Луис Пинедо - Испанская новелла Золотого века

• Название: Испанская новелла Золотого века
• Автор: Луис Пинедо
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-280-00677-7

В этой книге впервые представлен во всем своем многообразии жанр новеллы периода его рождения и расцвета в испанской литературе. Кроме широко известных у нас произведений Сервантеса, Лопе де Веги и Тирсо де Молины, читатель может познакомиться с творчеством многих испанских писателей XVI–XVII вв.: X. Тимонеды, Г. Сеспедеса-и-Менесеса, X. Переса де Монтальвана, М. Сайяс-и-Сотомайор и других…

---

Одобрили друзья план дона Гильена, сочтя, что само небо внушило ему столь счастливую мысль во исполнение их чаяний и ради блага Сицилийского королевства; порешили они на другой день переговорить с пастухом и доброю ли волей, силою ли забрать с собой, чтобы совершить задуманное. С такою мыслью и отправились они на покой, чрезвычайно довольные тем, что отыскали столь верный путь к своему процветанию.

Переодетый принц был также доволен услышанным, ибо, хотя благо Сицилийского королевства служило лишь предлогом, по-настоящему же предприятие это основывалось на корыстных и честолюбивых устремлениях, ему следовало воспользоваться явившейся возможностью, поскольку мятеж в Барселоне (весть о котором поразила его, равно как и вторая, печальная, о смерти отца) закрывал перед ним все иные пути, кроме открытого доном Гильеном; так уж злобно преследовала его Фортуна, что в короткое время потерял он отца, державу и благородных вассалов, да и сам едва не погиб, чудом выбравшись на ненадежной балке из бурных волн разъяренного моря. Итак, взвесив все обстоятельства, пришел он к выводу, что нет ничего для него более подходящего, нежели задуманное тремя дворянами; и решил он поехать с ними, куда они захотят, и вновь учиться у них тому, чему уже был обучен, чтобы они продолжали думать, будто перед ними пастух.

На другой день дон Гильен и двое его друзей отправились искать крестьянина, которого в селении знали под именем Флорело, и обнаружили его на зеленой лужайке, на том же месте, где впервые с ним встретились; тут отвели они его в сторонку, и дон Гильен вкратце рассказал, что они задумали; мнимый же пастух, чтобы сбить их с толку и не выдать себя, принялся отнекиваться и сыскал множество препятствий, которые дон Гильен счел никчемными и уговорил-таки решиться и отдать себя на волю трех друзей. И этой же ночью вместе с ними он покинул деревню, не предуведомив ни своего хозяина, ни даже милую его дочь, которая на другое утро сильно горевала, обнаружив его внезапное отсутствие. А направились дворяне прямо к своей галере и, велев дону Ремону закрыть лицо, чтобы никто не смог его узнать, отвели его в кормовую каюту, а затем вышли в море с попутным ветром и вскорости прибыли в один из калабрийских портов, который им для их намерения показался весьма удобным.

Итак, высадились они на берег и остановились в приморской деревеньке, где решили оставаться, покуда не закончится обучение новоявленного принца. Он же, поскольку был весьма искусен во всем, чему пытались его заново научить, хотя и притворялся иногда неловким, чтобы обмануть своих наставников, очень скоро выучился верховой езде на двух видах седел, обращению с копьем, правилам турнира, приемам фехтования, танцам — одним словом, всем искусствам, в каких, насколько известно было троим дворянам, отличался покойный принц; немало дивились они редкостной сноровке, какую выказывал пастух, и с каждым днем все больше убеждались, что небо указало им верный путь к удаче.

Итак, затратив полгода на обучение и найдя наконец новоявленного принца довольно искусным во всех придворных и военных ухищрениях, они покинули Калабрию, соблюдая те же предосторожности, что и на пути из Мессины, и через несколько дней достигли берегов Алжира, где высадились под мирным флагом, объяснив, что явились выкупить одного пленного, который, по их сведениям, находится в этом городе. Мавры, движимые алчностью, показали четверым христианам (ибо лишь четверо сошли на берег) всех рабов, что томились у них в застенках, а поскольку узник, которого наши дворяне якобы хотели выкупить, был уже с ними, то, осмотрев всех пленных, они сказали, что нет среди них того, кого они ищут, — верно, его свезли в Константинополь или же отправили гребцом на галеры. С тем и распрощались и вновь поднялись на борт вместе с принцем, уже одетым как узник, которого они якобы только что выкупили; его снова поместили в кормовую каюту с теми же предосторожностями, что и раньше; только после того, как галера отчалила от берега, взяла курс прямо на Сицилию и проделала путь около шести миль, три дворянина с притворным ликованием объявили команде, что в Алжире они выкупили принца Барселонского, и в ту же самую минуту он, в одежде узника, вышел на палубу. Известие вызвало немалую радость, и не было на борту человека, который не устремился бы к принцу, дабы поцеловать ему руку, а те, кому из-за тесноты этого сделать не удавалось, падали ниц и целовали ноги своему государю, плача от великого счастья; мнимый же узник со всеми был приветлив и всем признателен, ибо хорошо умел выказывать подобные чувства.

