, но забытой, как и многие другие благородные человеческие порывы и деяния, оперы «Лаццароне».

На фотографии, выполненной внуком того самого легендарного Деготарди, можно увидеть смуглую кожу моей матери, её глаза странной, восточно-австралийской формы, азиатский разрез, в данном случае и скулы, выдающие дух и плоть Паннонии, как поговаривал мой отец, который был без ума от них, ибо они напоминали ему лица бессчетных женщин Фьюме, в ком несмываемо остались венгерские корни… Кстати, Мария… Ну да, моя мать была родом из Лончестона, в её жилах текла тасманская кровь, кровь исчезнувшего, стёртого с лица земли, истреблённого народа; если он всё-таки и сумел сохраниться, то где-то в безвестных, заброшенных островках леса, не имея на то никакого права. Мне бы хотелось, чтобы в моих венах тоже текла эта непризнанная кровь, впитанная мною в материнском чреве, мною, вторгшемся туда незванно, но принятым с нежностью и ставшем своим. Я же проливал её позднее и в Испании, и в Германии, и в Югославии, слепо веря в то, что после этого в мире никогда не будет истреблена ни одна раса, ни один народ…

Отец повстречал мою мать в Куинсленде, когда работал с сахарным тростником, а поженились они в Сиднее. Ради моей матери отец и отправился в Тасманию, где она родилась и выросла и где, в свой черед, на свет появился я в 1910 году. Поверьте мне, доктор, не стоит настаивать на том, что это ложь. Как раз-таки я имел счастье наткнуться там на собственную автобиографию, написанную в своё время для альманаха Земли Ван Димена в Хобарт Тауне. Получилась несколько субъективная вещь, краткая, сжатая, столько лакун и белых пятен… Но я был ограничен в объеме, — что правда, то правда. Впрочем, если бы мне пришлось конкурировать с моими биографами и поведать обо всем, что со мной приключилось, я бы первым напрочь потерял голову. Это было бы ровно что зажечь свечу посреди пороховых бочек. Гигантский взрыв и корабль взлетает на воздух…