Даниэль Смушкович - Зазеркальное утро

• Название: Зазеркальное утро
• Автор: Даниэль Смушкович
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Да пошел ты со своими счетами! - взвизгнула Эйела. - И с одиночеством своим - пошел! Мерзавец!

- Профессиональный, - подтвердил Ретт.

- Жизнь ему за холодильник! Кто ж тебя так кирпичом-то ударил, что ты от людей шарахаться начал!

И вот тут Эйела с ужасом заметила, что лицо Ретта окаменело. Раньше ей никогда не приходилось видеть ничего подобного. Веки полусмежились, щеки будто освинцовели и, потяжелев, оттекли вниз, отчего губы едва заметно разошлись.

- Да так. Одна женщина, - произнес он негромко, но очень отчетливо, встал и вышел, подобрав по дороге злополучную чашку.

Эйела колебалась секунду, плакать ей или смеяться, потом уткнулась в подушку и разрыдалась.

Голодовка и потеря крови сделали свое черное дело следующие несколько дней Эйеле пришлось провести в постели. За это время она успела раскаяться в сказанных резких словах. Конечно, ей следовало догадаться. Раньше ей никогда не приходилось видеть страдающих от несчастной любви, оттого она и оплошала. То есть, разумеется, неудачно влюбляться приходилось и ей самой, а уж о Энне и речь не идет - она, кажется, постоянно по кому-то сохнет - но все это было как бы не всерьез: этакий приятный зуд души, которую можно почесать на досуге. И, столкнувшись с настоящим чувством, Эйела растерялась.

Ретт по-прежнему приходил к ней, ухаживал, приносил еду, уносил грязные тарелки и ночные горшки. Он был все так же отстраненно вежлив, но девушка видела в нем пустоту, вскрытую ее жестокими словами. И - странное дело - раздражение, которое бывший фельдшер вызывал у нее прежде, перешло почти в восхищение. Какое, в самом деле, было у нее право лезть ему в душу? Он ей, в конце концов, жизнь спас. Могла оставить человека в покое. Так нет, полезла грязными руками.

В первый же день, когда Эйела встала с постели, она, дождавшись, пока Ретт уйдет за консервами, обшарила его комнату сверху донизу. И не нашла ничего. Совсем ничего. Ретт бережно хранил исписанные, изжеванные ручки, какие-то блокноты с заметками о прочитанных книгах, чуть ли не ветхие от старости квитанции - но ни фотографий, ни каких-либо записей о его прошлом, ни даже документов девушка не нашла. Словно Ретт Миаррах вынырнул из пустоты. Или оторвал от себя прошлое, оторвал и все ниточки отрезал, только чтобы не напоминали ему о... чем-то.

Зато нашла она блокнот. Маленький, истрепанный; половина листов отсутствовала, выдранная с мясом, оставшиеся густо исписаны размашистым почерком - строки налезали одна на другую, путались, как нити порванной паутины. Девушка попыталась прочесть: "...и темная вода встает медленно поднимаясь плавают листья и тугие желтоватые пузыри тихо лопаются в безмолвной тоске отчаяние скорбь Озеро Скорби боли в сердце при каждом порыве ветра который колышет черное зеркало воды и кто-то таится в его зазеркалье...". Она захлопнула блокнот, чувствуя, что кошмар затягивает ее. Открыла в другом месте. Везде то же самое - мучительно рваные строки, порой невообразимо банальные, но иногда - живые до ужаса, до мурашек по коже.

Вечером Ретт попросил не шарить больше в его бумагах. Там нет ничего, что он желал бы сохранить в секрете, сказал фельдшер, но некоторое уважение к личным вещам... Эйела запустила в него тарелкой. Ретт поймал и тарелку, и отправленную вслед за ней ложку; на лице его при этом появилось странное выражение - словно он получал мазохистское удовольствие от чужой неприязни.

- Послушай, - произнесла Эйела, справившись с собой, - ты мне кое-что должен.

- Что?

- Зачем ты это пишешь?

- Потому что рисовать не умею. - Исчерпывающий ответ.

- Ты мне должен рассказать о своем прошлом.

- Нет. - Это прозвучало настолько категорично, что Эйела осеклась.

- Почему?

- Потому. - И Ретт вышел.

