Василий Соколов - Вторжение

• Название: Вторжение
• Автор: Василий Соколов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- О, это наш знаменитый флюгер! - похвалились англичане.

Оказывается, еще в эпоху парусных судов адмиралтейство, ни к кому не обращаясь, точно узнавало направление ветра. Для этого флюгер, укрепленный на крыше адмиралтейства, был соединен со стрелкой в зале, и английские адмиралы были всегда прекрасно осведомлены, куда дует ветер.

- Мой фюрер, вы помните, нам тогда без особого нажима удалось заключить морской пакт... Мы получили право строить военные корабли, подводные лодки, не уступающие по тоннажу флоту Британской империи. Думаю, что и Чемберлен понимает, куда дует ветер! - добавил, улыбаясь, Риббентроп.

Да, Чемберлен понимал, но для отвода глаз упрямился. Обратно в Лондон он возвращался очень раздраженный и встревоженный. Буквально на другой день кабинет министров объявил о приведении флота в боевую готовность. Военная лихорадка охватила и Францию - здесь было взято под ружье полмиллиона резервистов.

В Берлине эта возня никого не пугала: отсюда грозили войной.

Тогда же, в беспокойном сентябре, Чемберлен написал Гитлеру пространное любезное письмо, доказывая, как нехорошо воевать, когда ему ведь и без войны все дают. Сэр Горас Вильсон, коему английский премьер поручил отвезти письмо лично Гитлеру, прибыл в Берлин. Но тут возникла новая помеха: "...лишь с трудом можно было уговорить г. Гитлера выслушать письмо Чемберлена", как об этом свидетельствует в своих воспоминаниях Гендерсон. Дело в том, что Гитлер не пожелал сам прочесть письмо. Его пришлось упрашивать послушать. Во время чтения, не дослушав до конца, Гитлер вдруг встал и воскликнул: "Нет никакого смысла вести дальнейшие переговоры!" - и удалился из комнаты.

Посланцы Чемберлена были до крайности удивлены: такое теплое письмо и не хочет слушать!

На другой день все же уговорили Гитлера дослушать письмо до конца. Потом, когда Вильсон пытался затеять беседу, фюрер вышел из себя. Несколько раз он повторил: "Я разгромлю чехов!" Переводчик Шмидт перевел эту фразу на английский язык, и глагол "разгромить" произнес тоже с особым, пронзительным, ударением.

Кстати, не один Гендерсон, но и другие дипломаты уловили эту странную манеру: немецкие переводчики не говорили ровным голосом, а принимались как-то неестественно визжать, рычать и голосить всякий раз, когда доходили в своем переводе до тех фраз, которые только что выкрикивал сам фюрер. Так было заведено для пущего запугивания своих противников. Тогда же, во время беседы, Гитлер заявил, что если Англии и Франции угодно воевать, то он, Гитлер, готов. "Сегодня вторник, в будущий понедельник мы будем в войне с вами".

Вильсон поспешил в Лондон. Выслушав рассказ о разыгравшейся в Берлине сцене с его письмом, Чемберлен побледнел. Британскому старому "льву" совсем изменила воля. Пришлось Чемберлену в третий раз - 29 сентября лететь в Германию. С визитом в Берлин пожаловали и итальянский дуче Муссолини, и французский премьер Даладье.

Съехались в Мюнхен, Совещания велись в Коричневом доме при закрытых дверях. Французы и англичане сидели за столом с потускнелыми и грустными лицами. Их настораживали военные притязания немцев. Вчера прибрали к рукам Австрию, сегодня требуют отдать Чехословакию, а что будет завтра? В Европе не так уж много стран, чего доброго и до Франции доберутся, до Британских островов...

Нет, Чемберлен и Даладье должны показать свою твердость. Нужно прощупать почву. И если Гитлер, по обыкновению, начнет угрожать, то этим он только усложнит дело и внесет раскол в западный мир. Даладье убежден, что французская армия сильнее немецкой, а флот Великобритании был и остается господствующим на морях.

Так чего же хочет господин Гитлер?

Вот он встал, заговорил о всемогущем боге, который вверил ему, фюреру, империю и судьбу немцев. Нет, не только Германскую империю. Он прямо заявил, что волей провидения он стал канцлером, чтобы защитить западные страны от тирании с Востока...

Неподвижно сидевший Чемберлен пошевелился. Вздохнув, он мысленно перекрестился и не заметил, как рука непроизвольно дотронулась до груди... В этом жесте Гитлер уловил выражение согласия и, потрясая кулаками, заговорил о красной опасности, о революционном брожении рабочей черни, о большевистской России, которая, если ее не остановить, может пожрать всю Европу.

