Василий Соколов - Вторжение

• Название: Вторжение
• Автор: Василий Соколов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Алеша обиженно скривил губы.

- И бинокль не дашь? А в письмах обещал...

Усмехнувшись, Николай Григорьевич сказал:

- Бинокль хоть сейчас бери, на стене висит.

Алеша пошарил глазами по комнате и от радости захлопал в ладоши. Подбежал к двери, снял с гвоздика бинокль и тотчас стал нацеливаться окулярами на вещи в комнате, на окно, откуда открывался захватывающий, полный голубизны и солнца простор.

- Мама, что я вижу! Ты только погляди! - воскликнул он, подавая ей бинокль. - Речка вон. А подальше лес, такой большой, весь в белом!

- Этот лес для самой охоты, - отозвался Николай Григорьевич. - В нем белок тьма. И даже кабаны водятся.

- Какие они, страшные? - спросила Света.

- Очень. Бывает, что и на огороды, прямо к дому подходят. И клыки у них во какие! - Он присел на корточки, изобразил на пальцах клыки. Она вскрикнула, и тотчас прыгнула к нему на шею.

В сенцы кто-то вошел, потопал сапогами, видимо, обивая снег, и едва открылась дверь, как Шмелев встал и шагнул навстречу Гребенникову.

- Батенька мой! Ну-ну, заходи!

Гребенников немного постоял, разглядывая комнату.

- Познакомься, Катюша. Наш комиссар, - сказал Николай Григорьевич и с той же веселостью добавил: - Ну, а это мой выводок.

Гребенников задержал пытливый взгляд на мальчике, смерил его с головы до ног. Он не по летам вытянулся и, словно боясь своего роста, заметно сутулился. У него были большие хмуроватые глаза, топорщился коротко подстриженный хохолок, нос был с приметной горбинкой. "Как ястребок", подумал Гребенников, а вслух заметил:

- Шмелевской породы!

Разговор за столом велся о всякой всячине: то перекидывался на дальние берега Невы, то касался самых будничных армейских дел.

- Выводы инспекции не присылали из округа? - спросил Николай Григорьевич.

Гребенников покачал головой и, намереваясь что-то сообщить, повел глазами по комнате, как бы давая понять, что говорить в присутствии даже его жены неудобно. Екатерина Степановна поняла намек, быстро оделась и ушла с дочкой гулять во двор. Следом за ними, важно повесив на грудь бинокль, выбежал и Алеша.

- О главном я тебе не сказал, - оставшись наедине, озабоченно сказал Гребенников. - У нас большие перемены.

- В чем?

- Пришло указание сдать коней, упряжь, повозки. И оружие. Да-да, придется нам прощаться с трехлинейкой, - добавил Иван Мартынович, поймав настороженный взгляд комбрига.

- Взамен что дают? - отрывисто спросил Шмелев.

- А пока ничего. Только сулят...

- Как ничего? - вырвалось у Шмелева. И он вскочил упруго, словно подкинутый кверху пружиной. Глаза его в одно мгновение стали жесткими и неприязненно колючими.

Встал и Гребенников.

- Кому это взбрело в голову? - закричал почти в бешенстве Шмелев. Что делают! Что делают! Да ты знаешь, на что нас толкают?.. Это же обезоружить дивизию! - порывисто взмахивая руками, горячился Николай Григорьевич. - В такое время всякое может случиться... И тебе-то, комиссару, совсем непростительно! Только лозунги изрекаем о бдительности. А для нас это не лозунг, а реальность. Конкретная реальность!

Гребенников смотрел на комбрига исподлобья, смотрел не моргая, затем выпрямился и сказал:

- Ну, а разве наверху люди не понимают этого? Мы с тобой исполнители, так сказать, сошки...

- Не прибедняйся, - перебил ледяным тоном Шмелев. - Случись что, нас за шиворот потянут в трибунал... Нет, я этого не оставлю! Сейчас же, немедленно отменить! - Шмелев шагнул в прихожую, где стоял телефонный аппарат, но Гребенников осторожно взял его за руку.

- Погоди. Это не телефонный разговор, - заметил он и потянул комбрига в комнату. Сели за стол. Дав Шмелеву немного остыть, Иван Мартынович заговорил:

- Николай Григорьевич, не кипятись, дело поправимое... Сгоряча не надо. Люди разные, возьмут и раздуют...

- За правду бороться не страшно, а если прятать ее, правду-то, она обернется ложью... Великим обманом против нас самих, против народа.

- Все это верно, - согласился Гребенников. - Но побереги себя, не рви нервы.

- А как же иначе? Молчать? Смириться? Нет, так не пойдет! Совесть моя чиста. Перед собой, перед другими.

Шмелев на время умолк, хотел понять, в чем же причина его недовольства, почему, наконец, многое из того, что он видел в действительности, вызывало в нем протест, осуждение. Ведь, в сущности, и генерал Ломов, и он, командир дивизии, как и многие другие, служат одному делу. "Странно. А подход к вещам разный", - поймал себя на мысли Шмелев и вновь вспомнил разговор о пеших посыльных, о чрезмерном увлечении строевой маршировкой. А вот теперь вместо настоящей перестройки отбирают все, а взамен ничего не дают.

