Светлана Бондаренко - Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1985-1991

• Название: Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1985-1991
• Автор: Светлана Бондаренко
• Издательство: ПринТерра-Дизайн
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-98424-170-0

Эта книга завершает серию «Неизвестные Стругацкие» и является шестой во втором цикле «Письма. Рабочие дневники». Предыдущий цикл, «Черновики. Рукописи. Варианты», состоял из четырех книг, в которых были представлены черновики и ранние варианты известных произведений Аркадия и Бориса Стругацких, а также некоторые ранее не публиковавшиеся рассказы и пьесы.

---

Рассуждение — это организованное подражание.

Вера и любопытство друг с другом всегда не в ладу.

Зависть — одежда вкуса.

Усердие — мачеха воображения.

Точность заменяет глупцам мудрость.

Мысль — это карикатура на чувство.

Чувство — злейший враг опыта.

Неспособность испытывать восторг — признак знания.

Великолепно заменяет воспитание только одно — добродушие.

Иногда любить — значит влиять[62].

М<ожет> б<ыть>, их много? Одного выслеживают (нашего), а другой уже охотится по заданию (ему дают литературу, оперативные фильмы, накачивают злобой, а потом — «выводят на выстрел»).

Рассказ идет от лица сексота-спеца.

Человек — детектор лжи. Не может знать, в чем ложь, но знает точно, если ложь[63].

24.10.90

Б. прибыл в Мск, обсуждать ситуацию.

1. Чем кончить?

2. Этапы проявления силы.

3. Эпизоды: война, блокада, эвакуация, детдом… диссидентство, лагерь? Чернобыль

4. Эволюция: непонимание — удовольствие — ужас.

25.10.90

Рассм<атривали> архивы.

Вели переговоры по 10-томнику (валютн<ому>).

Арк<адий> утверждает, что переписка с начальством не сохранилась.

Авторский комментарий (валютный 10-томник).

1). История написания (даты, места, обстоятельства, хохмы, цитаты из вариантов и дневников).

2). История публикации (где, когда, какие препоны — только самое интересное).

3). История «критики» (if any).

Источники:

a). Письма друг к другу.

b). Прочие письма.

c). Архивы (черновики).

d). Дневники.

e). Вырезки.

27.10.90

Договор подписать не удалось.

Б. уезжает.

Краткий перерыв — и встреча в Репино.

Рабочий дневник АБС [Записи между встречами]

М<ожет> б<ыть,> он брат ББ? «Я не сторож брату моему…» А «Работник здравоохранения» бьет на доброту, на гуманность — «Вы должны снести… Он же погибнет без вас…»

Владлен — a la Лукончик[64] — вдохновенно поет «Нас 10, всего только 10», «На штурвале застыла рука…» и т. д. из нашего репертуара. Счастье малого искусства и воспоминаний.

С 1.12.90

— семинар по к<ино>/ф<антастике> в Репино.

5.12.90

— подписали договор с «Текстом».

8.12.90

— обещали ПНвС Житинскому в сборник.

Появились люди (эпидемия? Нравственный СПИД?), кот<орые> убивают ЛЖЕЦОВ (м<ожет> б<ыть,> даже всех нарушителей 10 заповедей).

29-м декабря датированы ответы БНа на вопросы еженедельника «Новое время».

Из архива. Письмо БНа в журнал «Новое время»

<…>

Если за этот текст мне полагается какой-то гонорар, переведите его, пожалуйста, на счет какого-нибудь ленинградского благотворительного фонда — выбору вашему полностью доверяю.

************************************************************

Страна наша напоминает мне сегодня чудовищный многотонный самосвал, огромный, сплошь железный, ржавый, страшный — он прет без всякой дороги по склону горы, окутанный сизым дымом выхлопов, с ревом, с громом, с лязгом, под истошные вопли грязных замордованных то ли пассажиров, то ли грузчиков, навалом заполнивших стальной ковш, прет по рытвинам и ухабам — вниз, вниз, в благословенные долины, где по роскошной автостраде магистрального пути цивилизации катят себе в неизведанное будущее чистенькие, элегантные, ухоженные лимузины развитых стран. На каждом ухабе от самосвала отлетают заклепки, гайки и какие-то куски, пассажиры в ковше поминутно валятся друг на друга, цепляются друг за друга, давят и топчут друг друга, многие норовят сигануть за борт (пока целы), а в шоферской кабине — целая толпа водителей, и одни что есть силы жмут на тормоза, другие с той же энергией — на газ, третьи крутят руль влево, четвертые — вправо, и все без исключения давят на клаксон — дабы народы их услышали и оценили их старание.