- Поверьте, господа! - чуть не вскрикнул Гитлер, взглянув полными страдания глазами в потолок. - Цель моей жизни, дарованной Германии, направить свои усилия и великую империю на уничтожение красной опасности, надвигающейся на европейскую цивилизацию с Востока... Чехословакия нужна мне как свободный коридор. В нужный час я замахнусь и нанесу такой удар, от которого большевики не смогут и опомниться. Драиг нах Остен - вот смысл моей борьбы!

Старый Чемберлен выпрямился и, посмотрев на французского премьера, кивнул ему головой. Даладье в свою очередь выразил на лице успокоение и даже слегка улыбнулся. Гитлер еще долго говорил, но те мысли и идеи борьбы, которые он выражал, уже не занимали гостей.

Переговоры, которые велись в строжайшем секрете и надолго оставались тайной Коричневого дома, закончились около двух часов ночи.

В свои столицы Чемберлен и Даладье въезжали, как триумфаторы. Еще бы! Чемберлен вез домой скрепленную им и Гитлером декларацию: "Мы, германский фюрер, имперский канцлер и британский премьер-министр... согласились в том, что вопрос об англо-германских отношениях имеет первостепенную важность для обеих стран и для всей Европы. Мы считаем, что соглашение, подписанное вчера вечером, равно Как и англо-германское морское соглашение символизируют волю обоих наших народов никогда впредь не воевать друг с другом".

Во Франции встречали Даладье овациями, восторгались, Что он избавил свою страну от страшной военной опасности. Восторги эти не имели границ, и в честь Даладье даже решено было выбить медаль.

Только об одном миротворцы умалчивали - о проданной несчастной Чехословакии. Оттяпав Судетскую область и пограничные районы, немцы вовсе не собирались унять свой аппетит. Гитлер потребовал приезда в Берлин нового чешского президента Гаха и министра иностранных дел Хвалковского. Но теперь фюрер и его министры Геринг и Риббентроп видели перед собой не представителей независимой республики, а вроде бы подсудимых, которым заранее уготован смертный приговор. Гитлер грубо заявил им, что сейчас не время для разговоров. Он вызвал их лишь для того, чтобы получить от них подпись на документе о том, что Богемия и Моравия включаются в состав Германской империи. "Всякий пытающийся сопротивляться, - заявил им Гитлер, - будет растоптан". После этого Гитлер поставил свою подпись на документе и вышел.

Двое чехов остались в пустом кабинете одни, словно заключенные.

Берлинскую сцену описал в донесении своему правительству французский посол Кулондр:

"Между двумя чешскими министрами и тремя немцами произошла трагическая сцена, - сообщал он. - В течение нескольких часов Гаха и Хвалковский протестовали против учиненного над ними насилия. Они заявляли, что не могут подписать представленный им документ. Они говорили, что если сделают это, то будут навеки прокляты своим народом. Гаха со всей энергией, на которую он был способен, восставал против протектората, который должен был распространиться на чехов. Он заявлял, что никогда люди белой расы не ставились в такие условия. Но германские министры были безжалостны. Они буквально не отставали от Гаха и Хвалковского; они бегали за ними вокруг стола, на котором лежали документы; они вновь и вновь клали их перед чехами, они совали им в руки перья; они твердили, что если министры будут сопротивляться, то завтра же половина Праги будет лежать в развалинах от воздушной бомбардировки. Но это будет только начало: сотни бомбардировщиков ожидают лишь приказа ринуться на Чехословакию; этот приказ будет дан в 6 часов утра, если к этому времени чешские представители не поставят своих подписей на документе. Президент Гаха был в состоянии такого изнеможения, что несколько раз ему пришлось прибегать к помощи врачей, которые во все время переговоров находились тут же, под рукой. Чешские представители заявили, что не могут принять предлагаемого им решения без согласия своего правительства. На это они получили ответ, что имеется прямой телефонный провод, по которому они могут связаться с министрами, заседавшими в это время в Праге: таким образом, они могут немедленно с ними переговорить... В 4 часа 30 минут утра Гаха, находившийся в состоянии полного изнеможения и поддерживаемый только впрыскиваниями, решился наконец поставить свою подпись. Уходя из канцелярии, Хвалковский заявил: "Наш народ будет проклинать нас, но мы спасли свое существование. Мы предохранили его от страшного истребления".

...И снова громыхали германские моторизованные колонны - теперь уже по дорогам Чехословакии.