- Почему нас тянут назад - не пойму. Требуют перестроить обучение, всю армию на новый лад, а на самом деле цепляются за старинку, - говорит Шмелев, чувствуя в этом какую-то необъяснимую причину. - А может быть, виной всему привычка, сила инерции? Ведь бывает так: когда-то человеку удался прием. И от этого приема он потом танцует всю жизнь, как от печки. Ну, допустим, укрепили веру во всемогущество позиционной борьбы, в движение пеших колонн и топчемся на месте. А в трудный момент спохватимся!.. Противник может навязать нам новые приемы борьбы. А мы что ему противопоставим?

- Затем и перестройка ведется, - вставил Иван Мартынович.

Шмелев прищурился:

- Перестройка! Пеших посыльных требуют готовить, солдат обучаем на грудки сходиться, чтоб штыком колоть!.. Опасность даже не в том, что много военных живет старыми привычками, находится во власти инерции. Опасность в том, что мы не учитываем, к чему это приведет в будущем. Ты понимаешь? Отдуваться-то нам своим горбом, кровью большой... Мы давно стоим на пороге новых средств и методов борьбы, но никак этот порог не переступим. И если бы меня спросили, что сейчас опаснее всего, я бы ответил: старый прием, сила инерции, которая мешает нашему движению...

Наступила долгая пауза.

Уходя, Гребенников сочувственно поглядел на комбрига и тихо проговорил:

- Успокойся, Николай Григорьевич, что в наших силах - сделаем. А жизнь надо беречь, она, брат, один раз дается.

- Ну-ну, - устало улыбнулся Николай Григорьевич. - Мы с тобой еще доживем до того времени, когда сломаем хребет последнему врагу. А что касается меня, тут ничего не, поделаешь, таким, видно, уродился, да и нервы взвинчены...

Стоило только Гребенникову уйти, как Шмелев торопливо оделся и зашагал в штаб. Долго ждал Гнездилова. Он был в учебном городке, и пришлось послать за ним дежурного. Разговор между ними был кратким. Слушая, Гнездилов как-то странно вытягивал шею, будто хотел выпростать ее из узкого воротника, и наконец сказал:

- Я не в силах отменить, Николай Григорьевич. Стоит только прекратить сдачу имущества, как потребуют объяснений.

- Пока я командую дивизией, делайте как вам велено! - строго бросил Шмелев.

- Есть! - по привычке приложив к голове руку, угрюмо ответил Гнездилов. Лицо его в эту минуту выражало вынужденную покорность и скрытую неприязнь.

"А шут с ним, пусть дуется", - подумал Шмелев и наказал, чтобы до его возвращения из отпуска никакой ломки в дивизии не делать.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

На другой день Шмелев, желая развеяться, собрался побродить с ружьем. С особым раденьем протер он отливавшие синью стволы, несколько раз вскидывал ружье к плечу, приноравливаясь. Тем временем Алеша ходил по пятам за матерью, весь в слезах, просил, чтобы она разрешила поехать с отцом, и в конце концов ей это надоело - отпустила.

Сборы были недолгими. На машине сразу выехали за черту города. Потянулись поля с кое-где проступавшим из-под снега живником. День обещал быть теплым: ветра почти не чувствовалось, начинало припекать солнце. И чистый зимний воздух, пахнущий почему-то арбузами, и молодые елки, которые, не боясь ни морозов, ни снега, весело бежали по обочинам и махали зелеными ветками, - все это успокаивало Шмелева.

Подъехали к лесу. Охотиться начали прямо от дороги. Впереди, по запорошенной снегом тропинке шагал в резиновых сапогах и одетый в стеганку Николай Григорьевич, а по его следам - Алеша. Подойдя к опушке леса, Шмелев остановился, посмотрел, не отстал ли сын, и начал ступать осторожно, чутко поглядывая на елки, тяжело поникшие под тяжестью снега и похожие на белые пирамиды.

"Благодать-то какая!" - мечтательно подумал Николай Григорьевич и вздрогнул, услышав за спиной вскрик сына:

- Папа, глянь - заяц!

Обернувшись, отец метнул по кустам глазами.

- Где?

- А вон след...

- Ну-у, это он метки по себе оставил, - усмехнулся отец, разглядывая следы. - К тому же старые...

Шли дальше. В волнении Николай Григорьевич слушал тишину. Правее гряды обындевелого леса лежало болото. По нему, переваливаясь, устало брел охотник. Подходя, Шмелев узнал в нем знакомого Громыку, и оба они, сойдясь, облобызались, как старые приятели.

- И хлопца взял? - обрадовался мальчишке Громыка. - Ну, гляди, каких я тетерок словил, - и он снял заплечный мешок, вытряхнул на снег двух черных косачей. Алеша как увидел птиц, так и оцепенел, боясь даже шевельнуть слегка приподнятыми руками. Он был очарован красотой до сих пор не виданной им птицы, отливавшей зеленовато-синим пером и рдеющими, как угли, полосками над самыми глазами.