Василий Соколов - Избавление

• Название: Избавление
• Автор: Василий Соколов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Бог нам не поможет, придется самим брать. Только я бы не советовал тебе к взрывчатке прибегать. Поосторожнее с ней... Все-таки эти мосты поднять на воздух проще пареной репы, а построить - ой-ой каких трудов потребует! - сказал Малиновский. - А то кончится война, захотим на старости лет побывать на местах боев, скажем, в этой же Венгрии, и нас не позовут в гости, как, мягко говоря, проказников, - рассмеялся он.

- Это будет зависеть, какое правительство сядет и какой строй учредят, - ответил Федор Иванович. - Прихвостень Салаши не удержится, свалится... Но другой может обрядиться в личину миролюбца, а за пазухой камень держать. Комедианты, они ведь умеют ловко пользоваться масками. Так что не надейся приезжать.

- Надеюсь, и очень крепко, - с твердостью в голосе проговорил Малиновский.

- Откуда такая уверенность?

- Верю, - ответил Малиновский. - Ты пока только на Балканах, в Югославии воевал и лишь одной ногой ступил в Венгрию, а я уже вдоль и поперек исколесил освобожденную венгерскую землю. И знаешь, чем она пахнет?

- Как и все земли...

- Э-э, нет, - возразил Родион Яковлевич. - Делят, делят... Сами выходят на поля с этими, как зовутся... саженями, только у них рулетки. Создают земельные комитеты, к нам, военным, стучатся. На днях приходит один, согнувшийся и костлявый, как сучок, весь в рванье, стучит себя в грудь и не просит, а требует: "Освободите нас целиком... Гоните этого Эстерхази, все имения его отберем и поделим... Зерно, зерно и солнце!.." он то рукою тычет в землю, то показывает на солнце, мол, сеять уже пора готовиться. А знаешь, сколько у этого владыки Эстергази земли? Сто тридцать тысяч гектаров. И это в стране трех миллионов нищих, как называют Венгрию.

- Успел и я побывать кое-где, нагляделся... Имеют лошадок, коров, виноградники, даже погреба с бочками вина собственного изготовления, сказал Толбухин.

- Федя, это тебя адъютанты попутали. Возят на постой и на огляд к состоятельным мадьярам, - рассмеялся Родион Яковлевич и посочувствовал: Ясно, берегут здоровье своего командующего. А ты сам сунься к крестьянам, без привоза...

Толбухин на колкое замечание не ответил, лишь подумал: "Здоровье всему голова. А его-то и нет". А Малиновский, желая сообщить что-то важное, продолжал свое:

- С ними, венграми, приходится и нам, военным, нередко играть в дипломатию. Как-то попросился ко мне один министр, - говорил, все более оживляясь, Малиновский, - этот министр из нового венгерского правительства, которое недавно создано в Дебрецене. Ну, потолковали мы о делах. Между прочим, подает мне министр проект декрета "О ликвидации системы крупного землевладения и наделении землей земледельческого народа", так и сказано: земледельческого... Запомнил? Просит, значит, чтобы я дополнения внес, коррективы свои. Нет, говорю, мое дело командовать, а это ваше внутреннее дело. Тогда зовет он часок посидеть с ними, рабочими депутатами. Ну, это можно, говорю... Встретились в отеле, на столе - брынза, перцы фаршированные, свежие, салаты зеленые, вина выдержанные... И откуда только все это взялось! Этот министр наполняет мне и себе полные стаканы и держит тост: "Вот, - говорит, - эгерское вино красного цвета является символом будущего нашей Венгрии..."

- Хороший тост, как говорят, со смыслом, - поддержал Толбухин. Тогда, в семнадцатом, на улицах и площадях Венгрии развевались красные знамена. Задушили советскую власть, а так бы... - Толбухин не кончил, размышляя о чем-то своем.

- Пора теперь додумать операцию... - переменил разговор Малиновский и велел офицеру из оперативного отдела повесить на стену карту.

Часа два думали, как ворваться в Будапешт, как сохранить музеи, театры и вот эти мосты, если завяжутся уличные схватки.

Чудовищной силы взрыв потряс комнату. Указка в руке Малиновского скользнула по карте и сползла острием вниз. Пахнуло накатившейся издалека воздушной волной. Задребезжали стекла. Следом ухнуло еще раз, потом танцующий грохот взрывов перекинулся дальше. Пушки стреляют? Да нет же, пушки так утробно не стреляют. Что бы это значило?

Малиновский послал офицера оперативного отдела узнать, что там стряслось. Ждали возвращения долго. Наконец офицер прибежал и угрюмо доложил:

- Мост Маргит подорван...

Оба командующих недоуменно переглянулись. Не хмуростью и печалью, скользнувшими во взглядах, как это случается в момент трагического известия, а негодованием, враз осевшим внутри, встретили это сообщение командующие. Какое-то время Толбухин молчал, беззвучно шевеля губами, а Малиновский опустил голову, как перед покойником. Ни в тот день, ни позже, в военную пору, так и не узнали толком, как взорвали мосты и кто в этом повинен...

