Ричард Форд - Спортивный журналист

• Название: Спортивный журналист
• Автор: Ричард Форд
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-86471-693-9

Фрэнка Баскомба все устраивает, он живет, избегая жизни, ведет заурядное, почти невидимое существование в приглушенном пейзаже заросшего зеленью пригорода Нью-Джерси. Фрэнк Баскомб – примерный семьянин и образцовый гражданин, но на самом деле он беглец. Он убегает всю жизнь – от Нью-Йорка, от писательства, от обязательств, от чувств, от горя, от радости. Его подстегивает непонятный, экзистенциальный страх перед жизнью. Милый городок, утонувший в густой листве старых деревьев; приятная и уважаемая работа спортивного журналиста; перезвон церковных колоколов; умная и понимающая жена – и все это невыразимо гнетет Фрэнка. Под гладью идиллии подергивается, наливаясь неизбежностью, грядущий взрыв. Состоится ли он или напряжение растворится, умиротворенное окружающим покоем зеленых лужаек?

Первый роман трилогии Ричарда Форда о Фрэнке Баскомбе (второй «День независимости» получил разом и Пулитцеровскую премию и премию Фолкнера) – это экзистенциальная медитация, печальная и нежная, позволяющая в конечном счете увидеть самую суть жизни. Баскомба переполняет отчаяние, о котором он повествует с едва сдерживаемым горьким юмором.

Ричард Форд – романист экстраординарный, никто из наших современников не умеет так тонко, точно, пронзительно описать каждодневную жизнь, под которой прячется нечто тревожное и невыразимое.

---

На физиономии Финчера появляется достойная «белого отребья» двусмысленная улыбочка, доведенная им до совершенства в вандербильтовском клубе «Фи Дельта», он явно собирается посмеяться надо мной или добиться от меня смачных откровений. Нас обоих охватывает низменное смущение. Финчер заслуживает доверия еще в меньшей, чем мне казалось, степени, я насторожен, как человек, которому есть что защищать, – и злюсь на себя за то, что вообще позволил ему втянуть меня в разговор. Финчер грозит поставить крест на всех моих радостных предвкушениях, но будь я проклят, если позволю ему сделать это.

– Не лезьте не в свое дело, Финчер, – говорю я, глядя ему прямо в глаза. Я мог бы дать ему в морду, залив его идиотские штаны кровью, и полетел бы он тогда в Мемфис со швами на носу.

– Ну-ну-ну. – Финчер вздергивает подбородок и отступает от меня на полшага, глядя поверх моего плеча на Викки. – Мы же с вами белые люди, Фрэнк.

– Я больше не женат, – яростно сообщаю я. – И ничего дурного не делаю.

– Несомненно.

Лицо Финчера озаряется большезубой улыбкой, однако предназначена она Викки, не мне. Я разбит наголову и поневоле принимаюсь гадать, не прошелся ли уже Финчер дорожкой, по которой теперь топаю я.

– Вот видишь, что получается, когда не берешь с собой в дорогу оружия, – говорит Викки, крепко сжимая мою руку и посылая Финчеру недобрую улыбочку, означающую, что она его игру раскусила. Я люблю ее так, что и выразить не могу.

Финчер бормочет что-то насчет того, «как тесен мир», но гонору в нем поубавилось ровно вдвое, если не больше.

– Я оплатила страховку, – говорит Викки, помахивая бумагами и полностью игнорируя Финчера. – Если заглянешь в нее, увидишь знакомое имя. И религию я тоже сменила.

От серьезности, с какой она сообщает это, милое лицо ее становится простоватым. Еще пару секунд назад я такого выражения и видеть-то не хотел, но теперь радуюсь ему, как сердечному другу. Я перелистываю плотные тонкие листы с шапкой «Омаха – Фонд взаимного страхования» и вижу имя Викки – Виктория Ванда Арсено, а немного ниже мое, получателя страховой премии. Сумма страховки – 150 000 долларов.

– А как же Папа? – спрашиваю я.

– Все тот же милый старичок. Но я же его в глаза не видела. – Она смотрит на меня, растерянно моргая, точно вокруг головы моей засветился нимб. – А вот тебя вижу.

