Аркадий Кузьмин - Свет мой Том I

• Название: Свет мой Том I
• Автор: Аркадий Кузьмин
• Жанр: Историческая проза

Роман «Свет мой» (в 4-х книгах) — художественные воспоминания-размышления о реальных событиях XX века в России, в судьбах рядовых героев. Тот век велик на поступки соотечественников. Они узнали НЭП, коллективизацию, жили в военные 1941–1945 годы, во время перестройки и разрушения самого государства — глубокие вязкие колеи и шрамы… Но герои жили, любя, и в блокадном Ленинграде, бились с врагом, и в Сталинграде. И в оккупированном гитлеровцами Ржеве, отстоявшем от Москвы в 220 километрах… Именно ржевский мальчик прочтет немецкому офицеру ноябрьскую речь Сталина, напечатанную в газете «Правда» и сброшенную нашим самолетом 8 ноября 1941 г. как листовку… А по освобождению он попадет в военную часть и вместе с нею проделает путь через всю Польшу до Берлина, где он сделает два рисунка. А другой герой, разведчик Дунайской флотилии, высаживался с десантами под Керчью, под Одессой; он был ранен власовцем в Будапеште, затем попал в госпиталь в Белград. Ему ошибочно — как погибшему — было поставлено у Дуная надгробие. Третий молодец потерял руку под Нарвой. Четвертый — радист… Но, конечно же, на первое место ставлю в книге подвиг героинь — наших матерей, сестер. В послевоенное время мои герои, в которых — ни в одном — нет никакого вымысла и ложного пафоса, учились и работали, любили и сдружались. Кто-то стал художником. Да, впрочем, не столько военная тема в этом романе заботит автора. Одни события мимолетны, а другие — неясно, когда они начались и когда же закончатся; их не отринешь вдруг, они все еще идут и сейчас. Как и страшная междоусобица на Украине. Печально.

---

— Да вытолкните вы бабусю, ведь люди спешат на работу!

— Я тоже, чай, не бездельница… Внучат пестую… Попробуйте!..

— Здесь, дама, выходите?

— Нет… Пожалуй, на следующей…

— Так чего же лезете напролом?

— Меня волокут с собой… Ой, сумку, сумку-то отдайте, не тащите!

— А Вы не выставляйтесь! Тоже, растопырилась…

— Ну, сама такая… Пролезайте! Что застряла?

— Подтолкните же ее! Уф, какая толстая! Разъелась…

— Она — в аккурат моя теща: тянет-потянет — вытащить себя не может.

— Однако… Я прошу… Без оскорблений… Ух!

— Все, водитель! Поезжайте! Мы опаздываем!

— Позвольте, гражданин… Оглохли?

— А? Чего изволите, гражданка?

— Вы стоите на моей ноге! Больно — отдавили!

— Разве? Я не чувствую.

— Вот дундук неполированный!

— Комедь!

— Жуткая! — подхватил другой парень. — Может, Гоша, махнем сегодня на эту английскую кинокомедию? Которую пустили в «Великане».

— А ты слышал, какая она?

— Что, фуфло?

— На ней от глупого смеха челюсти сводит: идиотом себя чувствуешь…

— Ну, я идиотничать не хочу…

— Плати, молодежь, за проезд, а лясы после точите…

— Вот так, синьора, и не выбрался из-за Вас…

— Шофер, остановите!.. Мужчина выйти не успел!

— Это от него зависит, — назидательно прокричал в микрофон водитель, увеличивая, однако, скорость автобуса. — Надо раньше думать, а не спать! Вот если бы не мешали нам работать пассажиры! — Он был коренаст, широкоскул, в клетчатой кепке и куртке. Поминутно протирал тряпкой запотевшие стекла кабины и поглядывал в ветровые зеркала.

— Да, если бы нас, пассажиров, совсем не было, было бы совсем отлично, — сказала в тон ему молодайка, прижатая к кабине.

— Смотрю: Вас опять прибило к нашему бережку, — заметил словоохотливый мужчина.

— Да меня было оттерли, а потом тот противный мужлан…

— Что противный?! Из-за Вас же я застрял…

— Я не Вас имею в виду… И там одна женщина решила, что я в капроне — свои когти пустила по моим ногам…

— Мерзость… Сочувствую…

— Ну, выходит кто на площади? — вмешался микрофонный голос. У водителя кроме внутреннего микрофона, по которому он нет-нет и объявлял названия очередных остановок, был еще наружный рупор, по которому он призывал-увещевал пешеходов соблюдать правила перехода улицы.

— Нет, поезжайте мимо! — отозвались сразу три голоса.

— Я выхожу! — прокричал четвертый — женский голос.

И еще:

— А впередистоящие выходят?

— Знаете, чтоб опечатки не вышло…

— Я почти полчаса ежедневно утром трачу только для того, чтобы вбиться в автобус. А прибавь еще вечер…

— Как Фигаро. Туда-сюда бегаешь… А за опоздание влетит…

— Пройдите вперед! Стоят себе, как истуканы некормленые…

Там что-то зазвенело. Готово: выдавили стекло.

— Ну, пройдите же вперед немного!

— Да стойте спокойно! Ух, какая настырная баба. Еще кулаками работает!

— Ведь можно потесниться чуточку. Я прошу… Кондуктор, попросите!..

— У меня уж язык отнялся, дама, — сказала равнодушно та.

— Не держите заднюю дверь! — крикнул в микрофон водитель, тронув автобус с места. — Ну, давайте утрамбовывайтесь!

Все засмеялись, потолкались, но дверца все-равно не закрывалась. Шофер вышел, выругался и толкнул кого-то, после чего дверца подозрительно легко захлопнулась.