Весь вечер Эйела измышляла способы повлиять на упрямого Ретта. Чего же он боится? Смерти чуть ли не ищет. Боли... она вспомнила, как спокойно он говорил о своей болезни. И как метался по кровати в бреду. Но что-то же напугало его в этих горячечных кошмарах, что он плакал от бессильного ужаса?

Ответ пришел к ней так внезапно, что она рассмеялась от неожиданности. А потом заснула, спокойно и тихо, до самого утра.

Утро пришло нескоро - так ей казалось, когда она валялась, изнывая от жары и бессонницы. Бледные, бессильные струйки предрассветного света только начинали сочиться в комнату, а она уже встала, оделась, привела себя в порядок, убралась, и задумалась, чем бы еще заняться, чтобы только не делать того, за что она вчера так опрометчиво взялась.

Дел не нашлось. С решимостью отчаяния Эйела разбила стакан и убрала осколки, убив тем самым еще четверть часа. Потом открыла дверь и вышла в коридор.

Конечно, не случайно он так злился и гневался на нее. Он переносил на Эйелу злобу, испытанную когда-то, где-то, на кого-то, кто очень напоминал ее. Если она сумеет доказать ему, что она - сама по себе, что она не его кошмар...

Бывший фельдшер на ночь не запирался - зачем? Он еще дремал под громовое тиканье дряхлого, по временам впадавшего в маразм будильника. Эйела присела на край кровати; Ретт застонал и отвернулся к стене, потом внезапно дернулся к девушке и прижался лицом к ее бедру. Она взяла его за руку, и сидела так, в тишине, почти час. Потом в окно заглянуло солнце, луч света упал на лицо фельдшера. Тот заворочался и внезапно открыл глаза. На мгновение лицо его озарилось изнутри темнотой, ядовитым страхом, потом расслабилось.

- Что ты тут делаешь? - требовательно спросил он, садясь в постели.

- Я пришла извиниться и... - Слова, только что нетерпеливо приплясывавшие на языке, куда-то удрали, и Эйела осталась немой. Пауза неприлично затягивалась.

- И? - повторил, наконец, Ретт.

- И... - беспомощно выдавила Эйела, чувствуя, что лирическая сцена неумолимо переходит в комическую. Она зажмурилась и быстро, чтобы не передумать на середине фразы, произнесла:

- Расскажи мне о... о том, что с тобой было.

- Нет. - Прозвучало это не холодно, как опасалась Эйела, но вполне твердо. - Не надо.

Ретт аккуратно высвободил руку. Эйела вновь схватила его.

- Не уходи, - потребовала она.

- Да я никуда и не ухожу, - ответил Ретт. Обострившимся зрением Эйела уловила, как изменилась его осанка: он сжался, словно уменьшился ростом, свернулся - внутрь себя. Солнечный свет из золотого стал серебряно-жемчужным.

- Уходишь! - возразила девушка. - Не уходи! Не бросай меня!

- Но я здесь! - Ретт, кажется, сердился, но скорее по привычке - на него тоже действовало это зазеркальное утро.

- Нет! - Теперь уже Эйела высвободила руку. - Ты - т_а_м! Ты до сих пор там!

В эту минуту, глядя в его глаза, Эйела поняла, что была права в своих догадках. Этот человек действительно жил только прошлой болью. Как он назвал себя тогда - "профессиональный мерзавец"? Сколько лет он существовал так - два? три? пять? культивируя в себе холодную черствость, отвергая окружающих, с упорством самоистязания вновь и вновь переживая ту, мертворожденную любовь к милой бездушной красотке из хорошей семьи, и копя в душе черный яд, неторопливо точивший его изнутри?

- Иди ко мне! - воскликнула она. - Вернись! Я люблю тебя! - Она сама не знала, как сорвалась с губ последняя фраза: в ее планы вовсе не входило объясняться с ним в любви. Но слова скользнули в жемчужный свет, и обрели реальность.

Он медленно повернулся к ней, и словно утопающий в спасательный круг, вцепился в ее руку, и уже не отпускал.

Они пережили эпидемию. Они пережили и Смутное время, когда сот шел против сота, и Аргита дралась сама с собой. Вместе они пережили все - Ретт и Эйела Миаррах. И жизнь их была долгой и ясной, как вечер поздней весной, и род их не прервался. Пусть же свет солнц осенит тех, кто прочел этот бесхитростный рассказ, ибо сказал Пророк: "Пусть полон будет ваш дом и златом, и скотом, и детьми; да будет над вами благословение, ибо светла любовь перед Господом".