Розмари Черчилл - Дочь Генриха VIII

• Название: Дочь Генриха VIII
• Автор: Розмари Черчилл
• Издательство: Крон-пресс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-232-00001-2

У российского читателя всегда был велик интерес к истории, историческим событиям и личностям. Издательство «КРОН-ПРЕСС» решило внести свою лепту и порадовать любителей истории публикацией ранее не переводившихся на русский язык исторических романов, объединив их в серию «Кровь королей».

Роман американской писательницы Розмари Черчилл знакомит нас с судьбой дочери английского короля Генриха VIII от его брака с Екатериной Арагонской. Впоследствии она становится королевой Англии Марией Тюдор — одной из самых одиозных фигур в английской истории, известной под именем Марии Кровавой.

---

Король открыл было рот, чтобы зарычать на свою младшую дочь, но вместо этого застонал, поскольку раскаленная игла боли пронзила его ногу. Кэтрин торопливо вскочила со своего места и позвала слуг, чтобы отнести Генриха в его спальню. В суматохе Елизавета избежала наказания.

Свирепый ветер бросал снежные шквалы в дворцовые окна, но в спальне короля все дышало теплом и покоем. Мария сидела в низком кресле рядом с огромной постелью, украшенной геральдическими гербами Англии и занавешенной темно-красными и золотыми драпировками. Пальцы ее так же тихо перебирали костяшки четок, как жизнь ее отца катилась к своему завершению.

Он не вставал уже почти две недели, и его жена и старшая дочь по очереди несли тяжкое бремя ухода за ним. Сейчас королева забылась усталым сном на кушетке в одном из углов комнаты. Эдуарда и Елизавету несколько дней назад отправили в Кэтфилд. С полуоткрытым ртом, с поредевшей бородой, лежащей поверх одеяла, лишенный всех внешних атрибутов государственной важности и королевского достоинства, Генрих выглядел просто беззащитным, вызывающим жалость, усталым стариком. Глядя на него, Мария чувствовала, как долго взращиваемая ею глыба негодования против него таяла, как лед, под наплывом жалости, сострадания и сочувствия. С отчаянной храбростью король сражался со своим последним ужасным врагом, с презрением отказываясь сдаться, пока не будет полностью уверен, что оставляет свой дом в полном порядке, готовым принять нового хозяина.

Шестнадцать членов Совета, которых он назначил править Англией до достижения Эдуардом восемнадцатилетнего возраста, по его повелению собирались у постели больного в любой час дня или ночи, чтобы Генрих мог объяснить им их обязанности в той сложной отлаженной машине, которую он изобрел для управления государством, при его малолетнем сыне. Наследный принц занимал наипервейшее место в мыслях его отца; для его блага он заставлял свое сознание подчинить себе все более непокорное тело.

Итак, Эдуард Сеймур, ставший теперь графом Хартфордским, сэр Уильям Пэджет, государственный секретарь, и граф Варвик, бывший ранее просто Джоном Дадли, когда давным-давно служил камергером у Марии в замке Ладлоу, и другие члены Совета стояли сейчас у огромной постели, вслушиваясь в почтительном молчании в последние инструкции, дававшиеся им хрипящим, но упрямым голосом. И не доставало здесь только одного лица, которому по праву происхождения и безупречной службы следовало бы непременно быть членом регентского совета, — вытянутого, кислого лица герцога Норфолкского.

Но крупнейший из пэров Англии должен был умереть на рассвете следующего дня. Норфолк, преданнейший из людей короля, запугивавший Марию угрозами казни, теперь должен был подвергнуться той же самой участи. Две его племянницы были обесчещенными королевами Англии, и каждый раз их дядя спасал свою шкуру, публично отрекаясь or них и обвиняя их в безнравственности в своем праведном возмущении. Теперь же он попался в ловушку, подсунутую ему глупостью его сына и наследника. Граф Суррей, самый блестящий поэт своей эпохи, но отличавшийся непомерной гордыней и тщеславием, не раз заявлял, что в случае смерти короля его отец должен стать единственным и правомочным регентом Англии. Суррей даже хвастал, что составлен заговор, в соответствии с которым все остальные члены Совета должны быть убиты, оставив Норфолка фактическим правителем Англии с Эдуардом, который был бы в полной его власти.

А отсюда был всего лишь один короткий шаг к трону для Говардов… Такие разговоры были более чем достаточной уликой в этот век жестоких амбиций и едва прикрытых алчных устремлений. Генрих не мог позволить себе никаких неприятностей в будущем. Неумолимо приближалось то время, когда еще очень молодой король останется без прикрытия непробиваемого щита его отца. Несмотря на заявления Суррея о его полной невиновности и на его отрицания того, что когда-либо он говорил такие дикие слова, граф был обезглавлен в Тауэре по обвинению в государственной измене, а его отец обвинен в соучастии в заговоре. Мария пыталась представить себе Норфолка в его промозглой камере в Тауэре. Ему сказали о серьезной болезни монарха, и теперь он, наверное, молится, как никогда в своей жизни… Ибо от последнего вздоха короля зависела продолжительность его собственной жизни.

