Василий Соколов - Избавление

• Название: Избавление
• Автор: Василий Соколов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Фасон, фасон. Розарио, - показывала она на мужскую одежду, и Степан догадался, что вещи принадлежат ее отцу, синьору Розарио.

Лючия дала примерить пиджак - коротковат и узок в плечах, но все же натянул на себя - вроде прилично сидит, хотя клетчатые пиджаки и брюки Степан никогда не носил, и они были для него непривычны. Пока он примерял, Лючия зашла в ванную, подложила полешек в бачок, разожгла.

- Ты... тебя... купать... Понимаешь? - вернувшись, сказала она.

- Понимаю, - кивнул Степан, покраснев до ушей. - Но где у вас баня?

- Что есть баня? А-а, баня. Вода, вода, - и она указала на ванную, где нагревался бак.

Бусыгин подумал, что на дворе пока не холодно и можно еще искупаться в речке, через которую они проходили по перекатам. И, не желая утруждать Лючию лишними хлопотами, Степан, как мог, объяснил, что пойдет мыться на речку.

- Момент, - сказала она и собрала в сумку белье, положила вафельное полотенце, кусочек мыла. Вскинув сумку на плечо и насвистывая, Степан зашагал вниз к реке.

Купался в свое удовольствие, долго, и, когда оделся, откуда ни возьмись, из кустов появилась Лючия. Она, оказывается, успела помыться у себя в ванне и сейчас торопилась к нему. На ней были широкие пижамные штаны, вязаный свитер, на голове полотенце.

Сбежала Лючия к Степану и совсем запросто коснулась его щек губами. От нее веяло свежестью, духами. Степан хотел было удержать возле себя ее, но она отпрянула, погрозила указательным пальцем:

- Момент, момент!

Они вернулись на виллу. Сели за стол друг против друга. Стол уже был сервирован, в маленьких бокальчиках на длинных ножках лучилось янтарное вино. Степану скоро надоело пить из бокальчика, и он попросил наливать ему в стакан:

- Руссо любит много-много, - погордилась она, комкая слова.

- Во-о, - загудел он, опрокинув стакан. - Сразу чувствуешь... обжигающее тепло!

Сумерки сгущались рано. Пора бы ложиться спать. И тут вдруг Степан забеспокоился: а где же ему спать, где? Не ляжет же он вместе с Лючией. Наверное, она посчитает непристойным. Во всяком случае, Степан убеждал себя, несмотря на соблазн, держаться в рамках приличия и ни в коем случае не переступать границы дозволенного, если... если не будет на то ее желания.

Ее заигрывание с ним, да и это докучливое слово "момент" откровенно сердили Степана. "Что они, все женщины, недотрожистые, что ли? Сбиты на одну колодку..."

По природе южанки темпераментны, - видимо, не была исключением и Лючия. Вот она подложила дров в камин, присела возле, начала сушить мокрые волосы, поворачивалась и так и сяк. А тем временем Бусыгин ходил из угла в угол комнаты как неприкаянный, удерживая себя от желания подойти к ней, чтобы не распалять чувства.

Лючия потрогала просохшие волосы, зашла в спальню, смазала чем-то лицо, подушилась, потом зажгла свечку в медном подсвечнике... Некоторое время в спальне длилась тишина, и - неожиданно зовущий оклик:

- Степано, давай!

- Чего тебе подать? - небрежно грубоватым голосом спросил Степан и шагнул в спальню. Лючия стояла на кровати в широченном ночном платье и казалась в нем огромной белой лилией. Волосы свисали с плеч, закрывали глаза, все лицо, и Лючия, не стыдясь, рукой откинула их назад. Вот она повернулась и раз, и другой, будто красуясь перед русским парнем.

- Бене!..* Лублю тебья! - воскликнула она.

И Степан, захлестнутый волнением счастья, не успел и подумать, как эта лилия потянулась к нему и упала в его руки...

_______________

* Б е н е - прелестно (итал.).

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Горы давали пристанище и защиту тем, кого в чем-либо подозревали и преследовали фашисты - свои и немецкие. Подобно орлам, гнездившимся в скалах, жили в горах партизаны. Сюда неизведанными тропами стекались итальянцы со своим скарбом, порой с женами и детьми, и Альдо, завидев семьи, по привычке хлопал себя по щекам и говорил:

- Куда мне вас девать? Мы же принимаем тех, кто может носить оружие. А вот они, - переводил он жалостливый взгляд на детей и женщин, - куда их девать?

- Альдо, - умолял хозяин семьи, - поймите: я, значит, должен уйти в горы. А семья? А дети? Придут фашисты и - никого ведь не оставят. Поймите...

- Понимаю, - отвечал Альдо, разводя руками. - Но осень же, в горах, сам знаешь, дуют ветры, дожди, мокро, холодно, а у нас ни теплых убежищ, ни уюта... Нет запасов хлеба.

- Переживем, Альдо, - уговаривал тот. - У нас есть в скарбе кукуруза, макароны, перед самой поездкой забили кабана... Найдется и вино... Синьора, вынь флягу, надо товарища Альдо угостить и его вот друга... - и он посмотрел с некоторой опаской на рядом стоящего огромного детину.

- Это русский товарищ, - представил Альдо.