Мне хочется обнять ее, крепко, чтобы она ойкнула, но только не в присутствии Финчера. Это даст ему пищу для размышлений, а я ничего ему давать не желаю. Он так и стоит рядом, сложив губы в маленькое, совершенной формы «о».

– Спасибо, – говорю я.

– Мне понравилась мысль, что ты будешь сорить этими деньгами и вспоминать обо мне. А я буду счастлива, где бы ни оказалась. Ты мог бы купить «корвет», хотя тебе, наверное, милее «кадиллак».

– Мне милее ты, – отвечаю я. – Но вообще-то, если он разобьется, то вместе с нами обоими.

Викки округляет глаза и возводит взгляд к высокому, залитому чистым светом потолку аэропорта:

– Неужели такое возможно?

После чего отбирает у мня полис и приседает на корточки, чтобы засунуть его в свою сумку.

– Ну, я, пожалуй, пойду, – говорит Финчер, глаза его рыскают туда-сюда – он столкнулся с чем-то, находящимся за пределами его умственного кругозора. Он словно даже немного согнулся, подступив к самой грани смущения, коего не испытывал, по всем вероятиям, лет уже двадцать.

Зал вокруг нас начинает бурлить от движения людей с бумажными табличками «На посадку» на груди. Возникшие не пойми откуда, они устремляются к выходам 36–51. Воздух наполняется запахами леденцов и арахиса. Самолет задержали, чтобы он дождался запоздавших пассажиров, и чувство облегчения овевает нас со всех сторон, точно весенний ветерок.

– Приятно было повидаться, Финчер, – говорю я. Конечно, он не больший ходок, чем каждый из нас, и все-таки я испытываю облегчение при мысли, что он и его ихаводова физиономия вот-вот скроются с глаз моих.

– Ага, еще бы, – произносит Викки и поднимает на Финчера неприязненный взгляд, однако он и такой принимает, сдается мне, с благодарностью.

Финчер озаряется улыбкой:

– По-моему, нашу посадку объявили рановато.

– Счастливого пути, – говорю я.

– Да, да, – соглашается Финчер и поднимает на костлявое плечо сумку с клюшками.

– В озеро не упадите, – говорит Викки.

Но Финчер ее уже не слышит, я вижу, как он приноравливает свой шаг к поступи других предположительных получателей страховой премии, пересаживающихся с линии «Баффало», клюшки его торчат вверх, он счастлив, что оказался в толпе направляющихся на Юг незнакомцев, с которыми можно наговориться на серьезные темы, а напоследок пожать каждому руку.

– Вы с Финчером на ножах? – дружески спрашиваю я.

– Вроде того. – Викки стоит на коленях, пытаясь нашарить что-то на дне смуки. Близится наш черед предъявлять билеты для проверки. – Тот еще пройдоха. Все норовит к тебе со спины подобраться, если ты понимаешь, о чем я. Малый с гнильцой. Мы все от него подвоха ждем.

– Он и к тебе со спины подбирался?

– Нет, сэр. – Она поднимает на меня удивленный взгляд. – Какая грязная мысль. Я всегда слежу за тем, кто у меня за спиной.

– Что, по-твоему, я подумал?

– Да у тебя на лице все написано крупными буквами.

– Я просто ревную, – говорю я. – Ты разве не понимаешь?

– Ну, не знаю. – Она наконец находит в сумке крошечный флакончик, свинчивает крышку и, по-прежнему стоя на коленях, прикладывает его к шее и рукам. И улыбается порочной улыбкой, которая, как она, по моим сведениям, уже поняла, мне нравится. – Позвольте сказать вам, мистер, у вас нет поводов для беспокойства. Вы – numero uno, а номера два не существует.

– Ну так расскажи мне про Финчера.

– Когда-нибудь. Пока скажу, что я тебя не удивлю.

– Ты сильно удивилась бы, узнав, что меня удивляет.

– И что не удивляет меня. Никогда. – Она встает со мной в очередь, берет меня за руку. Ладонь у нее влажная, в воздухе веет «Шанелью № 5».

– Твоя взяла.

– Правильно. Моя всегда берет, – беззаботно отзывается она.

