Майя Треножникова - Минск 2200. Принцип подобия

• Название: Минск 2200. Принцип подобия
• Автор: Майя Треножникова
• Издательство: Аст
• Жанр: Постапокалипсис
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-086177-4

Человечество настигла ужасная эпидемия: вирус или мутация за считанные минуты превращает в «одержимого» монстра с неимоверными способностями. Одержимым может стать любой — богач и бедняк, праведник и преступник, младенец и старик. Обычным людям почти невозможно уничтожить одержимого. Но есть люди с иммунитетом к заболеванию, зато сами обладающие сходными способностями. Их называют Магнитами за то, что «притягивают» чудовищ, а еще — Гомеопатами, потому что «лечат» медленно восстанавливающийся после катастрофы мир по Принципу Подобия. Магнитом может стать любой — мальчишка из разрушенного поселка Рани Тарк и сын сенатора Целест Альена. У всех магнитов одна судьба: уничтожать монстров и однажды погибнуть. Но что, что появится одержимый, обладающий интеллектом и талантом объединять безмозглых чудовищ в армию — легендарный Амбивалент. Мир обречен?

---

Тянет время. Отсчет не в пользу Магнитов. Горацию выжженные кишки не помеха.

Он покачивался, елозил языком по губам, здорово напоминая Целесту выступление на «суде» — интересно, обвинял просто так или тоже сговорился? С кем? С истинными Главами — Декстрой и Винсентом? С Кассиусом?

Скорее всего. Такие, как Гораций, выполняли приказы, а Гомеопаты — ученые и теоретики всегда были бесплатным приложением к Магнитам. Посмотрите, в Ордене не только выродки, любой человек может стать Гомеопатом… если захочет.

Целест так и не узнает, кто кем управлял. Неважно сейчас — яблоки и паленый мезентерий не больно-то склонны к исповедям.

Воздух вокруг Декстры плыл, корежился, искажался. Она сожжет себя, прежде чем…

Целест не додумал.

Гораций хлюпнул кровоточащим ртом, прежде чем броситься в атаку.

Классически. Целест оценил, и Декстра наверняка тоже — все видели щупальца, десятки и сотни осьмино-жьих щупалец, учебное видео Магнитов и напоминание всем остальным — ненавидьте выродков сколько угодно, только не забудьте: одержимые хуже. Лучше воины и мистики, чем физики и психи.

— …мать, — от плеч, ладоней, лица, даже голеней и грудей Декстры сорвалось пламя. Но щупалец было больше, одинаковых, плотных, черно-лаковых, похожих на лакричные полоски — одну из детских радостей. «Рони обожал лакричные полоски», — вклинилась неуместная мысль.

Целест пытался резать щупальца. Лезвия слушались плохо, и вообще ресурс — как в старом мобиле, и полбака не наскребешь. Тонкие и уязвимые, щупальца тянулись из развороченного живота Горация, из полосок яблочного сока на щеках, из-под ногтей и раззявленного рта. Изо рта — больше всего, будто рвало связкой гигантских червей.

Декстра превратилась в живой факел.

Почти как Тао. Наверное. Ночь фениксов и пчел.

Декстра хватала щупальца горстью, заставляла их гореть бенгальскими огоньками — рассыпая искры и разбрызгивая темно-лиловую начинку. Но на смену одной связки являлось десять, откуда столько плоти — откуда столько силы в умирающем одержимом.

— Это… несправедливо. — Целест ринулся к Горацию. Лезвия перед собой — воткнуть в глотку, выстрелить, на манер дикобраза. Воин или нет? Где-то за тысячу звездных лет от него Декстра прорывалась к Горацию, а ее опутывали бесчисленные нити.

Не просто опутывали. Гибли в огне, но раздирали кожу, мягкие и податливые, щупальца — острее игл. Дек-стру усеяло мириадами мелких кровоточащих ранок. Щупальца норовили нырнуть внутрь, пролезть червем в плоть и разорвать изнутри, но пока каждое гибло на подходе.

Осыпалось пеплом. Цветы, пепел и кровь.

Целест резанул по основанию связки во рту Горация.

— Иии! — торжествующе вопил он, раззявив собственный рот. Скелетно ухмылялся правой половиной лица.

Удар. Еще. Гораций мягкий, как тряпичная кукла. Еще выпад и можно будет… призвать… или пусть Декстра? Он — ее добыча, ее и огня. По праву.

Целест успел только выдохнуть и коротко, мышино пискнуть, когда в правый глаз — голый беззащитный глаз, — впилось отрубленное щупальце. Гораций повернул к нему равнодушное лицо. Выплюнул новую мотню — втрое толще прежней.

— Целест! — заорала Декстра.

Он плохо слышал.

Он корчился на полу, зажимая второй раз израненное лицо. Лопнувшая склера стекала по пальцам, а к пальцам липли проклятые лепестки. Целест задыхался от медноватого аромата (мой глаз! мой глаз!), от боли и плясок огня.

«Дерись. Встань и дерись, забудь про глаз — он все равно бы отмер рано или поздно. Да и вообще, ты ведь пришел на последнюю битву? Так дерись».

Целест поднялся на локтях. А Гораций давно забыл о том, кого когда-то обрек на Печать — вряд ли он помнил что-то. Зато полностью… принадлежал Декстре.

Принадлежал. Хорошее определение.

Гораций все-таки добился своего: они с Декстрой слились, сплелись в единое целое, щупальцами и плавленой кожей, палеными волосами и липкой закипающей кровью. Декстра сгорала вместе с одержимым.

