Владимир Афиногенов - Нашествие хазар (в 2х книгах)

• Название: Нашествие хазар (в 2х книгах)
• Автор: Владимир Афиногенов
• Издательство: Гепта Трейд
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-87683-007-0

В первой книге исторического романа Владимира Афиногенова, удостоенной в 1993 году Международной литературной премии имени В.С. Пикуля, рассказывается о возникновении по соседству с Киевской Русью Хазарии и о походе в 860 году на Византию киевлян под водительством архонтов (князей) Аскольда и Дира. Во второй книге действие переносится в Малую Азию, Германию, Великоморавию, Болгарское царство, даётся широкая панорама жизни, верований славян и описывается осада Киева Хазарским каганатом. Приключения героев придают роману остросюжетность, а их свободная языческая любовь — особую эмоциональность.

---

Весть о страшном злодеянии сразу облетела земли западных славян, возмущённые, они начали собираться в вооружённые отряды, сошлись у Девина и под предводительством воеводы Либуша приступили к штурму крепости.

Дружинницы дрались, как львицы, но силы оказались неравными. Пришлось им сдать Девин. Сватаву и её приближенных схватили, оставшиеся в живых воительницы разбежались и попрятались в лесных чащах и прибрежных зарослях.

В Девине теперь хозяйничали мужчины. Сватаву как ведьму осудили на сожжение. Привязали её к столбу на помосте, а внизу разожгли огромный костёр. Когда пламя охватило Сватаву полностью, раздались из самой гущи огня её звонкие слова:

— Никогда в Девине теперь не будет спокойно! Я строила крепость, и я её проклинаю… В день тринадцатый месяца серпеня, в пятницу[254]… И учтите — время искажает и стирает слово, сказанное человеком, но, преданное огню, оно живёт вечно…

Красные языки взметнулись кверху, и помост вместе со столбом и Сватавой рухнули…

— Вот так закончилась эта история, — завершил свой рассказ Славомир.

Но, судя по тому, что происходит с Девином, история продолжается, и пророчество колдуньи сбывается… Распри между славянами обостряются, и внешние враги не дают им покоя…

Я ловил удочкой рыбу в Мораве, когда меня позвали, сказав, что из Велеграда вернулись солунские братья. Кстати, рыбачить я пристрастился в монастыре и сие неплохо у меня получается; впрочем, любой монах всегда остаётся заядлым рыбаком — один ловит на удочку, другой — острогой: так добываем мы — монастырские и бывшие — себе пищу, не прося её и не выторговывая… Я поймал приличную белугу и несколько щук, отдал их Кроку и пошёл в крепость. Дорога пролегала через небольшой яруг, заросший густым малинником. Я вступил на проделанную в нём тропку и тут почувствовал опасность — кто-то ломился сбоку. От неожиданности я сильно крикнул. Через малинник резво проскочил мохнатый хозяин леса и мгновенно скрылся в лесочке.

— Эк тебя, топтыга! — воскликнул я и перекрестился. — Думал, смертный час мой пришёл.

Рядом Бивой и Крок разразились смехом.

— Вы для чего ко мне приставлены?! Охранять! — хотел было распечь их, но сам тут же громко рассмеялся.

— Ну и стрекотнул он от вас, отче… И весь малинник обделал!

«Вот так бы и двуногие враги наши… Да их легко не напужаешь…» — отметил про себя.

Рассказал об этом Константину и о том, что подумал на сей счёт, — тот улыбнулся своей печальной улыбкой, глаза его изнутри засветились тревожно.

— Да, — согласился он. — Просто так их не напугать… Вижу я — в земле моравской на своём трудном поприще встретим их предостаточно. Если мы будем стараться, по слову Григория Богослова, «не победить, а приобрести братьев» по вере, то немецкие и прочие латинисты давно ищут власти любою ценою… Враги хитры и изворотливы.

— К их уловкам не привыкать, но надлежит нам и впредь быть настороже…

— Да, Леонтий, осторожность не помешает. И всякие наши действия должны хорошо продумываться и выверяться… Перво-наперво, мы пошлём к Фотию Светония, пошлём и Доброслава. Так мы его и не обратили в нашу веру… — с сожалением заключил Константин.

— Не согласен, — возразил я. — Он сочувствует нашей вере. Ибо православная идея есть идея сердца, которую Доброслав приемлет: он уже наполовину христианин, наполовину язычник… Окрестить не сумели… Да! Но душа его отозвалась на Божье благовестив, на главную заповедь: «Бог есть любовь»… Язычник сам того не понимает, что давно живёт по-христиански…

— Речист ты, Леонтий! — со смехом воскликнул Константин. — Включаю и тебя в наше дело проповедничества… Не телохранителем будешь, а распространителем вероучения. Как ученики мои…

— Хорошо. Посмотрим… А я вам ещё одного ученика нашёл, отче… Славомиром зовут. Мораван…

— Добре. А с Доброславом трудно навсегда расстаться, но, кажется, сей час пришёл…

— Да… Он уже говорил со мной об этом, ещё раньше… Пойду позову его. Пусть готовится в путь. Вначале — в Византию, а оттуда ему дорога в Крым…

— А наши дороги куда? — серьёзно спросил философ.

