Измайлов Андрей - Белый ферзь

• Название: Белый ферзь
• Автор: Измайлов Андрей
• Издательство: Локид
• Жанр: Триллер
• Год: 1996
• ISBN: 5-320-00042-1

Неузязвимых не бывает. Даже если ты достиг совершенства в единоборствах Востока…Но незавидна участь тех, кто рискнул уязвить подлинного сэнсея, пытаясь втянуть его в собственную игру. Даже если противник неуловим, не видим, не победим. Даже если воин изначально в цугцванге – любой ход ведет к поражению. Как знать, как знать…

---

Кстати, по поводу «был». Штейншрайбер был ведущим даже в ту пору, когда всех ведущих со странными фамилиями выдавливали за кордон. Он и не скрывал свою принадлежность к сынам Израилевым (скроешь, как же!), а громко афишировал. И на каверзные вопросики, почему, мол, именно вы именно избрали патологоанатомию, с подчеркнутой обыденностью в тоне сообщал: «Чтоб без помех пить кровь христианских младенцев. Для чего ж еще! А вы что подумали?». Он любил ходить на демонстрации периода застоя и после, в первые годы «нового мышления», пока демонстрации сами собой не сошли на нет. И демонстрировал Штейншрайбер не солидарность трудящихся, не единение народа и партии, не восторг в связи с очередной годовщиной Переворота, – он демонстрировал себя. Махал ручкой мавзолейным дядям, и те, такое впечатление, махали ручкой ему. А он потом показывал друзьям-приятелям плакат, который был при нем на Красной площади, и сипло изнывал от своих маленьких радостей: «Читай-читай! «Внешнюю политику партии одобряю!» Не вник? ВНЕШНЮЮ – черт с ней! А вот внутреннюю… Ну? Вник?! Вот и они, мне кажется, тоже не того…». Он не то чтобы диссидентствовал, он развлекался. И как-то никто никогда не пресекал его развлечений. Его дважды (пятижды) еврейство – тоже было своеобразным развлечением. Даже нынче, когда антисемитская вялотекущая шизофрения запрогрессировала вплоть до несмываемой писанины на стенах, Давид Енохович не замкнулся в себе или там в своих патологоанатомических лабораториях, а еще громче заявлял о себе всюду, где только появлялся. (К слову, о писанине на стенах! Кто бы растолковал, что бы это значило? Это – накорябанное патриотической рукой на стене дома в закоулках улицы Лестева: «Гитлер – жид!». Колчин, изредка проходящий мимо, к Даниловскому рынку, каждый раз стопорился: что бы ЭТО значило?! Шизофрения и есть шизофрения!). А Штейншрайбер появлялся в любых рискованных для иного сына Израилева местах. Особое предпочтение отдавал убогой тусовке убогих личностей у бывшего музея… «Я поведу тебя в музей, сказала мне сестра!». Шизофреники не кидались на чудо-юдо с яростным клекотом и выпущенными ногтями, а моментально подпадали под его влияние, как пациенты моментально подпадают под влияние доктора – могут ненавидеть, но уважают и спрашивают совета: «А вот пусть он скажет! Вот ты сам скажи! Нет разве?! Разве нет?!». Дважды еврей с внешностью основоположника на пороге музея другого основоположника – колорит! И вокруг – массы, ждущие Слова. Сам скажи! Разве нет?! Да, разумеется, да! Громыхающе сипел Штейншрайбер. Разумеется, евреи загубили русский генофонд! Разумеется, русские вырождаются! А евреи – наоборот! Да вот, пожалуйста! Вы посмотрите на себя и посмотрите на меня!.. На патриотических междусобойчиках почему-то преобладают действительно какие-то… больные – не душевно, так телесно. На этом фоне Давид Енохович Штейншрайбер весьма выигрышно смотрелся. Да на любом фоне! Но характерно, что Давид Енохович произносил аргумент без малейшего допуска издевки в тон, утешающим-поддакивающим манером. И гугнивые массы терялись: то ли навалиться всем скопом на ненавистного-характерного, косвенно обозвавшего весь скоп дебилами, то ли нижайше просить «основоположника» приобщиться к скопу и каждому не проникшемуся разъяснять справедливость очевидного: евреи загубили русский генофонд, да хоть у него спросите, он знает, он подтвердит!

Судьба Штейншрайбера хранила – за ним никто не являлся в годы недавние, никто не слал повесток, никто не приглашал по телефону явиться туда-то и тогда-то. И ныне тоже хранила – никто из сумасшедших не плевал в лицо, не бросал в него калом, не обещал с искрой в буркалах: «Ты уже да-авно в наших списках, да-авно!». А также чернорубашечники не трогали Давида Еноховича, те самые, которые не грозятся, но могут подловить – и в подъезде, и по дороге на работу, с работы: милиция классифицирует инцидент как пьяную драку, НЕМОТИВИРОВАННУЮ, и сам же Штейншрайбер будет отдуваться в суде по иску пострадавших от руко- и ногоприкладства (а пострадавшие – это непременно, учитывая габариты хулигана). Немотивированно напал на группу пай-граждан. Кто на кого напал – ясно и ежу. Мотивы – тоже: Но…

Может быть, слава о профессии Давида Еноховича бежала впереди него? Патологоанатом – тот, кто несколько раз на дню режет людей! И не в ярости, не в запале, а хладнокровно и с интересом. Хирург тоже режет, но потом зашивает – лечит, одним словом. А этот… На кусочки раскромсает и не поморщится. И не зашьет! Какие нервы надо иметь?!

