Федор Конюхов - Мои путешествия

• Название: Мои путешествия
• Автор: Федор Конюхов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-00057-393-8

Федор Конюхов — известный российский путешественник, яхтсмен, альпинист и полярник, он много раз отправлялся в путь, для того чтобы осуществить свои мечты — добраться в одиночку до «верхушки мира», совершить кругосветное плавание, покорить Эверест…

Эта книга о путешествиях, мечтах и преодолении. Увлекательный роман об опасностях, подстерегающих человека, бросившего вызов стихиям. Он сможет перенести вас на вершины неприступных гор, в далекие океаны и холодные полярные льды, даст возможность ощутить торжество духа человека.

---

Охотнику Атате было сорок, когда мы встретились. Человек он оказался бывалый, немало побродивший по снежным просторам Арктики. Именно рассказы Ататы о моржовой охоте, белоснежной тундре, собачьих упряжках побудили меня увлечься и в конечном счете пуститься несколько лет назад в длительное и рискованное путешествие через всю Чукотку[14].

Набросив капюшон на голову, лицо я воткнул в колени, спрятал от падающего снега. Стало теплее. До этого сменил мокрые носки, положил их на грудь под свитер для просушки. А те, что нес целый день обмотанными вокруг пояса, быстро надел, пока они не остыли. Холода не чувствовал. Блаженство от отдыха нарушали только мокрые носки на груди: вода струйками стекала от них по телу. Но руки и ноги были теплыми, пальцы шевелились — можно спать. Подумал, что за два часа не окоченею.

Возбуждение от смертельной опасности и досада на то, что потерял рюкзак, начали спадать. Хотелось есть, и я пожалел, что и крошки хлеба не съел с обеда. Обшарил карманы, надеясь найти хоть кусочек галеты, но они были пусты. Неудивительно, что чувствовал я себя паршиво, а раздражение достигло такой степени, что утешить меня смогла бы только любимая женщина или плитка шоколада с галетами. Предпочел бы первое, хотя вряд ли смог бы по-настоящему воздать ей должное.

Я допустил тактический промах: нужно было предусмотреть подобную ситуацию и положить небольшое количество еды в карманы. Проклиная собственную глупость, я пытался успокоить себя мыслью, что мизерный запас в карманах ничего бы не изменил. Хотя поступил я, как настоящий идиот. Каким бы сильным и энергичным ни был человек, все равно в горах нельзя с пренебрежением относиться к своему организму. Надо было регулярно есть, хоть и не хотелось, пить горячее — а я экономил бензин! Он тоже улетел в пропасть.

И еще я думал о жене и детях. Ведь обещал им, что весну пробуду дома. Весна пришла, только я не с семьей, а далеко на севере. И сейчас мое скорчившееся тело придавлено снегом, а душа мечется, словно бумажный змей на нитке, вознесенный в поднебесье леденящим ветром. Хорошо и покойно было мне под снегом, а мысли не могли утихомириться. Летели то к дому, то к друзьям и снова возвращались в горы.

Каюр Атата. Из цикла «Жизнь и быт народов севера»

В опасности

5 мая 1984 года

Я уснул, но спал недолго, около часа. Проснулся от ощущения, что в горах что-то неладно. Трудно объяснить, чем была вызвана тревога. Но проснулся я не от холода, а от страха — от необъяснимого предчувствия беды. Если бы я лежал в палатке, в спальном мешке, то поленился бы встать. А тут открыл глаза, поднял голову, посмотрел на горы. Снег идти перестал, ветер стих, четко просматривались вершины. Все было спокойно, но «шестое чувство», мой ангел-хранитель, продолжало предостерегать.

Я быстро встал, отряхнул снег и поторопился уйти с насиженного места. Оглянулся. Произойдет что-нибудь или предчувствие просто дразнит меня, лишая отдыха? Сделал несколько шагов вверх и услышал позади несильный щелчок. В снежном покрывале горы пробежала трещина, и вдруг вся верхняя часть заснеженного склона пришла в движение. Снег понесся вниз. Лавина быстро разрасталась и мчалась прямо в ущелье. Вот уже все закрыли клубящиеся вихри. Грохот лавины, которая только что сползла из-под моих ног, напоминал грохот несущегося в туннеле экспресса. Нарушенную тишину повторяло многократное эхо, и долго еще были слышны скрежет, взрывы, свист. Все это вместе взятое порождало канонаду.

Симфония гор! Знаменитый английский альпинист Джордж Мэллори[15]говорил так: «День, проведенный в Альпах, подобен великолепной симфонии». И он же, словно предвидя, чем грозит попытка покорить Эверест, давал своему биографу повод написать, что «день, проведенный на Эвересте, может оказаться больше похожим на гигантскую какофонию, которая завершится мертвой тишиной».