И если бы я мог продлить этот миг – наполненный предвкушениями безопасного полета, смертоносного крушения, триумфального успеха, горького до скрежета зубовного провала, – я продлил бы и никогда не покинул аэропорт, никогда ничего не добился бы и не стал бы тягаться с собой, не узнал бы, что мне предстоит, а ведь всегда хочется знать это, хоть и предстоит тебе все то же самое, то, чего ты ждешь.

4

Едва заняв в самолете места, мы попадаем на Средний Запад. Весь туристский салон 727-го буквально гудит от солидной массированной благожелательности. Корпулентные стюардессы, улыбаясь направо и налево: «Привет, могу полюбить тебя немножко, когда мы благополучно приземлимся», составляют ручной багаж пассажиров на полки. Викки укладывает наплечный ремень своей уик-эндовой сумки внутрь нее и вручает сумку стюардессе. «Черт, а вот это ловко, – говорит одна из них, крупная блондинка по имени Сью, и в неуклюжем восхищении упирает руки в бока. – Надо будет Барб показать. Мы черт знает как с этим багажом корячимся. Вы куда, ребятки, направляетесь?» Сью улыбается, показывая большой желтоватый клык, но это ничего, она так и пышет гостеприимством и хорошим настроением. Голову готов дать на отсечение – отец Сью был военным летчиком, у нее куча крепко сколоченных братьев. Ну и сама она видывала виды.

– В Детройт, – величественно объявляет Викки, быстро взглянув на меня.

Сью горделиво склоняет голову набок:

– Вам там понравится, ребятки.

– Да я жду не дождусь, – усмехается Викки.

– Отлично, просто отлично, – говорит Сью и уходит враскачку, ей пора разносить кофе.

И почти сразу вокруг меня мягкие носовые голоса заводят слегка сентиментальные разговоры, хорошо памятные мне по университетским годам. Похоже, все здесь – уроженцы Детройта, возвращающиеся из отпуска домой. Рядом со мной кто-то объявляет, что не ложился спать, пока не посмотрел весь телемарафон, два рабочих дня пропустил. Кто-то еще ездил на «Большой Палец», рыбу хотел половить, да у него движок заклинило, и проторчал он весь уик-энд без всякого дела в Бэд-Эксе. Еще кто-то начал было учиться в университете Уэйна и даже вступил в «Сигма-Ню», да после прошлого Рождества вернулся домой, чтобы работать в отцовском бизнесе – листовое железо. Можно сказать, конечно, что любое современное транспортное средство напоминает своим пассажирам о Среднем Западе. Аккуратные верхние багажные полки, удобные, откидывающиеся кресла пастельных тонов, убирающиеся в их спинки столики и общий дух «шведского стола»: все-что-пожелаете-но-в-разумных-пределах, все они – творения среднезападной изобретательности, и это так же верно, как то, что вальс – творение Вены.

В скором времени возвращаются Барб и Сью, они обходят пассажиров, а затем начинают серьезно расспрашивать Викки о ее уик-эндовой сумке – по их словам, они таких ни разу не видели, а Викки только рада поговорить о ней. Барб – маленькая плотная рыжеватая блондинка, перенапудренная, с тяжеловатыми руками. Она задает вопросы о «стандартных ценах» и «средней ценовой надбавке», о том, можно ли купить такую сумку в «Гудзоновском» бутике – он имеется в торговом центре, соседствующем с ее кооперативным домом в Ройал-Оке; в конце концов выясняется, что в колледже она специализировалась по розничной торговле. Викки сообщает, что свою купила в универмаге «Джоскис», а больше сказать ничего не может, и девушки некоторое время болтают о Далласе (и Барб, и Сью жили в нем, хоть и в разное время), и Викки упоминает о том, что ей нравятся магазин под названием «Спивис» и ресторанчик в Кокрелл-Хилле, где подают вкуснейшие ребрышки, «Атомные ребрышки» зовутся. Девушки определенно по душе друг дружке. А самолет уже проходит над горами Уотчунгс, по которым ползут тени облаков, перелетает иссиня-зеленую, питаемую по преимуществу промышленными стоками реку и берет курс на Пенсильванию, на озеро Эри, и стюардессы уходят, их ждет работа. Викки поднимает подлокотник, разделяющий наши кресла, и придвигается ко мне, ее обтянутое поблескивающей тканью бедро твердо, как кастрюля, дыхание словно обмелело от волнения. Все наши утренние тревоги остались позади.