Нервы надо иметь железные. Или вовсе их не иметь. Колчин проверял на самом себе. Давид Енохович как- то легкомысленно, от большого расположения к ЮК, предложил: «А хотите, покажу, что нас есть?!». И Колчин легкомысленно, от большого расположения к Давиду Еноховичу, согласился: «Хочу!». Штейншрайбер, соблюдая ритуал, накапал в мензурку спирта и протянул Колчину. ЮК, соблюдая режим, отказался. А зря. Давид Енохович водил Колчина по подвальным коридорам, по холодильным камерам, по… хм… разделочным и пояснял с вдохновением гида Третьяковки: «Тут у нас расчленёнка!.. Здесь кончушка (то есть сгоревший на пожаре, на жаргоне пожарных: кончушка), соседи сказали: алкаш. А кто-то из тушивших огонь и первым обнаруживших тело поцокал: «Гляди-ка! Алкаш-алкаш, а носки чистые, белые…». Не носки это, он так обгорел. А действительно, похоже на носки, да?! Так… А это кто у нас?! Вроде бы вас тут не лежало, любезный. Утопленник явный. Неделю проплавал. Лида! Ли-ида! Где она, прах ее побери!.. Вы тут постойте на минуточку, ладно? Я выясню…». Ко всему прочему, Штейншрайбер сулил тоном нечто и вовсе уникальное, мол, это еще не самое интересное, это еще не самое-самое! Точь-в-точь совпадая с третьяковским гидом, мол, бурлаки бурлаками, Репин Репиным, а вот мы сейчас подойдем к тако-ому… вот оно, вот оно – «Явление Христа народу»!.. Колчин укрощал разыгравшееся воображение, но оно было неукротимо, пока Штейншрайбер влек ЮК за собой и сулил, сулил: «Сейчас тако-о-ое покажу!». И наконец привел к маловместительной подсобке и закопошился с ключом и висячим замком: «Сейчас, сейча-ас!». Воображение мгновенно намалевало упырей, теснящихся стоймя в помещении, чей объем не больше шкафа… упырей, которые, в отличие от предыдущих экспонатов, настолько живые такие, веселые, что их приходится запирать на висячий замок. А дважды еврею хоть бы хны! Патологоанатом, прах его побери! Дважды еврей управился с замком и распахнул дверцы и с неподдельным (с неподдельным, прах его побери!) восторгом показал: «Во! Доски от гроба! Нравится? Нет, вы пощупайте, пощупайте! Оцените! Во такие книжные полки из них получаются!». Кто запамятовал период застоя? И негласный девиз трудящихся: «Волоки с работы в дом все, что пригодится!». Что бы такое уволочь патологоанатому с ЕГО р-работы для дома, для семьи? Ан вот…

Книжные же стеллажи Давиду Еноховичу и впрямь были необходимы – он частенько, говаривал: «Есть профессиональные писатели, а я – профессиональный читатель!». Он читал ВСЕ, когда-либо напечатанное. И, разумеется, тексты, имеющие отношение к сынам Израилевым, не в последнюю, а то и в первую очередь. Не подлинники (где их выпросишь?), но каждую публикацию, комментарий, репринт. И кумранские рукописи, и каирскую генизу (аналог тэр-ма, то есть книгам из кладов, но не тибетским, а… сами понимаете. Российский подданный, караим Фиркович в прошлом веке отобрал на родине предков все, что считал ценным, и во многих ящиках привез… Остальное подобрал Запад, издал каталоги. Но все эти каталоги несопоставимы с коллекцией Фирковича). Такой вот разноплановый человек – Давид Енохович Штейншрайбер: трупы потрошит, книжки читает, ВСЕ книжки читает. Даже теперь, когда в глазах пестрит от печатного изобилия. Исключая, впрочем, хорор, иначе говоря, романы ужасов. Не от природной пугливости, а: «Ну, ни вот на столько эти профанаторы анатомию не знают! Фонтан крови у них! После такого разреза сначала вообще ничего, если даже пополам! Пришли бы они ко мне, проконсультировались… Нет, правильно я – профессиональный читатель, а не профессиональный писатель, правильно!».

Дважды еврей, может быть, и профессиональный читатель, но в первую очередь – профессиональный (ведущий!) патологоанатом. Он и возник в поле зрения, когда на Маяковке только-только начиналась Центральная школа, тот самый клуб «Фрунзенец», за аргентинским посольством. Чем привлекло каратэ-до ведущего патологоанатома? Сам Штейншрайбер на татами не рвался, все больше наблюдал. Вероятно, сыграли свою роль мифы и легенды типа: один удар и – человек труп. Что мы тогда, в середине семидесятых, знали о каратэ-до? Разве «Гений дзюдо»? (И то – гений, но – дзюдо!) А трупов по Москве в ту пору было не в пример меньше, нежели нынче, и все какие-то банальные – ДТП, алкогольная поножовщина. Вдруг на Маяковке удастся застать нечто нетривиальное?

Зряшная надежда, увы (то есть ура!). Первый и единственный тогда авторитет, Алексей Борисыч Коршнин, он больше идеолог каратэ-до, прежде всего давал форму, он больше не файтер, не боец, он академик каратэ. Вот колчинская секция, остоженская, тех времен – да, биндюжного порядка, плющились до мелких увечий, пока не прослышали о школе Коршнина… Хотя… вполне и вполне мог бы стать клиентом Давида Еноховича тот же парубок с Херсонщины – перелом позвоночника и ушиб коры головного мозга, как он сам небрежно пояснил, мол, ма-аленькая травмочка у меня…