Мэллори находил в горах чисто эстетическое удовлетворение. Горы любил той любовью, которая заглушила все и поглотила всего его — сначала душу, а затем и тело. Он был первым, кто прокладывал путь на высочайшую вершину мира — Эверест. Альпинист сравнивал: «То, что происходит с нами, ничем не отличается от того, что происходит с теми, у кого, скажем, есть дар к музыке или рисованию. Посвятив себя им, человек приносит в свою жизнь немало неудобств и даже опасностей, но все же самая большая опасность для него — это отдать всего себя искусству, потому что оно то неизведанное, зов которого слышит в себе человек. Уйти от того зова — значит засохнуть, как гороховый стручок. Так и альпинисты. Они принимают предоставляемую им возможность подняться на вершину, следуя зову неизведанного, которое они в себе чувствуют».

Джордж Мэллори был участником трех первых экспедиций на Эверест в начале двадцатых годов. 8 июня 1924 года он и еще совсем молодой альпинист Ирвин были полны решимости покорить гигантскую гору.

Они навсегда скрылись в тумане окружавшем вершину… Лишь девять лет спустя на высоте 8450 метров был найден ледоруб Мэллори. Добрался ли он до вершины со своим молодым другом, и что было причиной их гибели — об этом не узнает никто и никогда. Может быть, они попали в такую же лавину, которая только что сползла из-под моих ног, и до сих пор отголоски ее грохота разносятся над Матачингаем. Я представил, что творится на Эвересте, если здесь, на небольших высотах, белая смерть сносит все на своем пути.

Надо обязательно проснуться

5–6 мая 1984 года

Уходя от опасного места, я почувствовал, что на меня вновь накатывается смертельная усталость. После отдыха почему-то тяжелее стало передвигаться. Каждый шаг превратился в пытку. Белизна снега начинала действовать на нервы. Невыносимыми стали холод и сырость. На склонах начал терять равновесие. Но я понимал, что должен как можно скорее добраться до палатки. И потому шел, полз, карабкался без передышки. «Надо быстрее, быстрее», — твердил я себе.

Неимоверно долгим показался мне этот путь. Я запутался во времени, полярный день сбивал с толку: восемь вечера или восемь утра? Посматривал на небо: может, солнце проглянет между тучами и поможет определить время суток. Я безмерно устал и порой готов был сказать себе: «Хватит, лягу, передохну». Но сползал все ниже к подножию горы, потому что понимал: там, в палатке, — спасение.

От царящей вдруг тишины у меня начало звенеть в правом ухе. По народному поверью, надо загадать желание и спросить кого-нибудь — в каком ухе звенит? Но вокруг никого не было, и я сам себе загадал желание: жить! жить! жить!

Начало смеркаться. Над горизонтом, пробив сумерки полярной ночи, замигала звездочка, напоминая свет родного дома. С каким наслаждением появился бы я сейчас там, у знакомого порога, сбросил бы с плеч тяжелые невзгоды, мучительные дни неудач и километры, отделяющие от дома. Но сегодня крышей над головой мне снова будет куртка, наброшенная на выкопанную в снегу нору. Я сел в нее, всмотрелся в проем «двери». Огромный простор вселенной, открывшийся внезапно передо мной, как никогда казался необъятным. Никогда звезды не были такими далекими и такими холодными, как в эту наступающую ночь.

Закрыл глаза, и меня тут же потянуло в сон. «Проснуться через два часа! Через два часа! — твердил я себе. — Проснуться! Если не проснешься, снежная нора станет твоей могилой». Я вбивал в извилины своего мозга эти слова, и мозг запоминал их, помещал в самые отдаленные свои клетки, чтобы в нужный момент встряхнуть мое тело, заставить его подняться.

Уснул так же, как во время первой ночевки, уткнув лицо в колени и обхватив голову руками. Так велика была усталость, что даже не почувствовал, как оттаявшие на груди носки начали пускать по телу холодные струйки. С каждой минутой глубочайшего сна усталость уходила, а взамен вставал у входа в снежное жилище вечный покой.

Но он не дождался своего часа. Закричали, застонали самые далекие клеточки мозга, упрятавшие команду к побудке, и через два часа я подскочил, снеся головой снежную крышу. Сердце бешено стучало. Я еще не открыл глаза, но уже стоял, чуть шевеля телом. Мороз сковал его, и я начал прыгать — сначала потихонечку и невысоко. Постепенно прыжки становились все быстрее, все выше. И так прыгал я на месте, пока не почувствовал, как возвращается в мышцы тепло.

Я огляделся: луна освещала чукотские горы, бросала от них тени в глубокие долины. «Надо идти, — сказал я вслух, — идти, ползти, но двигаться к палатке». Сделал шаг, другой. И потащился вниз, втыкая в снег ледоруб и опираясь на него руками. Ночь подморозила снега, они вцепились в скалы и не падали вниз. Если не считать этой удачи, мое положение было трагичным.

На рассвете добрался до ледяного кулуара, по которому, судя по следам, только вчера прошел ледопад. Кулуар был завален огромными глыбами льда, по ним предстояло карабкаться. С трудом заставил себя взобраться на один такой ледяной постамент, присыпанный ровным слоем снега, издали напоминающий однажды увиденных белых лебедей в заснеженной тундре.