«Опять… жертвоприношение?» — сквозь боль и какую-то отстраненную муторь подумал Целест. Щупальца прошили тело Декстры насквозь, коренастая женщина покачивалась на манер истрепанного бумажного змея — вместо одной бечевки — тысяча, острых и колючих. Губы и нос сгорели полностью: Декстра пыталась защитить уязвимые отверстия. Из глазниц Горация вывалились яблоки, и теперь оправа пенсне торчала на манер золотистых клыков. Жестоко. К себе и другим, невольно проступила из памяти фраза.

Все воины. Все Магниты — одно.

Жестоки к себе и другим. Это тоже принцип подобия.

Главы Гомеопатов продолжали бой. Единственным глазом Целест мог различить полыхающие фигуры, стрекала щупалец — они разносились в воздухе с визгом, громили лестницу и отбивали куски перил. Огонь лизал мертвые цветы, но пока дом держался. Мрамор не горюч.

Внезапно Гораций отшвырнул Декстру. Та плюхнулась с сочным шмяком, совсем не похожая на себя — безжалостную убийцу, палача, учителя. Сто двадцать фунтов обгорелого мяса.

Гораций выглядел не лучше, но его удерживала чужая воля. Он надвигался на Целеста так же мерно и неизбежно, как спускался по лестнице. Нижняя челюсть дотлела и развалилась, теперь щупальца стреляли из мякоти нёба и дырявили трахею.

«Он убьет меня, — подумал Целест. — Обидно».

Осудил. Проклял. Печать — его вина тоже.

Не смей. Вербена… ждет меня, хотел пробормотать Целест, но смолчал. В последнюю секунду лучше молчать.

Гораций завис над ним. Целест заставил себя развернуться зрячим глазом: смерти в лицо смотрят, а не прикрываются полуслепотой.

На щупальцах блестели заостренные жала и что-то вязко-серое — должно быть, яд. Полуотрубленная голова часто покачивалась. Отвалилась сгоревшая рука, слазила шмотьями кожа, но щупальца…

Свистнули.

Целест постыдно зажмурился. Но боли не было, смерти — тоже, он дышал и обонял зловоние. Еще не поздно — обрадовался, достойная смерть, умри как Магнит и воин. А когда разлепил веко, то…

Не увидел.

Горация. И огня. И Горация. И щупалец, и огня, и Го…

— Декстра?

«Нет. Я», — хрипловатый голос звучал отчетливо, однако все-таки внутри. Авис стоял возле разбитой двери — вернее, сползал вдоль косяка на корточки. Голова Декстры почти касалась его ступней, но Глава воинов не шевелилась.

«Где он?»

«Одержимый? Перед тобой». — И Авис указал На…

— Вот черт.

Гораций распластался рядом с Целестом. Однорукий, без нижней челюсти, с дырой в животе. Только без щупалец; измочаленный труп казался жертвой безумного маньяка… и ни единого яблока.

Ни единой чертовой падалицы.

Целест засмеялся бы, да во рту ссохлось, и боль по-прежнему вытанцовывала под черепом, а еще не осмеливался вновь посмотреть на Декстру.

«Псих?»

«Он самый. А вы его — огнем… хорошо, призвать не пытались».

В костистой ладони Гораций сжимал дужку от очков. Вот что иллюзия замаскировала под щупальца. «Меня наполовину ослепили… и чуть не убили обломком пенсне. Дерьмо». — Целест с трудом поднялся на ноги, пихнул блестящую скобу носком ботинка.

«Тсс. Я призвал его полностью. Он мертв». — Авис ухмыльнулся.

«Ты вернулся».

«Ну да. Трус или нет, но воинам без мистиков нельзя. — Авис приблизился, аккуратно обойдя неподвижную Декстру, и пнул труп Горация. — Доказательство…»

Целест часто дышал. Руки тряслись, и где-то под коленями дергало — сухожилия превратились в размоченные сухари, ломило череп — вторая Печать, незаслуженная. Сукровица медленно сочилась. Больно.

Почему. За что. Шуточки Амбивалента.

«Ты уже возненавидел ее? Теперь уж точно — возненавидел?!» — и вновь Целест не знал, своя или чужая мысль. Не хотел знать. Ему хватало растерзанного Горация, скорчившейся в углу Декстры (нужно подойти и проверить, может, еще жива), пепла и чада.

— Спасибо, — пробормотал он, прикоснувшись к ладони Ависа: сил пожать не было.

Дрожь мешала идти. Целеста давным-давно не мутило от смрада — горелой кожи и крови, гнили или экскрементов из рваных кишков. Но то — другие, чужие; одержимые или даже свои. Не… не Глава воинов.

Декстра казалась вечной. Артемида-Охотница, бессмертная и неумолимая. Она убивает, но не может умереть.

«Тсс», — снова шепнул Авис. Он тихо дышал рядом. Дыхание пахло теплой медью. Когда Целест склонился над (телом? просто — телом?) Декстрой, Авис выдохнул особенно шумно.

Но он верил. Ему легче поверить: его Глава мертв давным-давно.

«И его убила моя сестра», — додумал Целест, разглядывая Декстру. «Останки Декстры», — уточнил невольно.

Декстра сжалась в позе зародыша. Вместо лица — черно-багровая маска, похожая на губку; до сих пор тлела и медленно сочилась на мраморный пол, на лепестки астр, цитронового и яблоневого цвета. «Глава воинов способна выжечь Виндикар до последнего курятника на окраине», — зазвучали чьи-то слова, гулко разносились по опустелой глазнице; Целест мотнул головой.