Майя Треножникова - Минск 2200. Принцип подобия

• Название: Минск 2200. Принцип подобия
• Автор: Майя Треножникова
• Издательство: АСТ
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-086177-4

Человечество настигла ужасная эпидемия: вирус или мутация за считанные минуты превращает в «одержимого» монстра с неимоверными способностями. Одержимым может стать любой — богач и бедняк, праведник и преступник, младенец и старик. Обычным людям почти невозможно уничтожить одержимого. Но есть люди с иммунитетом к заболеванию, зато сами обладающие сходными способностями. Их называют Магнитами за то, что «притягивают» чудовищ, а еще — Гомеопатами, потому что «лечат» медленно восстанавливающийся после катастрофы мир по Принципу Подобия.

Магнитом может стать любой — мальчишка из разрушенного поселка Рани Тарк и сын сенатора Целест Альена.

У всех магнитов одна судьба: уничтожать монстров и однажды погибнуть.

Но что, что появится одержимый, обладающий интеллектом и талантом объединять безмозглых чудовищ в армию — легендарный Амбивалент.

Мир обречен?

---

«Да и какая разница…»

Жаль, нет календарей, которые вычеркивали бы часы — разве, прислушаться к тиканью в чужих карманах. Время тянется и тянется, людским говором и плеском настойки во фляжках, а пунша — в пластиковых стаканах; цоканьем копыт и каблуков, изредка — детским плачем или пьяным воплем — вопль тут же затыкают. Тянется в искусственной людской духоте, с небес дует ранневесенней прохладой, но внизу — испарина. Ожидание. Сжижение. Мозгов.

Целест невидяще смотрел, как выстраиваются вокруг трибуны-арены стражи; каждый член сената скажет пару традиционных слов, в заключение Верховный провозгласит величие Империи, и… «Каждый год одно и то же. Наверное, поэтому так и любит народ эти празднества, поэтому бросает к полированным сапогам стражей — до трибуны все равно не докинешь — цветы. Стабильность. Стабильность — это хорошо».

Среди ритуалов — его личный: когда говорит Адриан Альена, оглядываются и на Целеста. Прежде — с легким сочувствием и жалостью, вместо единственного сына- наследника — рядовой Магнит; дурная судьба. Быть Магнитом — тоже почетно, вроде бы… но лучше им не быть.

Прислушиваясь к голосам, что разбегались в толпе, Целест вывел: в этот раз Адриану сочувствовали особо. Еще бы — сын отрекся от родового имени.

«Может быть, оно и к лучшему», — расслышал Целест лицемерный вздох надушенной кринолиновой дамы с цветастым веером в стянутой перчаткой руке. Ее приземистый тучный муж морщился: вокруг стражи да Магниты, неудачное место досталось — а они, между прочим, аристократы. Он пробормотал что-то о жалобах и «никакого порядка». Целест отсалютовал парочке, те позеленели до оттенка юной мартовской травы, и поспешили затеряться в толпе — оказалось, что аристократы работают локтями не хуже простолюдинов.

С трибуны вещали о благе народа и величии Империи.

Адриан Альена возвышался над толпой, в точности как Целест — над своими собратьями; высокий рост — генетический признак, как и рыжие волосы, и зеленые глаза. Целест отворачивался. Сходство слишком очевидно — он мог пригрозить шипами кринолиновой тетке, но не всему Виндикару.

Усиленный микрофонами, акустикой и экранами на столбах, голос разносился по Площади — чуть хрипловатый голос. Отец тоже курит, только не дешевые сигареты, а эбеновую трубку. Кто из толпы знает это? Целест знает, в девять лет он утащил из запретных апартаментов курительные принадлежности и потом три часа кашлял. Его не наказали. К нему относились словно к безнадежно больному.

А сейчас он мертв. Почти пятнадцать лет, как мертв.

Отрекся от отца, предал мать, проклят и изгнан.

И по-прежнему слышит голос, обещающий Империи Эсколер счастье, процветание и мир.

Приблизительно к «полуфиналу» — Альена повысил тон, суля гражданам покой и снижение налогов — появилась Вербена. Первыми ее ощутили мистики, Авис взмахнул руками, словно разбуженная внезапным ливнем птица. Рони очнулся от своей вечной полудремы, они переглянулись.

— Что такое? — Но Целест знал ответ. Все отчасти эм- паты… иногда.

— Скоро, — только улыбнулся Рони.

Целест ощутил дрожь в руке, и будто ломался карандаш — которым он зачеркивал дни, часы и секунды.

Почуяла Вербену и толпа — неявно, гигантской собакой прижала уши, завиляла хвостом. Очередной мобиль не сопровождали кони и люди на конях, он метнулся через проулки сине-серой полутенью. Кто-то замечал его, кто-то нет, но скорее чуял.

— Она уже здесь, — успокоил или наоборот добавил масла в огонь? Рони не был уверен, но в который раз улыбнулся, на всякий случай. — Только сначала… ну, понимаешь, официальная часть. Как всегда.

Первые годы — и первые празднества новолетия в Виндикаре, деревенский мальчишка, ошарашенный величием празднеств, с открытым ртом слушал Верховного Сенатора — может быть, готов был молиться, плюхнувшись в грязь округлыми коленями и окунув в лужу белобрысый лоб.

