Измайлов Андрей - Время ненавидеть

• Название: Время ненавидеть
• Автор: Измайлов Андрей
• Издательство: Текс
• Жанр: Триллер
• Год: 1994
• ISBN: 5-7462-0012-3

---

С неба, не с неба – темная полоса, пропаханная нами с Петюней в снегу, упирается наверху в две фигуры, фигурищи! Уже темнотища чисто январская, но я угадываю и прыщавого, и «Брежнева».

– Вам не больно? – юродствует «Брежнев» (он по телефону говорил, он!). – А нам мучительно больно!.. За бесцельно прожитые годы. Вами… К вам спуститься? Подсобить?

И они оба демонстрируют готовность спуститься. Подсобить!

– Люди! Товарищи! Помогите! Убивают! – допускаю я стыдное безобразие, которое планировала на «Удельной». Какое тут планирование! Тут така-ая жуть с ружьем! Сверх плана белугой взревешь!

«Люди-товарищи» в сотне метров всего, на остановке! Восьмой час только, время детское – «людей- товарищей» дюжины две стоит. И никто! Ни один! Только глазеют: чего там? дерутся вроде? Коломяги, свой уклад, свои разборки! не вмешивайся, Борис (Костя, Сема, Шура)! И не вмешиваются.

– Не переживайте вы, Галина Андреевна! – слышу сверху. – Мы не нужны, мы уйдем… Только нервы, нервы берегите! Они вам очень и очень понадобятся. Мы завтра вас найдем, и нервы ваши будут как нельзя кстати.

Я безнадежно смотрю на далекую-близкую остановку. Потом поднимаю глаза наверх, туда где ОНИ.

ИХ уже нет.

Петюня пускает носом розовые пузыри, весь в кровище и в отключке, беззвучен и недвижим. Ой, недвижимость ты моя неподъемная! И тюльпаны вокруг разбросались. Ассоциации – кошмар! Мамочки- мамочки-мамочки! Как там медсестры бойцов с поля вытаскивали?..

«Люди-товарищи», когда я до остановки добредаю с грузом-Петюней, деликатно не замечают, не пристают.

Автобус пришипел, остановка опустела. Куда Петюне теперь автобус! Уж доберемся. До дома. До моего.

***

«Скорую» надо вызывать, ничего другого не остается! Ну не умею я, не знаю, как его в сознание привести.

Холодная вода на Петюню не действует, плескай, не плескай. Перекопошила от безнадеги ящичек с лекарствами – но-шпа, баралгин, аллохол, пектусин, инфекудин, аэрон. Ничегошеньки подходящего! Даже валидола… Зачем ему валидол, дура! У него, может шейный позвонок перебит. И почки. И покрывало у головы намокло, кровь долго не унималась, лицо всмятку. Валидол Петюне, что мертвому припарки. Ой, тьфу-тьфу, типун мне на язык! Ой, мамочки-мамочки- мамочки!..

Дышит? Дышит. Еле-еле.

Петюня, очнись, пожалуйста! Я тебя заклинаю, очнись! Нельзя же меня так изводить – два часа никаких признаков жизни не подавать. И все из-за меня! Я знаю, из-за меня!

ОНИ бы его не били, если бы не я. ОНИ бы его не так били. Ведь он же дохляк, сразу видно. Дали бы по шее или под дых и достаточно, ему было бы достаточно!

Петюня, очнись, очнись, Петюня!

Но это все я, все я! ОНИ его «мужем» посчитали, Мыльниковым, которого я вчера ИМ к телефону подставила. Черный пояс! Как бог черепаху! ОНИ и решили не рисковать (закурить есть?) и сразу покалечить, чтобы он ИХ не покалечил. И Мыльников бы так просто не дался, он бы справился, запросто справился, а Петюня…

Петюня, очнись, очнись, Петюня!

«Скорую» надо, «скорую»!

Рука не поднимается «03» набрать. Наберу, значит, отчаялась и передоверила тем, кто свое дело знает лучше меня. Значит, серьезный случай. Не хочу я, не хочу, чтобы с ним был настолько серьезный случай!

Петюня, очнись, очнись, Петюня!

Кто тебя дергал за язык «мужем» назваться в метро! ОНИ же где-то там были, точно были, где-то там в пределах слышимости и видимости наблюдали. Не назвался бы «мужем», отделался бы парой-тройкой синяков. Сам виноват!

Ой, не ври, Красилина! Себе не ври! Сама виновата – сама вместо Мыльникова Петюню шантажистам предъявила!..

Ну, получилось так, Петюня! Господи! Господи, ты же все можешь! Если можешь, прости!

Петюнечка! Петюнечка!

Холод в квартире – могильный. Выстудило. Розы сникли. Их к жизни уже не вернуть. А он… его надо вернуть!

Ну что, что сделать, чтобы ты в себя пришел?!

Окно!.. Нет, его лучше пока и не закрывать – ему сейчас свежий воздух нужен. Или наоборот – в тепло? Горячий компресс! «Скорую»!

Решайся, дура, – вдруг потом уже поздно будет, вдруг уже поздно! Приедут, скажут: поздно… Вот как раз этого боюсь. И не вызываю. Но надо! Хоть что-то, но надо!.. Что? Сейчас, Петюня, сейчас решусь. Сейчас, только нервы разгулявшиеся успокою парой затяжек и вызову.

На кухне, чтобы дым не в комнате, чтобы ему хуже не стало. Куда еще хуже! Гаси, Красилина, не помогает финская подачка бывшего мужа. Тут не ментоловый «Ньюпорт», тут самосад нужен! Что-нибудь крепко в нос шибающее, по мозгам моим куринным.

