Василий Соколов - Вторжение

• Название: Вторжение
• Автор: Василий Соколов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Безмолвная равнина синела снегами. Догорало на гребнях сугробов предвечернее солнце. Генерал Рокоссовский и комдив Шмелев поднялись, по траншее вышли в лощину и, утопая в снегу, направились к подлеску. Под кронами старых сосен, где стоял зеленый вездеход, Рокоссовский развернул карту и показал Шмелеву.

- Северный участок, где мы находимся, - сказал он, - представляет собой правое крыло Западного фронта. Это очень трудный и опасный рубеж. Сюда немцы стянули сильные подвижные войска... Тяжело будет. - Командарм насупился. - Но мы должны держаться, стоять насмерть. Потеря каждой позиции будет расцениваться как преступление перед Родиной. Мы за это в ответе, за каждый метр нашей земли!..

Командарм сложил карту, попрощался и уехал.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

На окраине Сходни, заметенной снегами, стоял деревянный дом командарма. Свирепый ветер, проникающий через незастекленное оконце и дверные щели в сенцах, приподымал крышу, весь дом, казалось, вздыхал. Но ничего этого - ни гула ближней канонады, ни беснующейся пурги - не замечал и не слышал командарм. Возле стола Рокоссовский с картой в руке стоял выжидательно, чуть склонив голову. Он только что доложил заехавшему под вечер командующему фронтом обстановку, причем говорил мрачно, не скрывая нависшей угрозы. Он утверждал, что немецкое командование стянуло крупные силы - семь танковых, две моторизованные и шесть пехотных дивизий - на север от Москвы, против позиций шестнадцатой армии, и не сегодня-завтра предпримет второе генеральное наступление.

- Решающими надо считать фланги, - заметил Рокоссовский и хотел было для вящей убедительности передать командующему карту с нанесенными на ней номерами вражеских дивизий, но тот не взял ее.

- Город... Город... - проговорил генерал армии Жуков и начал ходить из угла в угол. Он произнес только одно это слово, ему, видимо, страшно трудно было произнести вслух: "Москва". Не укладывалось в сознании, что война подступила к Москве, и решается ее судьба. Но, называя столицу просто городом, командующий фронтом вкладывал в это слово большой смысл, подчеркивал значение величайшей ответственности, которая легла на плечи армии, военачальников и всего народа.

- Да, город... - опять проговорил командующий фронтом. - Нам не дано права жить, если не защитим его...

В грубоватом голосе и в глазах, которые, не мигая, властно задержались на Рокоссовском, много было ледяной и жестокой решительности. Этого человека, в ком жила огромная внутренняя сила, сейчас как будто не занимали ни обстановка, ни трудное положение фронта, а волновало и беспокоило нечто другое, что виделось ему сквозь реальные события вдали.

- Константин Константинович, ты не рыбак? - неожиданно спросил командующий фронтом.

- Немножко рыбак, - усмехнулся Рокоссовский.

- А видел, как щука сама себя губит?

- Нет, не приходилось.

- Удивительное зрелище, - сказал командующий. - Как известно, щука весьма жадна и прожорлива. Она часто нападает на жертву, которая не уступает ей в силе, и тогда происходит отчаянная борьба: захватив в широкую пасть рыбу, она не в силах ее проглотить. И так гибнет сама, подавившись добычей. Нечто подобное происходит и с немецкими фашистами. Они захватили слишком большую территорию, и она застряла у них в горло. Наверняка подавятся.

- Это верно, - согласился Рокоссовский.

- А теперь скажи-ка, уважаемый командарм, как и почему твоя армия попала в окружение? - так же неожиданно спросил командующий.

Вопрос покоробил Рокоссовского. Он передернул плечами и, помимо своей воли, скомкал в руке кусок карты. "Что это, издевка?" И он вспомнил, как в октябре, после отхода по лесам, его, Рокоссовского, вместе с членом Военного совета Лобачевым, вызвал прежний командующий фронтом, желая сорвать на ком-то злость, встретил гневными словами: "Сами вышли, а армию оставили!" Это был несправедливый упрек, который трудно забывается. Ведь к тому времени, когда 16-я армия была окружена в районе Дорогобужа, он, Рокоссовский, уже не командовал ею... И теперь Рокоссовскому подумалось, что и Жуков, по натуре требовательный и резкий, тоже попрекает его старой, больно пережитой неудачей.

- Думаю, товарищ генерал, не время посыпать соль на старые раны, едва сдерживая раздражение, ответил Рокоссовский.

Жуков с усталой улыбкой на лице подошел к нему.

- Не об этом речь. И не обиду тебе чиню, а хочу знать прием... повадку врага. Немцы, как тебе известно, войну начинали клиньями. Минск, Смоленск брали клиньями. Везде, где несли мы поражение, врагу помогали клинья. - Командующий подошел к окну, глянул и так же быстро повернулся: Они, надо полагать, не откажутся от клиньев и здесь, в Московском сражении.