Отметя прочь мрачные мысли, Мария наклонилась вперед, чтобы тайком отщипнуть несколько ягод от роскошной виноградной кисти, лежавшей на столе рядом с постелью. Виноград был привезен вчера из Ричмондского дворца миледи Клевской. Она какое-то время оставалась с Генрихом, развлекая его своей веселой, ни к чему не обязывающей болтовней. Четвертая жена короля испытывала большее сожаление по поводу его ухода из жизни, чем нынешняя королева.

Кэтрин была неутомима в своем преданном уходе за мужем и не жалела себя, но в ее голове постоянно молоточком стучала мысль о том, что она приближается к концу своего черного туннеля, у выхода из которого ее ждет, протянув руки, Томас Сеймур, чтобы вывести ее на солнечный свет.

Мария вдруг подпрыгнула, как ошпаренная кошка, заметив какое-то движение на постели. Ее отец смотрел на нее глазами, ставшими водянисто-голубыми щелочками под полуопущенными веками. Но он отчетливо видел ее, сидевшую рядом с ним, — маленькую хрупкую женщину, привычно сдерживающую свои чувства; все еще привлекательную, с прекрасным цветом лица, большими карими глазами и ярко-рыжими волосами, упрятанными под капор. Какой короткий промежуток времени отделяет ее от того пухлого дитяти, которое весело смеялось и издавало радостные звуки, лежа у него на руках. Было что-то, что он хотел сказать ей, что-то важное… Внезапно он вспомнил. Голос его был слаб, но все еще внятен:

— Мария, я оставляю Эдуарда на твое попечение. Будь ему вместо матери. Он будет очень одинок. Защищай и оберегай его, как тогда, когда ты держала его на руках в первый раз, когда он только родился.

— Вам нет нужды просить меня об этом. Вы же знаете, что я люблю его… как собственного сына.

Генрих чуть заметно удовлетворенно улыбнулся.

По крайней мере в одной вещи он мог быть уверен столь же непреложно, как и в том, что завтра рассветет. Мария никогда не нарушит своего обещания. Странно, что его дитя, его плоть и кровь, обладает таким качеством. С заметным усилием он продолжил:

— Теперь кое-что еще. Я оставил распоряжение, что желаю быть похороненным рядом с моей дорогой женой королевой Джейн. Ты проследишь, чтобы это было сделано?

Несколько мгновений Мария была не в состоянии ответить, ибо волна гневной обиды захлестнула ее, лишив дара речи. Ее мать была ему преданной женой более двадцати лет, но ею пренебрегли, отдав предпочтение другой женщине, и, какой бы прекрасной она ни была, она все-таки была супругой короля так недолго. «Это жестоко и несправедливо», — говорила она себе пылко. Потом постаралась успокоить себя: он выбрал именно королеву Джейн, оказав ей честь разделить с ним вечный покой, просто потому, что она была единственной из его жен, которая подарила ему сына. Наконец Мария смогла выдавить из себя:

— Я прослежу, чтобы все ваши распоряжения были неукоснительно исполнены.

Король отвернулся, и она подумала, что он опять заснул, но неожиданно он заговорил голосом, заглушенным подушкой:

— Я всем сердцем сожалею, что ты до сих пор не замужем. Я знаю, что нам следовало давным-давно подыскать тебе мужа. Все это было очень несправедливо по отношению к тебе. Но… были причины, почему этого не могло быть. Постарайся понять.

В последних словах были нотки, которых она никогда не слышала прежде в его голосе, какой-то едва уловимый оттенок мольбы, заставивший ее горло сжаться от невыплаканных слез.

— Я думаю, что я всегда все понимала, отец. — Она вдруг почувствовала, что это имя соскользнуло с ее губ с удивительной легкостью.

Больше он ничего не сказал, а вскоре проснулась королева и на цыпочках подошла к кровати, чтобы сменить ее на дежурстве.

Мария выскользнула в коридор, где ее всю затрясло в неконтролируемом пароксизме рыданий, таком, которого она не испытывала со времени смерти своей матери. Те, кто был этому свидетелем, глядели на нее с сочувствием. Леди Мария была так предана королю. Она будет переживать его смерть гораздо тяжелее остальных двоих детей.

Но слезы Марии пролились на этот раз не по ее горячо любимому родителю. Она оплакивала все те безвозвратно ушедшие скучные годы, когда она могла предложить отцу свою любовь. А теперь было слишком поздно.

Сквозь опухшие веки она как в тумане различила вдали графа Хартфордского и сэра Уильяма Пэджета. Они тихо прохаживались взад и вперед, разговаривая приглушенными голосами; все их мысли и помыслы были уже в будущем, которое так скоро должно было стать настоящим. Вид их, уже надевших новые мантии своей верховной власти, как ничто другое, живо открыл перед Марией неизбежность ухода целой эпохи.