Ольга Булгакова - Тяжесть короны (СИ)

• Название: Тяжесть короны (СИ)
• Автор: Ольга Булгакова
• Жанр: Любовно-фантастические романы

Горькая ирония судьбы. Дворец полон придворных, заверяющих принцессу в своей преданности. Но в трудную минуту, когда выход только один — побег, принцесса Нэйла никому не может доверить свою жизнь. Но раз от соотечественников нет проку, может, пленный чужеземец, "враг моего врага", окажется другом? И насмешка судьбы обернется щедрым даром, который не каждому достается в жизни?

---

— Он без сознания, — презрительно бросил колдун, распрямляясь.

— Исправь, — голос отчима звучал безразлично.

Нурканни что-то пошептал и сделал шаг ближе к двери. Стражник, стоящий ко мне лицом, дернул за цепь, и лежащий на полу человек сделал попытку встать, но стражник не позволил. Узника я рассмотреть не могла, с моей позиции были видны только ноги.

— Доброй ночи, Ваше Величество, — поздоровался отчим. Я так и не поняла, что меня больше поразило. Обращение, которое ассоциировалось у меня только с отцом, или то, как Дор-Марвэн издевался над пленником. Каждое слово сочилось ядом и явным удовольствием отчима, у меня даже волосы на затылке зашевелились. Человек не ответил, и правильно.

— Я смотрю, Вы не рады меня видеть, — посетовал Стратег. — Но я же предупреждал, что теперь мы будем встречаться часто.

Узник все так же молчал. Отчим сделал знак стражникам, стоящим у него за спиной. Они подошли к заключенному и рывком поставили его на колени перед Дор-Марвэном. Пленник, кажется, даже не сопротивлялся, но все так же молчал. Он не дергался, когда стражники прицепили его руки к металлическому пруту так, чтобы узник не мог ими пошевелить, даже согнуть в локтях. Не возражал, когда с него рывками сдирали одежду. Я подумала, он не хотел доставлять палачам удовольствия бесполезным сопротивлением. Отчим что-то говорил, но, кажется, я предпочла не помнить, что именно. Ни тогда, ни сейчас. В памяти осталась только одна фраза: «Поверьте, будет красиво». Она была сказана так, что мне захотелось убить отчима своими руками. Тут Дор-Марвэн отошел в сторону, и я увидела стоящего на коленях человека. Прут, к которому пристегнули его руки, крепился еще и цепями к стене обоими концами, так что при всем желании человек не мог ни встать, ни наклониться. Я не могла определить, молодой он был или старый. Я видела только, что и в таком положении он держал голову гордо поднятой, даже когда незамеченный мною раньше четвертый стражник вынул из невидимой мне жаровни раскаленный кусок металла.

Я могла бы сказать, что когда пленника клеймили, он не кричал тем жутким нечеловеческим криком, который я часто слышала во сне. Но невозможно не кричать от боли, когда на груди выжигают огромные буквы. Так же, как невозможно потом не потерять сознание.

Не знаю, почему я не кричала вместе с ним. Не знаю, почему не упала там в обморок, когда к ужасному запаху добавился смрад горелой плоти. Я помню смех отчима и презрительное хмыканье колдуна. И уж совсем неприличный гогот стражников, когда Дор-Марвэн, видимо, откинув голову пленника за волосы, склонился к нему и бросил в лицо «Щенок». Я была в таком ужасе от увиденного, даже не удивилась тому, что совершенно все стражники, все четверо, последовали за своим командиром, не оставив никакой охраны в том страшном подземелье. Они просто вышли и заперли снаружи дверь.

Я как во сне, как в бреду прошла до конца левого ответвления хода. На ощупь нашла в кладке отличающийся камень. Нажав на него, услышала звук открывающегося лаза и, проскользнув в щель, оказалась в коридоре. Совершенно не представляя, что делаю, что буду делать, если меня здесь увидят, я подошла к пленнику, на груди которого горело слово «РАБ», и замерла изваянием.

Он был в сознании, но близок к беспамятству. Поднял на меня мутный от боли взгляд серо-голубых глаз и прошелестел: «Воды». Я была уверена, я знала, что отчима и стражников он никогда не попросил бы. Бросилась к кувшину, стоящему у двери. Хорошо, что догадалась вначале попробовать. Это была соленая вода, придумать, зачем она там нужна, я не смогла. Выскочила из камеры, вспомнив, что в соседней комнате видела еще один кувшин. К счастью, та вода была пресная. Я напоила пленника с помощью какой-то плошки. Он пил с такой жадностью, словно воды ему не давали несколько дней. Честно говоря, это меня не удивило бы. Когда вода в кувшине закончилась, человек снова поднял на меня серо-голубые глаза, потом часто являвшиеся мне в кошмарах, и, пробормотав что-то похожее на «Благодарю, ангел», потерял сознание.

Вернув всю посуду на место, протиснулась в щель хода, подобрала светильник и, крадучись, возвратилась к себе в комнату.

Все это время я молилась за пленника. Молитва была странной.

Я очень желала ему умереть той ночью.

Когда стянула костюм для верховой езды, в котором лазила обследовать ход, и надела сорочку, вдруг подумала, что одежда ужасно воняет. Перед глазами мелькнули картины прошедших часов. Меня вырвало, и еще долго выкручивало наизнанку, живот болел, меня трясло, я рыдала и билась в истерике, перебудила весь замок. И проболела после этой ночной вылазки неделю.