- О пресвятая дева! О благословение России, которая бьет тиранов и спасает людей, всех нас. Да синьора, чего копаешься... Давай же вина и сала, я не могу не выпить за русского друга.

- Успеется, - остановил его Альдо. - Устраивай детей вон в тот полосатый шатер, потом придешь на беседу.

И так - каждый день. Идут люди, едут по крутым тропам на ишаках, навьюченных пожитками и снедью.

Альдо знал: с мужчинами проще, они все-таки неприхотливы. А вот как быть с женщинами, с детьми и чем кормить разросшийся табор, если нет запаса продуктов. И пожалуй, самое главное - нужно воевать, нужно наносить все чаще удары по оккупантам, а каждая операция, даже малая вылазка, требует ума и забот. А без борьбы и смысла нет скитаться и сидеть в горах.

Альдо не спал ночами. Лицо у него исхудало, заострились скулы, и лишь горячий блеск в глазах по-прежнему говорил о его решимости действовать. Все чаще он звал к себе Степана Бусыгина, даже настоял, чтобы спали в одной горной щели, и однажды прямо сказал:

- Товарищ... Друг руссо, ты видишь, как мне тяжело?

- Без тягот и войны не бывает, - перебил Бусыгин. - Я их на своем горбу столько перенес!

- Верно. Но понять должен и другое... Мне одному не управиться. Бери на себя часть забот, а то и весь отряд, занимай поет командира. - Альдо ждал, что на это ответит Бусыгин. Тот медлил, попросил сигарету, дымил, сбивал кончиком пальца горячий пепел. Наконец встал и медленно, врастяжку проговорил:

- Товарищ Альдо, ты здешний, всех знаешь, и тебя все слушаются... Как говорится, тебе и карты в руки.

- Но я же с себя не снимаю ответственности, комиссаром буду... Вдвоем дела решать будем. Согласен, или я утром сегодня соберу весь отряд и сообща проголосуем?

- Слушаться будут? - не стал препираться Бусыгин.

- Это иной вопрос, - оживился Альдо. - Все, кто в отряде, будут повиноваться тебе, как пророку.

- Пророк из меня не получится, а вот делом, устройством людей надобно заняться.

До рассвета они обсуждали дела в отряде. Причем Бусыгин перво-наперво поставил вопрос о том, чтобы сделать партизанский отряд по-настоящему боевым, способным бить фашистов, а для этого надобно отделить население, не способное носить оружие, и особенно матерей с детьми.

- Но... товарищ Степан, - взмолился Альдо, - куда же мы их денем? Пустим на произвол судьбы, вернем по домам, чтобы там враги, как шакалы, разодрали их?

- Куда угодно девай, а сейчас это не партизанский отряд.

Долго думали, как быть.

- Есть у вас горные селения... Ну, поселки тихие, в горах? спрашивал Бусыгин.

Альдо поразмыслил, прикинув в уме здешнюю местность, вспомнил, что где-то невдалеке по ту сторону перевала есть усадьбы, пастушьи зимние помещения.

- Вот туда и сселим, - закончил Бусыгин. - На всякий случай выставим для их охраны посты, заставы... А то, ей-богу, наш партизанский отряд похож сейчас на цыганский табор. Случись нападение на нашу стоянку, и мы не знаем, что делать: то ли отбивать нападение, проще говоря, сражаться, или защищать детей, женщин...

- Лючию тоже отправим? - спросил Альдо и, видя, как в нерешительности заколебался Бусыгин, подмигнул ему: - Ничего, не беспокойся. Вас теперь не разлучишь. Лючия наша прекрасная разведчица, и она боевая единица... добавил Альдо усмешливо.

Это немножко задело самолюбие Бусыгина, хотя он и смолчал, заговорив о другом.

- Раз назначил меня командиром, то слушай и мои претензии... Для общей пользы. - Отпив глоток вина из бутылки, Бусыгин продолжал: - Наша партизанская тактика, по-моему, ни к черту не годится.

Альдо привстал.

- Нет-нет, я тебя не упрекаю, сиди, я только хочу сделать поправку... Перейти на новую тактику борьбы, если, конечно, она будет для вас угодна.

- Все, все говори вот так... от сердца, - приложив ладони к груди, попросил Альдо.

- Так вот, мы, думается, занимаемся мышиной возней, то есть играем в кошки-мышки... Ну, спрашивается, зачем нам на дорогах останавливать чуть ли не каждую проходящую машину, независимо от того, военный это транспорт или фургон крестьянина, торгаша?

- Мы должны прохода не давать... Задерживать не только военные транспорты, но и фургоны лавочников, всяких буржуев, - заупрямился Альдо.

- Нет, - возразил Бусыгин. - Смысл партизанской борьбы в ином, как я понимаю... Нельзя распылять силы на мелкие стычки, на задержание этих фургонов и даже велосипедов. Во-первых, это решительно ничего не прибавляет к освобождению Италии от фашизма, а, наоборот, может даже озлобить местное население... Во-вторых, что подумают о партизанах, уже и так нас называют разбойниками с большой дороги, шарахаются от нас и, неровен час, могут пойти против, и не только убежища не предоставят, глотка воды в трудную минуту не дадут.