— …Как всегда, — повторил Рони, отмахиваясь от невидимой мухи или осы. Солнце лезет в глаза — желтое и горчит, как порченое масло, и с каждой минутой труднее закрываться от белого шума эмоций.

Почти за гранью выносимости.

«Я становлюсь слабее? Или, наоборот, сильнее — повышается чувствительность? И если так…» — Рони оглянулся на учителя; равнодушный к словам Верховного Сенатора и приближению Вербены, Глава Винсент держался чуть поодаль от сцены. Декстра что-то шепнула ему на ухо.

«Когда-нибудь спрошу, каково это — верхний уровень силы и бесконечный ресурс. Когда-нибудь. Наверное».

Толпа вздрогнула. Собака дождалась — напружинила мышцы, свесила язык, задергала колечком хвоста — быстро-быстро колотила себя по бокам, и готова была нестись к истинному хозяину.

Хозяйке.

Вербена медленно шла через толпу — без сопровождения, без стражей или личных охранников; Целесту пришлось подпрыгнуть и зависнуть на пару секунд — разглядел все-таки, и поползла переводная картинка — дежавю.

В точности как много лет назад в грязном притоне Кривоногого Джо. Сотня или многие тысячи — все равны перед богиней. Она завернулась в такие знакомые лепестки невесомой перламутровой ткани, под прозрачной одеждой угадывались очертания фигуры, темно выпирали соски, но Вербена не выглядела обнаженной — не более чем дерево или цветок.

По распущенным волосам разливалась синева — блики неизменной заколки. Целест облизнул губы: вот она, разница. В баре заколки не было. Сейчас — есть.

Люди отступали и улыбались вслед Вербене. Ни попытки потрогать, ни шутки непристойной вслед; по мере того, как проникала Вербена в толщу толпы, трезвели пьяные и утихали перебранки. Про трибуну с Верховным Сенатором не то чтобы забыли — но вполглаза следили, вполуха слушали. Казалось, Виндикар готов преклонить колени, в едином выдохе: богиня.

«Культурный феномен последних пяти лет», как цедят аристократы-критики в дорогих салонах и клубах; «Вельвет» сгорел, но многие остались. После абсента и таблеток тянет на философию, но истина — вот она, собачий хвост толпы и приглушенное повизгивание.

Восторг.

Сколько бы ни выступала, ни появлялась Вербена — никогда не приестся, никогда не отмахнутся от нее — вчерашний день, найдите чего посвежее.

— Она воплощенная, — проговорил Авис чужую фразу. Рони только кивнул и дернул Целеста за полу плаща: спускайся. С небес на землю.

Да, Вербена уже здесь. Не повод расходовать впустую ресурс — на глазах всей Цитадели, и Глав в частности…

Наверное, Рони просто завидовал.

— …все дурное из прошлого пусть останется там, а благое — возьмем же с собой в новый год, да восславит- ся Мир Восстановленный — Империя Эсколер и сердце ее — Виндикар, — последние слова Адриана Альены рассыпались в тишине. Впрочем, Альена улыбнулся «приемной дочери», кивнул стражам — они же изображали оркестр. С барабанами, трубами и литаврами; дикарская или бойцовая музыка.

То, что нужно, подумалось Целесту. То, что нужно, чтобы убедить объединиться… и говорить про Амбивалента.

Он обернулся к Главам, почему-то зацепился взглядом — ученый и теоретик, Флоренц и Гораций, «лучшие враги» синхронно сложили руки на груди. У Флоренца получилось почти величественно, Гораций же скукожился старым грибом, очки ползли к кончику носа.

Некоторых трудно изменить. Но можно попробовать.

Вербена двигалась медленно-медленно; приглядевшись, Целест понял, что идет она босиком. Притихшие люди и синхронное дыхание; часть Магнитов скептически гримасничает — особенно мистики; реальность расползалась в пыль, как иссхошая глина.

По той пыли и шла Вербена.

У Вербены розовые ногти и пятки. Узкие голени — на правой серебристый браслет в виде змеи. Змея — символ Гомеопатов.

Цел ест едва сдержался, чтобы не прокричать ее имя. По лбу сползла и затекла в уголок глаза капля пота, он сморгнул ее, как смаргивают слезу. Тем временем Альена и сенаторы покидали трибуну — сцену, добровольно уступая место истинной владычице — хорошо, что она просто девчонка, которая не предъявляет прав и не пытается диктовать волю. Вербена поднималась по грубо обтесанным фанерным ступеням; по-прежнему босая и перламутровая.

Она начала танец.

Пять лет осыпались обгорелой шелухой. Целест снова был там, в приземистом мокротно-сером подвале, пропахшем сивухой и застарелой грязью; и околдованный, взирал он на лунную нимфу — Дафну.

Все равно что снять кожу — вместе с возрастом, чертами лица, обидами, памятью и запекшейся под ногтями кровью, и шагать босиком — совсем как Вербена; вместо невинных круглых пяток — красно-белые полосы заголенных сухожилий, мышц. Пешком в рай. Босиком в рай.

Целест не дышал. Все, кто присутствовал на Площади, Большая Собака Виндикар, — тоже.

На «галерке» ругнулись — кому-то полезли на голову, и тут же умолкло — тонкой нитью стрельнула со сцены лента легкой ткани, лента и взгляд, словно вспышка в кромешной тьме. Вербена запрещала дышать. Вербена запрещала чувствовать что-либо, кроме своего танца.