Первое время я пыталась все забыть, считать, что у меня был жар, а вся история с пленником — горячечный бред. Ведь я же болела. Да и увиденное не укладывалось в голове. У меня сложилось об отчиме совершенно другое мнение. Дор-Марвэн был спокойным, улыбчивым, любил пошутить. Совершенно объективно я могла сказать, что отчим, красивый, умный мужчина, делал маму счастливой. Мама с ним просто цвела. Брэм был от него без ума… Да и я привыкла им восхищаться. Отчим не производил впечатления помешанного изверга.

Но забыть этот кошмар не получалось. Я каждую ночь видела мутные от боли глаза и слышала крик пленника. Через несколько недель решилась снова проверить ход, рассудив, что хуже вряд ли будет. К сожалению, все оказалось на месте. И ход, и коридор, и освещенная чадящими факелами комната… И пленник. Он лежал на голом полу в дальнем углу камеры и, казалось, спал. Я не осмелилась выходить из секретного хода и проверять. Не знаю, чего ждала, но простояла там, по меньшей мере, час. К счастью, гостей у пленника в ту ночь не было.

Дор-Марвэн, прославленный полководец, Великий стратег, стал самым большим разочарованием моей жизни. Находиться рядом с отчимом дольше нескольких минут стало для меня практически непосильной задачей. Разговаривать с ним, даже слушать его голос — немыслимо. Общаться с колдуном меня никто не заставлял, он же не был мужем моей мамы, так что от него я, не обращая внимания на недовольство отчима, просто шарахалась. Ни Стратег, ни его друг даже не догадывались о причинах изменения моего поведения. Казалось, такая ситуация беспокоила и огорчала Дор-Марвэна вполне искренне. Иначе, зачем бы он просил маму поговорить со мной.

Она, конечно, тоже не понимала, почему мое отношение так переменилось. Мы с отчимом прекрасно ладили до того. Даже несмотря на историю с Саймоном, ведь я понимала, что Дор-Марвэн был в чем-то прав. Мама спросила, почему я ненавижу отчима. Я попробовала отрицать очевидное. Не могла же я ей рассказать о пленнике? Она бы ни за что мне не поверила, слишком любила Дор-Марвэна. Тем более, история была уж очень дикая. Еще я была уверена, что если попытаться что-либо о пленнике рассказать, то его спрячут в другом месте. Но в покое не оставят, не отпустят и даже не убьют. А так был хоть призрачный шанс, что я смогу когда-нибудь ему помочь. Конечно, мои размышления мама слышать не могла, но лицо у меня было, думаю, страшное. Потому что она расстроилась еще больше, расплакалась и случайно бросила спасительную фразу: «Неужели ты думаешь, что я забыла твоего отца?». Я схватилась за это объяснение обеими руками, потому что правду все равно сказать не могла. В результате мы долго плакали, обнявшись, и решили, что мне просто нужно больше времени. Чтобы привыкнуть. Судя по тому, что за почти четыре года мое отношение к отчиму не изменилось (я всего лишь стала значительно сдержанней в проявлении чувств), время было бессильно помочь.

Но тогда эмоции переполняли меня, клокотали в душе. Маме я пообещала быть с отчимом вежливей. Скручивая себя в тугой узел, терпела его общество, улыбалась. Получалось даже правдоподобно, ведь принцесса должна уметь владеть собой. Поговорить мне было не с кем, а срываться на прислуге я всегда считала недостойным. Поэтому, боясь сойти с ума, я начала вести дневник, что бы хоть куда-то выплескивать переполнявшую меня злость.

Я часто, слишком часто для моего душевного равновесия проверяла тот ход. Почти каждый день. Словно надеялась, что он исчезнет. Подходила к гобелену, нажимала на камень, слышала, как открывался ход. Но не заходила, боялась. Пыталась выяснить, кто этот человек, и почему Дор-Марвэн над ним так жестоко издевался. Даже еще где-то в глубине души теплилась надежда, что пленник — опасный преступник, поэтому поведение отчима хоть как-то можно оправдать. Тогда догадаться по обращению «Ваше Величество» я ни о чем не могла, потому что не знала об ардангском короле. Ведь его в официальной истории не было. Правду о личности пленника я добывала очень долго. Спросить же было некого.

Единственное место, где могли храниться интересующие меня документы, — кабинет отчима, — было для меня совершенно недоступно. Гуляя вокруг дворца, я приметила опору под плющ, по которой можно было бы спуститься с крыши и, пройдя по узкому уступу, добраться до нужного балкона. Но проделать все это зимой я бы просто не смогла. Пришлось ждать весны, которая в том году наступила поздно, в середине апреля. Мне очень долго не везло. Стратег не отлучался из дворца и часто работал вечерами в кабинете. А если отчим был в отъезде, то у открытых дверей стоял стражник. Но даже когда удача мне улыбнулась, и я оказалась в заветном кабинете, осознала, что не представляю с чего начать поиски. Десяток шкафов, множество папок и стопок, подшивки документов. Я же не знала принцип, по которому отчим сортировал и хранил свои бумаги. Много редких, драгоценных ночей, когда мне удавалось выбраться из комнаты и попасть в кабинет Дор-Марвэна, я потеряла, разыскивая сведения там, где их не могло быть. На полках шкафов.