— Ну, вот, парня, кажись, столкнул, не могли на сантиметр продвинуться в салоне, — сказал мужчина с рассудительной интонацией.

— Молодой еще — добежит, — сказал женский жалостливый голос.

— У Вас же и философия, тетенька… — сказала девушка. — Молодому человеку и нужно всюду успеть. Иначе ничего-то не успеется у него.

— Не успеется — города не залягут, как бабка говорила.

— Муравейники живучи.

— Но Вы-то, небось, влезли. Влезли — и еще скулите тут…

— А шоферу каково? Может выпасть человек… С него-то спрос…

— Каждый прав.

Женщина с жалостливым голосом и со светлыми, как стало сейчас видно Кашину, глазами навыкате, натурально ойкнула, что автобус, тормозя, заскользил задними колесами и, сильно накренившись, качнулся вбок:

— Что он, с ума сошел? Со вчерашнего дня, наверно.

— А что было вчера?

— Такой же суматошный день.

«Что нами движет? — Заразмышлял Кашин. — Неуправляемость потока… Стихия… пала и на долю землян… вследствие жалкой философии неодержимости, прославления духа наживы и ценности поклонения… Люди нисколько не ведают, какие будут и откуда придут последствия и знать того не хотят… Они лишь роятся в предугадывании бытия своего — и гибельно спотыкаются…»

— Вы все разговоры на «потом» оставьте, а сейчас платите за проезд, — внушительно скомандовала кондукторша.

— Ой, достать деньгу нелегко, так зажали.

— Ой, вы лучше б мне деньги давали…

— А талончики куда же деть? — был рассудительный мужской голос.

— Да, куда?

— В бескондукторном автобусе… прямо в ящичек опустите, и все.

— Так что же, сейчас выйти и другой автобус поискать?

— …А то бесплатно понабрали талончиков у себя на производстве — и вот ездите задаром…

— Глупости Вы говорите… Задаром…

— Нам вместо денег талончики дали.

— Ну, вам их дали, теперь вы их даете нам, и мы, конечно, теряем… — Кондуктор, однако взяла талоны и оторвала взамен билеты.

— Терять ненужно! — отрезал кто-то. — Нужно работать внимательней.

— Вы меня не поняли, гражданка. Я сказала: теряем зарплату — потому, что у нас, кондукторов, существует план-выработка.

— А ведь тот, кто продавал эти талончики на остановках, — у тех тоже имеется план?

— У них — свой. И с нас тоже спрашивают.

— Обалдеть можно.

— Тысячу раз.

— Как у официантки — со столика. Чем больше ты наел и напил, чем больше оставил купюр, тем лучше для плана. И официантка приветливей к тебе…

— Такое же происходит и у нас, в наших северных рыбсовхозах, — сказал седобородый мужчина. — Я инспектор. Так сердце кровью обливается, когда видишь, сколько рыбы-мелюзги мы губим ежедневно — тонкими сетями ловим, а потом всю эту молодь — уже мертвую — опять вываливаем в море. А что нужное — выбираем. Опять же — драконовский план! Куда ты денешься! Сколько одного ерша погубили.

— Ну, ерш — туда ему и дорога, — отпарировал кто-то. Послышался смешок.

— Так зачем же Вы, уважаемый, приехали в город? Жаловаться?

— Толку мало. Я не первый год уже воюю. А послало меня руководство отрасли в издательство, чтобы закупить грамоты.

— Для чего же, старик?

— Да вручать их передовикам.

— Вручать?! Столько рыбы-мелочи губится — и за это награждать?! Это что-то новое. Ну, поудивил ты нас, старик.

Некоторые пассажиры незлобливо рассмеялись снова, а тот, видно, стушевался: замолчал.

— Да, кто был дуб-дубарем, тем и наверх всплывет, — обронил кто-то глубокомысленно для себя. — Всплывет с глянцем, с ореолом. А кто был ничем — и останется ни при чем, при своем. Так и будем свет чадить, контуженые капиталом. Куда нас ведут наши апостолы? Оттого и войны взбрыкивают в наше время.

«А вот они, счастливые, покамест ни о чем дурном не думают, кроме как друг о друге». — Кашину стал лучше виден вздернутый носик и длиннющие ресницы глаз у девушки в голубом капюшоне на голове — ими она моргала часто, словно ей ломко было глядеть перед собой, вверх, и милое лицо парня, который ревностно загораживал ее от всех свои мощным торсом и улыбался при этом. Он улыбнулся в ответ и на ее глупый страх, когда она тихо спросила у него, может ли автобус вдруг перевернуться, и уверенно помотал головой отрицательно. Досказал:

— Скорей мир перевернется.

«Отчего ж произошла эта война? Оттого, что один безумец ее начал? Сколько лет она будет сниться нам?..»

И новые толчки и давление в спину, с боков прервали обычно-дорожные размышления Антона.

IX

На текущей лекции опять Станислав Сафронович, гладколицый и холеноимпозантный историк, внушительно воссев за классный столик и глядя на свои ухоженные руки, насказывал студентам-вечерникам:

— Итак, после Первой Мировой войны Франция — с затяжной правительственной чехардой: в 22-м году премьерствовал Бриан, затем, в январе, — Пуанкарэ, а в 25-м — вновь Бриан. Прежде скакнула инфляция, цены на товары многократно выросли. Но через год на одну треть увеличилось производство. Создан стальной картель Франции, Германии, Бельгии и Люксембурга. Так что жители Парижа уже предавались развлечениям, удовольствиям; художники писали светоносные картины, устраивались вернисажи. Выбран кабинет Эррио и снова — Бриана. С 26-го у власти — правительство национального единения Пуанкарэ. А в 29-м пришло правительство во главе с Дордье Дунэрк. И с ноября — с тем же Брианом.