Анатолий Вишневский - Жизнеописание Петра Степановича К.

• Название: Жизнеописание Петра Степановича К.
• Автор: Анатолий Вишневский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-87789-065-7

Петр Степанович К. – герой и в то же время соавтор этой книги. В молодости Петр Степанович не рассчитывал на долголетие, больше мечтал о славе, а выпало ему как раз долголетие – 95 лет. Его жизнь вместила в себя всю историю государства, в котором протекали его дни, так что он многое успел повидать и обдумать. Читатель получит счастливую возможность ознакомиться с различными обстоятельствами жизни Петра Степановича, а также с наиболее интересными из его мыслей, записанных им самим. Автор уверяет, что все повествование – до последней точки – основано на документах, он даже хотел заверить их у нотариуса, но в последний момент почему-то передумал. Но правдивость жизнеописания Петра Степановича К. от этого не пострадала.

Для широкого круга читателей.

---

– Ась? – наставил ухо т. Шатунов к лицу Анастасии Васильевны. Но нет, – Анастасия Васильевна ему ничего и не говорит, она только приятно улыбается, расставив красиво руки, как расставляют молоденькие утята крылышки, когда им жарко.

Один Иван Григорьевич не имел такого сияющего вида, как все остальные: он запустил бороду, осунулся и даже ленточка в украинском стиле сползла с вышитого воротничка. Видно человек даже в зеркало не посмотрел, когда шел на вечер. Иван Григорьевич злобно посматривал по сторонам, и Анастасия Васильевна решила к нему не подходить, чтобы не нарваться на дерзость.

Петр Степанович тоже приехал и, видно, заглянул уже в торговый отдел: больно уж шибко он увивается возле Кати, Нины и Маруси Карасик, особенно возле Кати, так и сыпет комплименты, так и сыпет…

Вообще же все общество, как мужчины, так и женщины, в этот вечер собрались такими нарядными, выбритыми, напудренными, надушенными, и все, видать, в отличном настроении. На вечеринке как будто бы люди переродились! Какие все приятные! Ох, как приятен и деликатен Краулевич! Только предупреждаем, мы очень уважаем т. Краулевича, не только как партийца, но и как человека. Нина и Маруся Карасик несколько раз уже бегали вниз, к сторожихе, чтобы поправить волосы, подпудриться и прорепетировать выражение глаз. Особенно же Краулевич пленил собой всех девиц и дам, севши за пианино, что из флигеля принесли, – тоже от бывших хозяев. Аккордами Краулевич проверил пианино, потом взял что-то так легко-легко… Потом заиграл что-то грустное-грустное… Ну, тут все умерли! Катя стала задумчиво смотреть на розовый абажур керосиновой лампы, Нина вперила глаза в Краулевича и не сводила их во все время игры, Маруся Карасик метала молнии и злилась, вероятно, что Краулевич на нее меньше всех обращает внимание.

Потом сели за стол. Потом председатель произнес речь об успехах союза; выступал т. Петров, что-то неопределенное промямлил Трофим Захарьевич и некстати расплакался Петр Петрович. В своем углу он горько сквозь слезы жаловался:

– Кто поставил на ноги союз, а кто лавры пожинает!

Также некстати выступил кто-то из беспартийных посторонних: на него зашикали, соседи даже одернули за толстовку, но он выдержал характер и кончил тем, что поднял стакан пива выше головы и произнес здравицу союзу.

Ели, пили пиво, заскакивали в торговый отдел освежиться самогоном. После закусок были танцы. После танцев разошлись по домам; но некоторые попали в ГПУ, где и переночевали, чему виной, возможно, как раз и были те тридцать бутылок самогону, что с самого начала стояли в торговом отделе. А в общем вечер прошел благополучно. Но были, конечно, и недовольные. И прежде всего, Иван Григорьевич, несмотря даже на гостиную в украинском духе.

Где-то уже под конец вечера они вышли с Петром Степановичем на улицу покурить, и он отвел Петра Степановича в сторонку для серьезного разговора. Только он не сразу приступил к этому разговору, а сначала, не удержавшись, излил душу давнему приятелю.

– Ты знаешь, меня так расстроил этот вечер, так возмутил, что я никак не могу успокоиться. Сколько подлости в людях, подлизывания, намеков… Эта мразь, Анастасия Васильевна, готова торговать своим телом направо и налево, чтобы только не выгнали со службы. Как можно так улыбаться, как она улыбается! Глазами, губами, грудью, руками, и даже pince-nez – и то улыбается!

А Гордиенко вырядился! Вчера надавали нам анкеты заполнять, спрашивают в анкете: «женат или холост»? Так Гордиенко пишет: «парубок». На вопрос о специальности, – пишет: «специальность индустриальная», а образование – вышесреднее. Я ему говорю, что табак есть выше среднего, а образования такого нет и, говорю, специальности такой тоже нет. Вот где дурак так дурак! Мы учились, тратили время, переживали, анализировали, и вдруг твоим начальством становится парубок с вышесредним образованием и с индустриальной специальностью! Хочется уколоть себя иголкой, хочется думать, что это во сне!

– Разве вся жизнь не есть сон? – как-то безразлично и ни к кому не обращаясь, произнес Петр Степанович, недавно побывавший в торговом отделе.