В нос. По мозгам. Шибающее. Тупица беспросветная! Стою же и гляжу на банки с реактивами. Рабочими реактивами. Догма недоразвитая! Все, что лекарство, – в ящичке, в комнате. А на кухне – все для работы… Вот же, вот! NH3. В нос! По мозгам! Шибающее! Аммиак. Тот же нашатырный спирт! Если и он не подействует…

… Петюня дергается, как током ударенный, и бьется в кашле, сотрясая тахту. Банка чуть не выпрыгивает у меня из рук. Я ловлю ее мертвой хваткой и ладонью затыкаю горловину.

Химик дипломированный! Гнать таких химиков. Только будучи в невменяемом состоянии можно вот так под нос подсунуть двухлитровую емкость NH3, концентрированный раствор. Токсикат! Если меня аммиак по глазам долбанул, то каково Петюне! Мое счастье, что банку удержала, и даже не выплеснулось. Наше счастье. Лежать бы нам…

Глаза слезятся, фырчим оба, у Петюни снова кровь ринулась. Сейчас, мой хороший, сейчас. Все-все, мой хороший, все-все. Полотенце влажное на лоб, компресс. И на глаза, на глаза – чтобы не воспалились, чтобы отдохнули.

Мамочки-мамочки-мамочки, как хорошо, что ты очнулся. Все, мой маленький, мой замечательный, все. Самое страшное позади.

Он стихает, нащупывает мою руку поверх компресса и замирает. Ему очень-очень плохо и хорошо. Он, может, годами мечтал: геройски раненный, и я у изголовья.

Неси свою ношу, Красилина, сама провинилась и неси теперь. Успеешь разочаровать, а сегодня терпи. Дважды чуть не угробила парня – шантажистами и аммиаком – и терпи теперь. И правда, ведь чуть не угробила! Слава богу, самое страшное позади. Самое страшное позади. Позади, поза…

… ди! И слышу! Все еще впереди… самое страшное… Я слышу, слышу… такая умиротворяющая тишина в комнате, что любой звук на слуху – слышу звук. В дверь кто-то скребется. Вкрадчиво, настороженно. Кто-то есть там, в подъезде, у моей двери! Затаенно сопит, скребется.

Добрались! Решились! ОНИ!!!

«Отк'ивай, отк'ивай! Шейчаш ужнаешь!».

Петюне передалось, он мою панику кожей ощутил. Внезапно сел, полотенце с глаз спало. Ахнул от резкости. Больно! Вслушался и – полыхнул взором, опять на подвиг готов.

Я сразу поняла, но он вопреки моим утишающим жестам (скорее, благодаря им) еще упорней полез с тахты к двери. Вкрадчиво, настороженно. Сейчас он им… Ух, он им сейча-ас!

Скособоченный, скукоженный, но двигается чутким охотничьим ходом. Карикатура на зверобоя. Из боя в бой. Сейчас он им… Мало ему! Не добили, не поломали? Сейчас ОНИ все недоделки устранят. И за меня примутся!

Стой, дубина стоеросовая! Ты же не собой ради меня рискуешь, но и мной! Стой, замри, отзынь от двери!

Поздно!

Он, как часовой «стой, стреляю!», зычно вспугивает:

– Кто там!!!

Там, за дверью – секундный вакуум. Потом – порыв, вихрь и дверной хлопок – не из подъезда, а в квартиру. Рядом. У Лащевских!

– Гъ-гъ-гъ-гъ… – у меня реакция наступает. Не смех, нет, не слезы, не икота. Все вместе. Истерика.

За стеной у Лащевских кто-то что-то своротил второпях и впотьмах. Грай, крик, бу-бу-бу, хлесь- хлесь.

– Гъ-гъ-гъ-гъ! – задыхаюсь.

«Ты у меня сейчас!.. Я тебя сейчас!.. Я тебе покажу – за почтой! Я тебе на голову это мусорное ведро надену! О ребенке бы подумал!» – дает себе волю мымра.

«Ма-а-амы-а-а!» – ревет спросонок Дашка.

А лысик-Вовик только: «Бу-бу-бу!».

«Я эту давалку с милицией выселю! Кончилось мое терпение! Все, ей больше не жить!» – мымра кричит прямо в стену, чтобы я была в курсе.

Я в курсе…

– Гъ…

По каким же извилинам Лащевский произвивался, чтобы прийти к выводу: можно! Стоит бедной одинокой женщине сигануть в окошко собственной, кстати, квартиры, а соседу в исподнем засечь этот факт, как-то неожиданно у соседа в лысенькой головушке что-то смещается, и он в полночь скребется у порога: пусти, свой!.. Обмылок!

– Гъ-гъ-гъ!

Петюня все слышит сквозь стену, как и я. Петюня видит мою истерику. Он суров, оскорблен, неприступен и…

– Прекрати! Не смей!

… и властен! Петю-у-уня! Ничего себе, вареники! А у него-то что с извилинами?!

Не могу остановиться, не могу прекратить и не сметь. Еще безудержней захожусь.

Он плакатно, обвиняюще тычет пальцем в несчастные, почившие розы:

– Чьи?! Чьи, я ТЕБЯ спрашиваю?!

Бью себя кулаком в грудь, не в силах вытряхнуть гъгътанье; одновременно объясняя: мол, мои, чьи еще! Ну, государственный прокурор, ни дать, ни взять! Карикатура!