Если бы я знал, отче! Пока же они пролягут здесь…

4

Ветер не утихал с самого утра, а уже надвигалась вечерняя тьма. Сильными, неослабевающими ни на миг порывами, он гнул к земле густой ковыль, раскрывал избяные камышовые крыши, выхватывая из них клок за клоком; и так до тех пор, пока оставшаяся часть не срывалась с обнажённых стропил и не уносилась невесть куда.

А через некоторое время и сами деревянные стропила, треща и ломаясь, падали вниз. Теперь в селении домов без крыш, похожих на кубы, стояло премножество, а с верхом — единицы и только те, которые находились под холмом, им в какой-то мере защищённые от ветра.

Из окна такого дома с уцелевшей крышей можно сейчас наблюдать как бы снизу за раскачивающимися деревьями, росшими по вершине холма; они казались огромными мётлами, густыми кронами вылизывавшими почти чёрное небо со светло-синими или даже совсем светлыми разводами, через которые пробивались красноватые лучики… А пробившись, они искрами сыпались наземь и гасли.

Зрелище было дотоле никем невиданным, так что рядом стоящий с Аскольдом Кевкамен беспрерывно крестился и постоянно шептал: «Во имя Отца, Сына и Святого Духа…» Поражённый необычайным небесным явлением Аскольд непроизвольно повторял вслед за греком эти слова.

И Светозар расширенными глазами глядел на красные лучики и тоже не смог бы объяснить происходящее… Лишь старая баба, лежащая на лавке, тянувшейся по всей стене дома на уровне окон, подняла голову и изрекла:

— Сварог посылает роковое знамение. Бойтесь!.. И готовьтесь к кончине!

— Замолчи, ведьма! А не то — велю в безобразную грудь твою вбить осиновый кол… — повернулся к ней Светозар.

— Ну и вбей!.. Беду-то этим всё едино не отведёшь…

От печи отделилась девчушка годков семи, с еле прикрытым тощеньким тельцем, подошла к старухе, обняла её за голову, заплакала.

— Оставь, воевода, в покое старую бабу. Не обращай на неё внимания… Пусть бормочет, что душа ей велит, — сказал Аскольд.

— Благодарю тебя, князь, — проговорила старуха, отстраняя внучку. — Один ты среди них сердцем добр ко мне… А тот, чёрный, пошто рукой туда-сюда в себя тычет? — спросила.

— Не твово ума дело! — огрызнулся Кевкамен. — Точно — клуда она… Клуда и есть. Ведьмака!

— Да уж не клудее тебя… Вижу — оборотень ты: своим служил, теперь — нашим… И князя смущаешь тычками да молитвами… Не слушай его, князь, иначе погибнешь…

— Это уж слишком! — рявкнул Светозар и кивнул своему сыну. — Выкинь её из дома, в озеро брось!

Аскольд на сей раз перечить не стал воеводе.

Девочка, после того как убрали старуху, сгорбилась, закрыла личико ручками, беззвучно заплакала. Когда успокоилась, на расспросы Светозара рассказала, что хазары, когда намедни напали на селение, увели мамку в рабство, папаню убили… Осталась с бабушкой, но она, видно, помешалась, потому что всех, а её особенно, пугала страшной погибелью…

Аскольд приказал определить, как только утихнет ветер, девочку к надёжным в селении людям на воспитание.

Ветер утих лишь через два дня. Аскольд с дружинниками выехал на один из участков границы Дикого Поля и поразился разору на нём. Последний набег хазарской конницы происходил в этом месте: деревянная крепостица была сожжена дотла, но ещё дымилась…

— Когда уезжал встречать вас, — попытался объяснить сын Светозара светлоокий Яромир, — она даже не тлела, видно, сильный ветер разворошил головешки, крепостица и дала дым.

Но никто его неуклюжих объяснений слушать не стал: слишком огромное опустошение нанесли враги пограничному пределу, и дымящаяся крепостица — лишь малая толика разрушенного… Страшный погром хазары учинили на капище — идолов не токмо ограбили, содрав с них золото и украшения, но и изрубили топорами, втоптали в грязь и взломали каменные жертвенники.

— Псы смердячие! — в сердцах воскликнул воевода. — Мы же, иногда преследуя хазар, глубоко проникаем в их владения, но никогда не трогаем иудейские святыни…

— Потому что религия, принятая этим народом, враждебна по отношению к другим, — в ней отсутствует веротерпимость, которая присуща христианам или даже мусульманам, — изрёк Кевкамен, но никто смысл его речения, кажется, не понял или не захотел понять, только Аскольд, повернувшись к греку, сказал:

— Ты мне потом об этом поведаешь…

Светозар исподлобья взглянул на Кевкамена, и глаза его ненавистно сверкнули. Воевода видел, как грек потихоньку подталкивал князя к восприятию своей веры, и сие ему, как и Сфандре, не нравилось. Того, кто отступается от издревлих богов, непременно постигнет суровая кара… Язычник разумеет это, ещё находясь в утробе матери. А князь, повелитель, как никто должен быть сведущим в подобном, ибо гнев неба падёт в противном случае не только на него самого, но и на весь подвластный ему народ…