– Н-да… Но то – другое дело!

– Кой черт – другое… Жизнь и есть сон. Разве не сон, когда подумаешь, что эта же луна, что нам светит, светила еще при Навуходоносоре и теперь еще светит.

– При чем здесь луна! Какая тут к черту луна! – возмущенно воскликнул Иван Григорьевич. – Я ему про ублюдков, про Шатунова, Петрова и Гордиенко, а он мне о Навуходоносоре!

– Но это имеет связь: один и тот же клубок. Тут надо начинать с атомов, чтобы найти объяснение и удовлетворить себя логическими выводами.

– Тут одно объяснение: ты дурной! – сердито сказал Иван Григорьевич таким тоном, каким часто говорят приятелям, допуская фамильярности, за которые не сердятся.

– Может быть, – согласился Петр Степанович покорно, но дело в том, что мы с тобою две натуры разные: ты способен нервничать, волноваться, восхищаться и вообще жить свои шестьдесят или семьдесят лет, понимая все явления относительно, а я считаю всякую относительность функцией каких-то абсолютных, высшего порядка, законов. Выругай при тебе Петлюру – ты на дыбы станешь, а для меня все твои Петлюры, Деникины, Ленины и Керзоны – явления одного порядка. Все их идеи – мелочь, не стоящая внимания в общих мировых законах. Иногда я тоже способен возмущаться или радоваться явлениям этого порядка, но это показывает, что я тоже испорчен средой, и мозги, раздражаясь этими мелочными рефлексами, вызывают, – я бы сказал, идиотские восхищения или возмущения. Спрашивается: зачем это? Какой смысл?

– Ты дегенерат, Петя, ей-богу! – воскликнул Иван Григорьевич, вытаращив глаза на Петра Степановича. – С тобою опасно оставаться наедине. Ей-богу!

Установилось неловкое молчание на минутку, но тут Иван Григорьевич вспомнило о своем серьезном разговоре.

– Я думаю жениться на той неделе, – вдруг заявил он.

– О! – воскликнул Петр Степанович. – Вот тебе и функции мировых законов!

– Да. И думаю жениться по-настоящему, – продолжал Иван Григорьевич. – Венчаться буду, свадьба будет, и ты тоже должен шаферовать.

– На ком же ты женишься? – удивился Петр Степанович.

– Пора уже, – не отвечая на вопрос, продолжал Иван Григорьевич: – Тридцать пятый годочек пошел. Как видишь, бог лица прибавил, – он постучал пальцем по лысине, – сединка пробивается, да и надо подумать о потомстве.

– Зачем тебе потомство?

– Надо, чтобы было трое детей: двое замещают папашу и мамашу, а один – для процентов.

– На ком же ты женишься, – ты еще не сказал? Ведь чтобы жениться – надо в любви объясниться, и на луну повздыхать, и целоваться ведь надо, а тебе же не… ну, не вяжется!

– Женюсь на Зинке Золотниковой, на куркульской дочке, с домиком в Харькове; но сейчас там сидят квартиранты и, вероятно, их не выселишь.

– Расскажи же, – как ты в любви объяснялся, целовался и все такое прочее? – весело шутил Петр Степанович. – Ты в бога не веришь, а венчаться хочешь.

– Я с Зиной начал целоваться еще в институте, где и она училась, если ты помнишь. А венчаться хочу… ну… и родители ее будут спокойны, и… вообще без венчания – не брак, а опорный пункт.

– Предрассудки, мещанство и регресс, – брезгливо произнес Петр Степанович.

– «Предрассудки, мещанство», – передразнил Петра Степановича Иван Григорьевич: – А что же без венчания за брак! Конечно, бог – чепуха, но как же не венчавшись?

– Оригинальная логика! – воскликнул Петр Степанович.

– В общем, – продолжал Иван Григорьевич, – в воскресенье ты должен дать мне пару лошадей, сам приезжай в Карачовку а я приглашу еще кое-кого из своих. Особенного, конечно, там ничего не будет: тесть нагонит самогончику, – я ему два пуда сахару переслал, – разведем ягодным соком, и все будет приличненько.

– Я отказываюсь глубоко залазить по этому вопросу, ибо все это претит мне, но шаферовать буду, – ответил на все предложения Петр Степанович.

VIII

Петр Степанович К. был непростой человек. Хоть вы и давно уже с ним знакомы, а наверно, еще не знаете, что в молодости Петр Степанович обожал театр и потом даже почти написал пьесу из жизни дореволюционных студентов, каковым и он побывал когда-то, хоть и недолго. Там были такие сцены, такие диалоги… Ну например:

«Сцена представляет квартиру студента, мещанского типа. Столы завалены книгами, несколько мягких стульев, диван, два кресла. Герань в горшках, фикусы и другие цветы. За столом сидит Попов в студенческой тужурке и читает.

Явление 1-е.

Попов (задумываясь). А больше всех мне нравится из древних философов Эпикур! Поразительная ясность в рассуждениях! Гассенди, Гоббс и всякая такая штука – уже не то. У Эпикура – все: атомы, движение и… и всякая такая штука… (Стук в дверь). Кто там?

Нет, знаете, тут пока не интересно. Перейдем сразу к явлению 3-му. В той же квартире, но народу побольше, и всё как-то поживее.