Тайное стало явным много лет спустя... Немецкий командующий генерал Фриснер, уцелевший в войну, скорее, по причине, весьма счастливой для него, - был изгнан с поста за провал Будапештской кампании - напишет мемуары. Как на духу, покается Фриснер перед историей, что да, конечно, все мосты через Дунай были "на самый крайний случай" подготовлены немецким командованием к разрушению, и один из них, с отходящей ветвью на остров Маргит, приводивший его, генерала Фриснера, в восхищение своим "элегантным видом", перестал существовать... Было это 4 ноября, когда "русские пытались прорвать наше кольцо обороны вокруг восточной части Будапешта". Но лично он, генерал, не взрывал и не приказывал в тот день взрывать, нет, нет, упаси бог. Он, генерал Фриснер, оставлял за собой право отдать распоряжение об уничтожении мостов, а взорвал кто-то другой. Кто же именно? Конечно, это сделал начальник инженерной службы армии. Ведь русские прорываются... В глазах инженера двоится, сердце колотится, а надо лично самому проверить, уложены ли заряды и сработает ли адская машина. Он лезет под фермы, цепляется окоченевшими руками за холодную сталь; близко ухают взрывы, екает сердце... "Поскольку шум боя в восточной части города усилился, он приказал на всякий случай вставить зажигательные трубки в подрывной заряд, - мямлит в мемуарах Фриснер и вещает так, чтобы слезу прошибло: - Мост Маргит взлетел на воздух... Это произошло в начале второй половины дня при оживленном транспортном сообщении. Все, что находилось на мосту, рухнуло в воды Дуная, в том числе и немецкие саперы..."

Нет, он, бывший командующий Фриснер, не виноват. Его не троньте суду не подлежит. Ведь он же лично своей рукой не подрывал заряд, а только приказывал минировать. Не вовремя взорвали? Конечно, с перепугу. Но при чем же он тут? У генерала Фриснера для суда - морального и какого угодно вся документация приготовлена. Попробуйте судить заочно или даже... посмертно! Ведь он тогда комиссию создал, и оная комиссия зафиксировала это в акте, иначе говоря, сняла тяжкий грех с души Фриснера.

Он дает показания в мемуарах: "Комиссия охарактеризовала это происшествие как "несчастный случай на производстве", причиной которого считался дефектный газопровод, проходящий под мостом... Очевидно, газ, выходящий из трубопровода, воспламенился от огня (спичка, горящая папироса), что привело к взрыву капсюля-детонатора подрывного заряда".

Не правда ли: шито-крыто, и концы в воду.

Рушились мосты. Рушился Будапешт. Рушилась сама жизнь, захлестнутая пожаром войны.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

В двадцатых числах января поздним вечером Кострова подняли с постели, вызвали срочно в штаб, и вместе с товарищами по службе он экстренно выехал на передовые позиции. Смысл этой командировки выразил уже в пути начальник отделения подполковник Смоляков, он сказал без тени улыбки:

- Будьте готовы своим присутствием латать дыры.

Капитан из разведки, вертлявый острослов, постарался уточнить:

- Вы хотите сказать, своими телами закрывать бреши?

- Хотя бы и телами.

- Не цените нас, штабистов... Пожалейте вон его... Жена ведь молодая, - кивнул капитан в сторону Кострова.

Костров не смог сразу парировать реплику, да и стоило ли?

В дороге шутили, а на душе у каждого скребли кошки.

Будапешт, вернее, незанятая его часть - Буда, слывшая во все времена истории города аристократической, населенной венгерской буржуазией, с особняками и виллами, лепящимися на лесистых холмах, с королевским дворцом - эта Буда оказалась непосильным для одного удара орешком. Война тут застряла, похоже, не на один месяц; больше того, окруженный гарнизон Будапешта еще держится именно в этой, второй половине города.

Из каждого дома стреляли неприятельские солдаты, каждую улицу перекрыли баррикадами, вдобавок и холмы, и стоявшие на возвышении за каменными оградами толстостенные особняки превратили в очаги сопротивления - попробуй-ка сунься! Да и разумно поступало наше командование, отрешившись от жертвенного штурма города; пусть отсиживаются немцы и салашисты взаперти, скулят от холода и голода - перегодим, возьмем измором...

Но и войска Толбухина, занявшие внешний, обводный фронт окружения по рубежам между озерами Веленце - Балатон, оставались уязвимыми, подставив фланги и фронт возможным ударам, которые и были нанесены в январе. Предпринимая свой третий контрудар с целью деблокады, немецкие войска пытались танками прорваться к переправам Дунапентеле, чтобы рассечь 3-й Украинский фронт надвое, затем двинуться на Будапешт и снять осаду.