- Прием, который многократно повторяется, становится шаблоном, заметил Рокоссовский. - И то, что немцы стянули массу войск на правое крыло Западного фронта, в полосе моей армии, это их северная клешня.

Жуков опять погрузился в раздумье, будто то, о чем только что говорилось, было началом чего-то нерешенного, но целиком поглотившего его ум, все существо. Быстрая смена настроений лишь подчеркивала в нем борьбу мысли, столкновение противоречивых мнений, которые требовали проверки, уточнений, прежде чем сложатся они в твердый замысел.

Потом он спросил, каким образом можно в полосе армии помешать перегруппировке вражеских сил, не дожидаясь, пока они перейдут в общее наступление.

- Надо сбить их с выгодных позиций, - заметил командующий фронтом.

- У меня та же мысль, - ответил Рокоссовский. - Лучше всего нанести контрудар в районе Скирманова.

- Почему именно здесь?

- Дело в том, что с этого рубежа противник может выгодно сделать новый бросок.

Расположенное на высотах, в каких-нибудь восьми километрах от Волоколамского шоссе, Скирманово господствовало над округой. Неприятельская артиллерия отсюда била не только по нашему переднему краю, по и по тылам. Если бы противник, опираясь на Скирманово, вышел на Волоколамское шоссе, он перерезал бы пути сообщения шестнадцатой армии с тылом.

- Хорошо, - одобрил командующий. - Наносите контрудар как можно скорее.

- Войск у меня не густо. Подбросьте.

- Операцию проведете наличными силами. Резервов не дам. Если тебе станет туго и немцы потеснят, кто же будет сдерживать? Кто? - Командующий продолжал более спокойно. - Учти и другое: отбить наступление - это полдела. Мы сейчас находимся на переломе битвы. Вот эти подмосковные рубежи должны стать кладбищем для немецкой армии. Отсюда пружина войны начнет сокращаться... Речь идет о полном разгроме врага, а для этого надо копить резервы. Придет час, и мы эти резервы двинем. Они решат судьбу.

Взглянув на часы, Жуков заторопился: вечером он должен быть на заседании Ставки.

В машине генерал армии опять думал о предстоящем немецком наступлении. Еще в октябре, когда создалась непосредственная угроза Москве, Государственный Комитет Обороны поручил ему возглавить оборону столицы на дальних подступах. Речь шла о жизни и смерти, и фронту было приказано - любой ценой отстоять Москву. О сдаче столицы не могло быть и разговора. Поэтому все готовилось к отпору врагу, чтобы на подмосковных рубежах сорвать его второе генеральное наступление и нанести сокрушающий удар. И хотя о предстоящем наступлении немцев знали в штабе Западного фронта, все равно командующего беспокоило, где развернется сражение, какой участок окажется особенно опасным.

Сегодня кое-что для командующего прояснилось. "Значит, массу подвижных войск согнали в район Клина. И все стянуто на северные позиции. Одна клешня обозначилась, - рассуждал сам с собой командующий. - А вторая? Под Тулой тоже большое скопление подвижных средств, там танковая армия Гудериана. Н-да... Вторая клешня - южная... А может, все это для отвода глаз? Не полыхнет ли он кратчайшим путем - по Минскому шоссе?"

Вездеход медленно пробирался по узкой лесной дороге. Машина то увязала в снегу, сердито ревела мотором, то скользкая наледь тянула ее в сторону и едва не разворачивала. Может, за лесом и проляжет дорога ровная, по это еще далеко...

Закрыв глаза, командующий силился предугадать ход событий, проникнуть в замысел противника, в его психологию. Разрозненные события и донесения разведки, к сожалению неполные, отрывочные, еще не давали оснований с точностью предвидеть развитие генерального сражения. Что-то мешало твердо сказать: "Да, вот так будет, а не иначе".

Вырвавшись из леса, дорога побежала через заснеженную равнину. Стало просторнее вокруг. И широта русских полей настроила командующего на иной лад, направила его мысли по иному пути.

Он начал думать отвлеченно. Память накапливает частное и общее. Он знал, что процесс познания - это процесс нахождения истины. А истина никогда не лежит на поверхности. К ней нужно прийти. Прийти напряжением ума, воли и, если хотите, вторым, подсознательным чувством, иначе говоря интуицией. Он думал, что вещи, события, люди, предметы - все содержит в себе сущность. У каждого события, явления или предмета есть свое содержание; оно естественно. Звон посуды, как бы он ни переливался и не имел разные звуки, остается звоном посуды, а не раскатом грома и выстрелом из пушки. Падающее с дерева яблоко может упасть на дорогу или в траву, при этом звуки до некоторой степени будут разными, но все равно можно определить, что упало яблоко, и пусть их упадет сотня, тысяча - эти падения будут схожими или почти схожими...