В этих условиях предсказать, что случится с нашим средством передвижения в следующем году: залетит ли оно в очередной буерак, увязнет ли в трясине, или, может быть, вообще развалится на составные части, — предсказать хоть что-нибудь определенное и хоть сколько-нибудь серьезно — попросту не представляется возможным.

Если не вдаваться в крайности (любые крайности возможны, хотя и маловероятны), так вот, если не вдаваться в крайности, то самый благоприятный прогноз реализуется, если начнут наконец работать процессы приватизации и разгосударствления, особенно в деревне, если удастся укротить поистине безграничные аппетиты военно-промышленного комплекса и развязать предпринимательскую инициативу во всех областях экономики.

Самый же неблагоприятный вариант мы получим, если силам реакции удастся преодолеть сопротивление демократов и консерваторов, повернуть-таки руль круто вправо и загнать нас всех в очередную трясину. Тогда все и вся разом заглушит хриплый рев: «В две шеренги становись! Смир-рно! Равнение напра-ву!» — и начнется то, что мы уже проходили, и не раз. Реформы будут приостановлены, свободы упразднены, враги изъяты, и все это, разумеется, будет проделано «на благо народа и во имя его».

Надобно признать, что с точки зрения человека, далекого от политики, оба эти варианта имеют как свои плюсы, так и минусы. Демократический вариант означает возникновение долгожданного рынка, и это несомненно плюс, ибо рынок сейчас — единственная наша надежда, а без надежды нет жизни. Но рынок это и минус одновременно, ибо это — конец эпохи государственной благотворительности, это необходимость работать изо всех сил, это та самая ситуация, когда тот, кто хорошо работает, хорошо ест, а кто работает плохо — сидит на подаянии. Рынок — это сущая катастрофа для всех, кто отвык или не научился работать, а таких у нас, сами понимаете, немало. Это сущая катастрофа для тех, кто занимается производством продукта, который никому не нужен, — будь то поворачивание вспять разнообразных рек, прокапывание канала от Москвы до Ленинграда или писание книг, которых не читают, — а ведь таких производителей у нас еще больше.

Победа реакции — это возвращение в застой, со всеми вытекающими отсюда последствиями (торжество партократии, всеобщий зажим и прежнее полновластие чиновников, тупик, безвременье) — и это, разумеется, минус. Но зато диктатура совершенно неизбежно должна будет подсластить пилюлю, а значит, на прилавки выброшены будут все накопленные к часу «Ч» продукты и товары, и призрак изобилия вновь встанет над крупными городами, дабы народ восславил и принял твердую, наконец, власть как родную и желанную. Разумеется, все эти товары и продукты будут отобраны у периферии (на всех же не хватит), и, разумеется, все это сравнительное изобилие установится ненадолго, но — много ли человеку надо? Я имею в виду — советскому человеку?..

Я не верю ни в глад, ни в мор, ни в семь казней египетских. Я готов допустить все это в качестве крайней гипотезы, но не более того. В гражданскую войну я не верю совсем — для нее нужен «человек с ружьем», и, слава богу, я (пока) не вижу в стране этого человека. Я вообще не верю ни в одну из тех бед, которые описаны, провозглашены, проанализированы народными витиями. Скорее я готов поверить в возможность беды, о которой не догадывается никто и которая подстерегает нас, как враг в засаде. Такие беды подобны молнии, они неостановимы и ужасны именно потому, что никем не были предсказаны. К счастью, такие беды чрезвычайно маловероятны.

<…>

И при всем при том я склонен смотреть в будущее скорее с оптимизмом. Оптимизм мой (очень умеренный, впрочем) зиждется на ощущении неизбежности нашего возвращения на магистральный путь развития. Наш стальной конь как-никак катится по склону, вниз, в долины и кущи нормальной экономики, он может увязнуть, застрять, уклониться вправо, но законы истории все равно будут неумолимо тянуть, тащить и волочь его все на ту же магистраль, которую в начале века покинули наши отцы и деды, устремившись на штурм «зияющих высот». И никакие полковники, и никакие диктаторы изменить хода истории уже не смогут. Не будет у нас больше ни брежневского застоя, ни сталинского ГУЛАГа, — мы слишком бедны для того, чтобы позволить себе такую роскошь. Народ ограблен вчистую, ограблена уже и сама природа наша, осталась одна только надежда — на чудо свободного труда, и ни партократы, ни тайная полиция не сумеют более заставить нас работать даром. Страх и ложь — недурные экономические стимулы, но время их миновало: безвозвратно уходят в прошлое поколения, приученные верить и бояться, и уже надвинулось поколение, которое не верит ничему и никого не боится. Это поколение само по себе несет с собою проблему, оно само по себе способно изменить ход нашей истории, но — это уже другая проблема и совсем другая история.

В этом году критические отзывы вновь весьма разнообразны.