Так радовались каталонцы, обретшие своего принца, а через несколько дней вошла галера в славный порт Мессину, где громкой музыкой и звонким залпом изо всех орудий оповестили они о прибытии нового короля Сицилии и о его чудесном избавлении. Из города валом повалил ликующий народ; на пристани дали залп не менее громкий, чем тот, что прозвучал с галеры, — словом, прием получился великолепный, хоть и наспех устроенный: вся знать, какая только была в этом городе, проводила принца ко дворцу, где тот и остановился, покуда не достигла до Палермо новость о его прибытии, пленении и выкупе. Радость королевы, услышавшей столь неожиданное и приятное известие, можно сравнить лишь с тем горем, какое носила она в душе со злосчастного дня мнимой гибели своего нареченного; тут же отправила она к королю, ибо так должны мы впредь именовать дона Ремона, четырех вельмож своего двора с богатыми одеждами и дорогими уборами, среди которых было и роскошнейшее белое одеяние — ведь до злополучного кораблекрушения все уже было готово к свадьбе, — а в то время как вельможи совершали свой визит, в Палермо обдумывали со всем тщанием торжественный въезд короля. Пока все распоряжения выполнялись, король милостиво принял вельмож, оказав им многие почести; обращение его было приветливым и благосклонным, но вместе с тем и сдержанным, серьезным, исполненным достоинства, и с каждым днем все более дивились три дворянина, видя, как в столь короткий срок человек столь низкого звания сумел выучиться тому, что не всегда ведомо рожденным, выросшим и набравшимся опыта в более высокой доле; и вновь возблагодарили они небо за чудо, явленное в образе этого пастуха, который восполнил утрату, заменив безвременно погибшего принца.

Наконец из столицы сообщили, что все готово к пышному приему, и король пустился в путь с большою свитою, состоящей из самых знатных дворян, которые явились в Мессину целовать ему руку; в каждом из селений, какие попадались на пути в Палермо, устраивались торжественнейшие празднества, и король одаривал всех милостями и знаками благорасположения. А в столицу вступил он со всей пышностью и великолепием, какие подобают могучему суверену, едущему принять власть над королевством и править им, так что о въезде я умолчу. Явился государь в королевский дворец, где ждали прекрасная Кассандра в богатом и роскошном уборе и ее благородные дамы; были там также самые знатные вельможи двора, и среди них архиепископ Палермский, который, едва лишь приветствовали друг друга король с королевой, тут же их и повенчал ко всеобщему восторгу и ликованью, ибо новый монарх сразу всем пришелся по нраву. Тут начались в честь веселой свадьбы в столице и по всей стране гуляния и праздники, и король самолично пожелал принять участие в турнире и ловле кольца[116], причем королева пребывала в великом страхе, ибо все время, пока забавы эти продолжались, казалось ей, что вот-вот случится с мужем ее такое же несчастье, как некогда с отцом.

Между тем дон Гильен, ожидавший от короля многих милостей за то, что помог ему подняться на такую высоту, выказывал недовольство и обиду: мнилось ему, что скудно возмещен столь великий долг, а король действовал так умышленно, чтобы поглядеть, до каких пределов дойдут его, дона Гильена, честолюбивые притязания. Жаловались и дон У го с Гарсераном — и все трое между собой обсуждали его неблагодарность: многие должности и звания нашел он в королевстве незанятыми, и королева ему предоставила самому назначить на них людей, он же все места роздал сицилийцам, а о своих даже не вспомнил, словно и не знал их никогда.

В то время как росла и крепла эта обида, одна придворная дама, красавица именем Октавия, приглянулась дону Гильену, который сильно в нее влюбился. Этой же даме служил и маркиз Руджеро, человек знатный в этом королевстве, доблестный, родовитый и богатый, который очень сильно продвинулся в своих намерениях и ждал только удобного случая, чтобы у короля с королевой попросить Октавию себе в жены, благодаря ревностному служению и непрестанной заботе заручившись давно уж ее согласием. Как-то во время дворцового праздника, где кавалерам, по испанскому обычаю, заранее назначались места рядом с дамами, маркизу отвели место близ Октавии; озлился дон Гильен, что все его хлопоты и попытки заполучить это место оказались тщетными и безуспешными, и затаил обиду на короля, который знал о его страсти, но предпочел оказать милость маркизу; тем не менее, хотя было ему отказано в том, чего он столь страстно желал, решил он наряду с маркизом, пускай и безо всякого на то соизволения и даже противу воли самой Октавии, сесть около нее. Начался праздник, маркиз поспешил на свое место по левую руку от Октавии; тут же явился дон Гильен и занял стул с другой стороны. Дерзость эта маркизу не понравилась, и дал он дону Гильену понять, что место тут только ему, маркизу Руджеро, предназначено и что к этому он принял свои меры. На что дон Гильен отвечал, что охотно верит, однако же явился сюда вовсе не затем, чтобы уйти, и не уйдет ни за какие блага, разве сам король ему прикажет. Слово за слово, дошли они до ссоры: дон Гильен сдаваться не желал и продолжал упорствовать в своем намерении; маркиз же, потеряв терпение, видя к тому же, по выражению лица Октавии, что дон Гильен место держит против ее воли, сказал ему наконец: